Наталья Иванова - Либерализм: взгляд из литературы Страница 35

Евгений Ясин:

Я принимал участие в передаче Николая Сванидзе накануне принятия нового гимна России. Илья Резник зачитал прекрасный текст, сочиненный на мотив «Патриотической песни» Глинки, которая до этого была нашим гимном. Еще было около 120 вариантов – есть из чего выбирать. Но одному человеку хотелось другого гимна и других слов. И в этом все дело.

Помню, в 1993 году состоялся у меня разговор с Фазилем Искандером. Он говорил мне, что не знает, что писать, не понимает, что происходит. А я ему сказал: по-моему, не его дело понимать, что происходит, его дело – писать. Писатель по-другому осмысливает жизнь, и талантливый писатель все равно сильнее (талантливее!) тех идей, которые он хочет выразить. Разделяет писатель либеральную идею – хорошо. Но важно, чтобы это была литература.

Я согласен, что либерализм – прежде всего свобода творчества. Вообще свобода нужна только людям творческим. Об этом писал еще Джон Локк: свобода нужна немногим, но требуется убедить общество, что она нужна всем – потом это окупится, потому что свобода создает богатство, обеспечивает развитие. В этом смысле, я думаю, даже Проханов в душе либерал и рад тому, что может писать по-своему.

Но я бы хотел развести два момента. О первом я только что сказал: либерализм как свобода для людей творческих делать то, что они считают нужным. А второй момент тот, о котором говорил Локк: проповедь свободы, безусловно, нужна. Сейчас, на мой взгляд, наступило время перелома. Мы прошли революционный этап, потом – этап стабилизации и подошли к некой границе, за которой то, что мы принимали за свободу, и то, что мы принимали за демократию, у нас могут отнять.

Я глубоко убежден, что все недавнее время мы жили в обстановке этакого революционного хаоса, в условиях протодемократии, которая еще не была усвоена народом, никем не ценилась, просто потому, что не была впитана с молоком матери. Спрос на свободу и на демократию появляется только сейчас.

По большому счету неважно, какая у нас литература. Я с уважением отношусь к писателям, которых не читаю. Потому что глубоко убежден: большинство людей представление о хорошем и плохом, о должном и не должном получает из источников, которые не относятся к большой литературе. Добрые истины, в том числе и осознание ценности свободы, могут произрасти из любого материала: из сериалов, если они сняты на соответствующие темы, из книг Дашковой и Марининой, если они об этом пишут. Другое дело, что мало кто об этом пишет и снимает, чему я получил сегодня яркое подтверждение.

Конечно, писатель выбирает темы, которые, как ему кажется, будут интересны сегодняшнему читателю. Коммерциализация литературы – в некотором смысле процесс неизбежный. Однако если пишут о благородных бандитах или достоинствах КГБ, то это не только способ заработать – это обращение к темным инстинктам толпы, что, я думаю, недостойно настоящего литератора. И это уже вопрос ответственности писателя перед обществом.

IV Либерализм: взгляд из литературы

Писатели и критики отвечают на вопросы анкеты

1  Слова «либерал» и производные от него определенной частью литературных критиков нового призыва стали употребляться как бранные, а слово «консерватор» перестало соответствовать своему содержанию. Каковы особенности и в чем причина нового антилиберального наступления на либеральные ценности в современной словесности? Разочарование? Поколенческое противостояние? Компрометация либеральных идей?

2 После ожесточенной полемики неозападников и неославянофилов в конце 1980-х – начале 1990-х в литературе наступила пауза, период деидеологизации. Почему снова возникло идеологическое размежевание?

3 Как вы оцениваете результаты радикального и консервативного проектов в современной литературной практике?

4 Существует ли единое поле действия литературной критики вне зависимости от деления критиков на традиционалистов и постмодернистов? Если да, то опишите его. Если нет, то покажите границу, линии оппозиции и пункты встречи, т. е. возможного диалога.

Роман Арбитман:

1. На мой взгляд, ответы на вопросы анкеты очевидны и вполне банальны. Сегодня имеет место чисто поколенческая (даже еще проще – возрастная) конфронтация, причем речь идет вовсе не о принципиальном идеологическом противостоянии антилиберальных «детей» либеральным «отцам»: кризис порожден исключительно политической девственностью и элементарным невежеством значительной части критиков так называемого нового призыва… Прежде чем продолжить, следует оговорить два важных момента. Во-первых, среди упомянутого нового призыва, безусловно, есть знающие и думающие критики. Увы, они составляют в этой страте меньшинство и недостаточно заметны на фоне пассионарно-агрессивного большинства, получившего ныне трибуну в ряде СМИ. Во-вторых, упомянутое невежество «молодых» щедро авансируется и поощряется опытными взрослыми кукловодами из национал-патриотического лагеря. Но это, как говорится, уже совсем другая история. Теперь к нашей теме. Так сложилось, что в начале нового тысячелетия в игру дружной когортой вступили, условно говоря, тридцатилетние литературные критики и эссеисты: граждане России, чья сознательная жизнь пришлась на послеавгустовскую пору 1991 года. Гнет несвободы, закрытость от Запада, массовое стукачество, наглое торжество новояза, тотальный дефицит, очереди – всего этого нынешним тридцатилетним посчастливилось не испытать на собственной шкуре, а сугубо теоретическую осведомленность младших (если она и наличествовала) о былых мерзостях невозможно даже сравнивать с печальным личным опытом старших. Возникла коллизия непонимания. Да, сбылась вековая диссидентская мечта о первом «непоротом поколении», но очень странно сбылась. Весь позитив, вымечтанный «отцами» (свобода слова, свобода предпринимательства, частная собственность, свободный выезд из страны и пр.), для «детей» стал уже абсолютно естествен, а потому ценность послеавгустовских приобретений нашими тридцатилетними не ощущается как ценность – так люди, привыкшие дышать свежим воздухом, об этом воздухе не задумываются, воспринимая его как нечто само собой разумеющееся. Зато неизбежные печальные спутники буржуазно-либеральной цивилизации – коррупция, преступность, социальное неравенство, засилье идиотской рекламы – ныне стали очевидны. Сегодняшняя эмпирика легко перевесила вчерашнюю теорию. Раздражение, не подкрепленное трезвыми доводами рассудка, подтолкнуло к активности незрелые умы, отлилось в лихие критические экзерсисы. На короткий срок в Москве возник даже специфический провокативный еженедельник, чье название имело такое же отношение к консерватизму, как название ЛДПР – к либерализму с демократией. Все это пузырящееся, злобное, лихорадочное шевеление совпало по времени с безбашенным и почти безнаказанным (15 суток – не срок) революционаризмом юных маргиналов и с аккуратным, корыстным расчетом некоторых столичных издателей, решивших попользоваться на халяву раскрученными брендами и конвертировать протест в рыночный товар. Благо, слегка подзабытые идеи председателя Мао, Троцкого, Лабриолы, Маркузе и иных бородатых-усатых гуру всемирного левачества легко вытащить из шкафа вместе со старой буденовкой. И как ни старались умные-битые старшие объяснить глупым-небитым младшим, что любые игры с коммунизмом после ГУЛАГа столь же безнравственны, как и игры с фашизмом после Освенцима, этот ликбез успеха не имел. И не имеет до сих пор. Похоже, либеральная идея вновь войдет у нас в моду лишь тогда, когда общество лишится всех либеральных завоеваний: что имеем – не храним, потерявши – горько плачем.

2. Речь, повторяю, идет не об идеологическом размежевании, но о конфликте безответственных детишек-со-спичками и взрослых, на собственном опыте знающих, что такое пожар и как бывает больно от ожогов. Разумеется, российская интеллектуальная элита издавна страдала детской болезнью левизны и тягой к суициду – чего стоит обещание одного из «серебряновечных» поэтов «встретить приветственным гимном» тех, кто придет тебя уничтожить. Ничем не лучше декларативный мазохизм нынешних тридцатилетних (апелляция к госбезопасности, призывы тащить и не пущать, сладострастное топтание либералов и реанимация заскорузлой уваровской триады). По разные стороны баррикад сгрудились вовсе не сторонники/противники государственного Левиафана, но те, которые издавна научены этого Левиафана бояться, и те, которые просто не знают, насколько этот Левиафан может быть мерзок и кусач.

3. Никак. Если говорить именно о проектах, инициируемых для внутреннего пользования, то оба имеют пока сравнительно ограниченный ареал распространения (вся критико-литературная среда вполне герметична; пипл и не знает, какие бури грохочу т под стеклянным колпаком террариума). Другое дело, что радикальные и левацкие идеи начинают, увы, потихоньку культивироваться в массовой детективно-приключенческой литературе, быстро увеличивая свою аудиторию. Конечно, идеология реванша и отката назад едва ли разделяется всеми сочинителями. На одного упертого Александра Бушкова (с его изысканной формулировкой «патологический демократ») приходятся десятки формально-«беспартийных» его коллег. Это большинство только (говоря словами Галича) сервирует к столу дежурные блюда гражданских скорбей, считая необходимым по ходу повествования немножко потрафить потенциальному покупателю – обиженному, обозленному, недоумевающему и оттого агрессивному маленькому человечку, привычный миропорядок которого дал трещину. Сами того не замечая, сегодняшние авторы с пугающим энтузиазмом подрывают основы хрупкой стабильности, жизненно необходимой и им в том числе. Одна отрада: нынешний штурмовой отряд тридцатилетних пока еще по большей части обходит вниманием массовую литературу такого рода, не пропагандирует ее, а культивирует трудночитаемую (малотиражную) высоколобую заумь. Что несколько снижает общественную опасность этой публики.