Олег Егоров - Русский литературный дневник XIX века. История и теория жанра Страница 24

Если для писателя такая последовательность в художественном произведении является литературным приемом, то автор дневника на самом деле открывает для себя характер человека и в своем сознании строит из последовательных наблюдений его образ.

К такому образу автор проявляет особую заинтересованность, так как стремится познать его во всей полноте, целостно, даже в том случае, если он ему не во всем симпатичен.

Художник в том или ином образе своего произведения выражает свою идейно-эстетическую концепцию. Композиция дневникового образа также держится не на механической основе. В ней находят отражение мировоззренческие установки автора: его представления об этических нормах, эстетические вкусы, идейная убежденность.

Е.А. Штакеншнейдер движется в раскрытии образа от портретно-аналитических приемов к психологическому характеру и его идейному ядру. В богатейшей галерее образов ее дневника видное место занимает образ П.Л. Лаврова – философа, педагога, революционера. Позднее она посвятит ему интересные воспоминания. Из текста записей дневника, посвященных этому известному деятелю 1860 – 1870-х годов, видно, что Штакеншнейдер переживала серьезное увлечение автором «Исторических писем». Его образ встречается в записях разных лет и постоянно обогащается.

Как нередко бывало в истории дневникового жанра, первое упоминание в дневнике о Лаврове относится ко времени, когда Штакеншнейдер не была с ним знакома, а слышала о нем из чужих уст: «Лавров – артиллерийский офицер, о котором много говорят <...> Это какой-то необыкновенный, плутарховский человек, суровый к себе, но вообще идеалист и мечтатель, и в то же время замечательный математик»[163].

Актуальное знакомство, в отличие от заочного, передает дневнику лишь портретные черты героя будущего жизненного романа Штакеншнейдер. Она использует здесь тот же прием, что и при создании других, не менее примечательных личностей, часто фигурирующих в ее семейно-бытовой летописи, – М.Л. Михайлова, Н.В. Шелгунова, В. Бенедиктова, братьев А. и Вл. Майковых, Я.П. Полонского: «Лавров рыжий, с довольно большими, серо-голубыми близорукими глазами и усами, которые не расчесаны на две стороны, а сплошь покрывают губу и немного даже торчат <...> Цвет лица у него белый, как у рыжих вообще, а руки белые и пухлые, как у архиерея; он немного картавит»[164].

Дальнейшее постижение характера Лаврова Штакеншнейдер развивает в направлении идейных составляющих его личности. Здесь отразилась специфическая тенденция 1860-х годов, проникшая и в дневниковый жанр: идейное начало подчиняет себе другие, не менее важные и яркие элементы человеческого образа. «Я еще не пойму Лаврова, – отмечает Штакеншнейдер через несколько недель после близкого знакомства с ним. – Мне кажется, что прежде всего он романтик-идеалист. Он жаждет подвига, но не знает, где его искать, и до поры до времени блюдет какую-то чистоту душевную и всяческую, и строгое исполнение долга относительно семьи и среды, в которую поставлен»[165].

На следующей стадии осмысления образа дается оценка и прогноз его развития, делается окончательный вывод о коренных свойствах его натуры. Правда, Штакеншнейдер все еще колеблется в безоговорочном причислении Лаврова к конкретному историческому типу, хотя давно признает в нем типические черты: «Я долго думала, что Лавров – образчик будущего человека; теперь думаю, что он исключение <...> Лаврова ум – как солнце светлое; для него анализ лишь поверка решенной задачи»; «<...> он <...> именно мечтатель-идеалист, страдающий за человечество <...>»[166].

Прием конструктивного построения образа свойствен и творческой манере СП. Жихарева. На начальной стадии конструирования он, в отличие от Штакеншнейдер, использует более многообразные средства и источники в целях полноты и объективности характеристики. При создании образа знаменитого актера А.С. Яковлева автор «Дневника чиновника» сочетает личные впечатления от его игры с правдоподобными слухами и несценическими, характерно-бытовыми деталями его личности. Все это создает впечатление стремительно выстроенной, семантически завершенной композиции: «Я <...> покороче познакомился <...> с Яковлевым, который как-то пришелся мне по душе. Он, говорят, иногда куликает, но что до того за дело? Можно умеренно и куликнуть с человеком, который умеет так сильно чувствовать красоты нашей поэзии и мастерски передавать их»; «Кажется, Яковлев не занимается своим туалетом. Волосы всклочены, галстук завязан кое-как, черный сюртук сшит как будто не по его мерке <...> из кармана торчит вместо носового платка какая-то ветошка... словом, в костюме его заметна чрезвычайная небрежность и даже отсутствие приличия»[167]. И далее, в свойственной ему манере раскрывать характер человека во время диалога, Жихарев описывает большую сцену своей встречи с артистом в его квартире за стаканом пунша и профессиональным разговором о литературе и театре (запись под 19 декабря 1807 г.).

В дальнейшем Жихарев еще много раз обращается к образу Яковлева. Но ничего принципиально нового не добавляет. Первоначально намеченные черты усиливаются, живописующие образ краски расцвечиваются и становятся разнообразнее.

Конструктивно, но в своеобразном преломлении строит образ П.И. Долгоруков. Самыми крупными фигурами его дневника являются Пушкин и генерал Инзов. В композиции их образов автор применяет один и тот же прием. В процессе общения с двумя примечательными личностями он выделяет отдельные черты характера, высказывания и поступки, фиксирует их в многочисленных записях на протяжении нескольких месяцев, а в заключение делает своего рода резюме, рисуя законченный социально-психологический портрет: «Спрошу теперь, так ли поступает начальник, которого называют добрым? <...> Травить чиновников одного против другого и смеяться в кулачок над всеми, не оказывать никому ни малейшей доверенности, уступать сильному и отрекаться принять в свое покровительство слабого, не иметь духа и твердости наказать по заслугам, выискивать в каждом лице, в каждом деле худую сторону и только по вынуждению случаев и обстоятельств обращать внимание на хорошее, площадными шуточками и пустыми обещаниями томить людей, ждущих какого то бы ни было справедливого возмездия, беспрестанно противоречить себе в словах и поступках, с охотою прислушивать всякие сплетни и окружать себя людьми подлыми, низкими – вот портрет Инзова живыми красками»[168].

Как уже отмечалось, в дневниковом образе отражается система взглядов автора – политических, философских, религиозно-этических, эстетических. В свете этих взглядов дневниковед и строит образ человека. Нередко от этого образ искажается, получает одностороннюю трактовку. Такая тенденция свойственна дневниковой манере B.C. Аксаковой. Она оценивает человека с точки зрения славянофильских идей, чаще всего в гипертрофированном варианте ее брата Константина Сергеевича. Мало того, личные отношения брата с тем или иным человеком накладывают отпечаток и на оценку Аксаковой персонажей ее дневника.

Именно так раскрывается ею образ И.С. Тургенева, который в то время – середина 1850-х гг. – резко разошелся во взглядах с ортодоксальным вождем славянофилов.

Как и П.И. Долгоруков об Инзове, Аксакова делает пространное резюме после длительного наблюдения над автором «Записок охотника» и коротких записей-характеристик в дневнике: «Тургенев – огромного роста, с высокими плечами, огромной головой, чертами чрезвычайно крупными, волосы почти седые, хотя ему еще только 35 лет <...> выражение лица его, особенно глаз, бывает иногда так противно <...> Я с вниманием всматривалась в него и прислушивалась к его словам <...> Это человек, кроме того что не имеющий понятия ни о какой вере <...> Это человек, способный испытывать только физические ощущения; все его впечатления проходят через нервы, духовной стороны предмета он не в состоянии ни понять, ни почувствовать <...> У Тургенева мысль есть плод его чисто земных ощущений <...> У него есть какие-то стремления к чему-то более деликатному, к какой-то душевности, но не к духовному <...> он весь – человек впечатлений, ощущений <...> какая-то дряблость душевная <...>»[169].

В свойственной ему противоречивой манере, но также конструктивно создает образ в ранних дневниках Л. Толстой. Его меняющееся отношение к человеку зависит от позднее сформулированной концепции, в соответствии с которой образ человека в восприятии текуч, непостоянен. Этот метод лежит в основе отношения писателя к людям и в 1850-е гг.

Рисуя близкого ему и самого дорогого человека, тетку Т.А. Ергольскую, Толстой создает целостный диалектический образ, в котором сочетаются реальные свойства ее характера и отношение к ней ее племянника: «Что за прелесть тетенька Татьяна Александровна, что за любовь!» (11.07.56); «Тетушка Татьяна Александровна удивительная женщина. Вот любовь, которая выдержит все» (1.07.56); «<...>Татьяна Александровна возмущает меня» (3.06.56); «Татьяна Александровна даже мне неприятна. Ей в 100 лет не вобьешь в голову несправедливость крепости» (20.05.56); «Скверно, что я начинаю испытывать тихую ненависть к тетеньке, несмотря на ее любовь» (12.06.56); «<...> Я с тетенькой был сух. Она все та же. Тщеславие, маленькая, красивая, чувствительность и доброта»[170].