Наталья Иванова - Либерализм: взгляд из литературы Страница 19

И тут я хочу сказать, что мне повезло: я всегда работал в таких изданиях, как «Русский журнал», где я имею полное право быть субкультурно невменяемым в каких-то областях, потому что меня никогда не заставят там писать про премию имени Андрея Белого. Я могу себе это позволить, потому что в «РЖ» не один обозреватель, как в большинстве СМИ, – там есть Александр Агеев, там есть Анна Кузнецова, там сотрудничают другие критики, которые могут писать про почвенников или про Пригова. Я, честно говоря, не очень представляю, как бы я работал в газете, где был бы единственным критиком. Я искренне сочувствую обозревателям, находящимся в таком положении. Мне пришлось бы тогда держать в голове все литературное поле, а не мою отдельную полянку. Сейчас это поле для меня, наверное, теоретически существует, но не думаю, что я изучил все его уголки в равной степени.

Так что я не читаю Маринину и не могу солидаризоваться с Натальей Ивановой, которая говорит: я критик, я должна читать Маринину, мне стыдно, что я ее не читаю. В основном я слежу за мейнстримом – за толстыми журналами и той книжной прозой, которая так или иначе к этой полянке прилегает.

Наталья Иванова: Андрей Василевский в нескольких словах пытался обрисовать позицию «Нового мира» и принцип его избирательности. Журнал «Знамя» в отличие от «Нового мира», наоборот, иногда соединяет совершенно разные по формату и по литературной политике тексты. Условно говоря, именно сочетание Фазиля Искандера со Светланой Литвак и делает «Знамя» «Знаменем». Другое дело, что в литературной критике журнала происходит даже больший отбор, чем тот, о котором говорил Андрей Витальевич.

Михаил Эдельштейн: Мне кажется, что под «толстым журналом» мы подразумеваем определенную традицию и достаточно ограниченный набор имен. Конечно, есть периферия, есть центр, но даже те финалисты премии имени Андрея Белого, которые публикуются в «толстяках», не являются частью этой субкультуры в полном смысле слова.

Игорь Захаров:

«Литературная критика потеряна для меня как для представителя широких читательских слоев» .

Я не понимаю, зачем нужна эта встреча. Я не понимаю Фонд «Либеральная миссия», который организовал обсуждение, не имеющее ни малейшего отношения ни к экономике, ни к жизни. Я вижу, что собрались записные пикейные жилеты, как говорили в старину, критики, которые пишут исключительно для самовыражения и иногда читают кого-то, но, как правило, гордятся, что не читают – одного, другого, третьего. Это нормально, но «живой жизни» здесь нет. Похоже на препирательство даже не СПС и «Яблока», а, скорее, тех партий, названия которых я даже не знаю, но которые получили по 0, 6% и вот теперь сидят и обсуждают свою идеологию.

Литературная критика потеряна для меня как для представителя широких читательских слоев. Потому что я, в отличие от того сапожника, который, как известно, ходит босиком, читаю, и я хочу издавать то, что мне нравится, тогда я вправе ожидать, что это понравится и вам. Я нуждаюсь в вас, но вы не удовлетворяете мои потребности. Я все время говорю, что не издаю художественную литературу. Это развязывает руки и позволяет издавать все, что захочется, не беря на себя никаких обязательств перед литературой. Я, например, понимаю, как сделаны биографии и мемуары, какие лучше, а какие хуже. А что мне делать с художественной литературой, не говоря уже о поэзии как ее части? Только следовать принципу «нравится – не нравится». Но это «непрофессионально».

Есть ли возможность жить на деньги покупателей вашей продукции? – вот критерий. Тогда вы не сможете сказать: мол, тем хуже для читателей, которые это не читают, меня не слушают и т. д. Но вы только обсуждаете, лучше или хуже то или иное произведение. Меня же беспокоит, что оно скучное и не имеет покупательского спроса, достаточного хотя бы для того, чтобы возместить типографские расходы. Но если вы убыточны здесь, тут и там – на что жить? Идея, что продажи Акунина должны окупать других авторов, – порочна. И я не думаю, что подобная практика существует в других издательствах. Ее не должно быть, а если она и есть, значит, надо говорить о меценатах, а не о возвращаемых деньгах. Если нельзя сделать так, чтобы деньги вернулись и еще три рубля сверху, то как к этому относиться? На мой взгляд, как к порочной практике.

Отвечая на поставленные вопросы, скажу, что, с моей точки зрения, литературная критика в настоящее время существует для самой себя, для удовлетворения собственных интересов.

Наталья Иванова: То есть, вы считаете, что она не влияет на выбор издателя?

Игорь Захаров: Да, она не влияет на выбор издателя. Она, к сожалению, не влияет и на выбор покупателей. Меня это беспокоит, а вот вас это раздражает – или вам это безразлично. Одни авторы зарабатывают очень мало, другие – много, но один автор не должен содержать другого. Если вы думаете, что это не так, то у нас с вами разные точки зрения. Вот, например, книга, которую собираются издать по результатам нашего заседания, – она будет продаваться или ее будут раздавать? Каким тиражом она будет издана? Вы говорите, что это неприличные вопросы, их нельзя задавать, и вообще мы сегодня обсуждаем «единое поле». Конечно же, я человек старого воспитания, старых понятий о ценностях, для меня небезразлично, почвенник ты или интернационалист, правый или левый, но этот мой интерес носит, так сказать, отвлеченный характер и к реальной жизни отношения не имеет. Подобная дискуссия сегодня во многом потеряла смысл. Меня это беспокоит, но, кажется, если вернуться к моему примеру с партиями, не прошедшими в Думу, совсем не беспокоит эти самые партии.

Евгений Сабуров:

«Для России кризис литературной критики – это кризис общекультурный» .

Я печатаюсь очень редко и стараюсь держаться подальше от литературной жизни. Но что касается литературной критики, то в 1960-е годы я был верным читателем упоминавшихся здесь «Вопросов литературы». Тогда это было единственное место, где хоть что-нибудь можно было прочитать. Поэтому меня волнует то, что происходит сегодня с литературной критикой. Понятно, что она выпала из контекста сегодняшней жизни, но куда и почему? И мне хочется сказать вот о чем.

Литературная критика как таковая меня всегда мало интересовала: пишущие люди критикой не интересуются. Зато она меня интересовала и интересует именно в ее политическом аспекте. Столкновения «Нового мира» с «Октябрем» – когда-то это было живо, интересно и совершенно нормально. Под лозунгом литературной критики в России всегда происходила политическая борьба. Игорь Захаров упоминал о партиях, которые не прошли в Думу. Я согласен, что их внутренние дискуссии никому не интересны.

Если говорить о человеческом капитале России, то он расколот, и никакого единого поля в этом смысле нет. Есть разлом, сходный с разломами, которые были в начале ХХ века, допустим, в европейских странах. Разлом, подразумевающий два типа человеческого капитала: один настроен на политический проект, другой – на изоляцию. Все очень просто. Вообще у нас анализ принято основывать на принципе подглядывания. Вот мы видим, что у соседа все хорошо, и тогда либо хотим сделать у себя так же, либо, если чувствуем, что не сможем или это для нас слишком дорого, говорим, что ни в каком развитии не нуждаемся. Замыкаемся в себе и всех убеждаем в том, что у нас другие культура, духовность и нравственность.

Человеческий капитал расколот в соотношении 40: 60. По разным исследованиям, в стране 40% модернистов и 60% традиционалистов, за счет старших возрастов. При этом мы наблюдаем действенную, эффективную, совершенно необыкновенную пропаганду со стороны изоляционистов и абсолютнейшее молчание, беспомощность, вялость тех, кто находится на модернистском крыле. Кстати, если вернуться к тем самым не прошедшим в Думу партиям, то стоит спросить: с чего это они вдруг стали говорить о «социальной справедливости»? Совершенно понятно, что для их электората это означает повышение налогов. Следовательно, для этого электората данный слоган не подходит, а чужой электорат этим партиям не поверит. На поле социальной справедливости они никогда коммунистов не обыграют. Так зачем они это декларируют?

Ведь что такое пресловутая «либеральная империя»? Если речь идет об империи, то, значит, есть некий центр, где все здорово, и из этого центра мы стараемся завоевать мир, или что-то в этом роде. Что из этого следует? Что Россия – это образец либерализма, которая будет завоевывать мир либеральной идеей? В чем вообще в данном случае смысл слова «империя»? Снова полная беспомощность.

Литературная критика в России всегда была окупаема именно потому, что это было политическое знамя. Именно в литературной критике вырабатывались те слоганы и идеи, которые вели страну. Так что кризис литературной критики – это кризис общекультурный. Что такое раскол человеческого капитала? Это раскол с точки зрения адаптации, прежде всего с точки зрения ощущения комфортности. Это кризис зарабатывания денег – в каком обществе я могу зарабатывать деньги, в каком не могу. Это кризис компетентности – с какой бумажкой идти в ДЭЗ, а с какой в суд. Критерии изменились. А то, что делают сейчас Сурков и так называемые центристы, крайне опасно.