Филипп Бассин - Проблема «бессознательного» Страница 11

Наконец, мы затронем более подробно вопросы, относя­щиеся к современному пониманию физиологической осно­вы «бессознательного» и к теории отношений между созна­нием и неосознаваемыми формами высшей нервной дея­тельности, поскольку именно здесь особенно четко выступа­ет разграничительная линия между идеалистическим и диа­лектико-материалистическим пониманием интересующих нас проблем.

На заключительных же страницах книги мы подведем итоги длившихся долгие годы дискуссий о природе «бессоз­нательного» и сформулируем некоторые соображения по поводу перспектив дальнейшей разработки этой важной и сложной проблемы.

Таковы задачи нашего дальнейшего изложения.

Глава вторая. Формирование представлений о "бессознательном" в периоде, предшествующем возникновению фрейдизма и современной психосоматики

Теперь мы попытаемся подробнее охарактеризовать формирование представлений о «бессознательном» на ранних этапах ис­тории этой проблемы. Мы остановимся на концепциях, ко­торые складывались в западноевропейской философии и психологии в период, на много опередивший создание тео­рии фрейдизма, и проследим течения, которые сосущество­вали одно время с идеями психоаналитической школы, что­бы в дальнейшем в этих идеях раствориться или перед ни­ми отступить.

Мы хотели бы показать, что все это движение мысли долгое время не имело характера подлинного развития идей. Оно сводилось скорее к формулировке некоторых ос­новных вопросов, постановка которых по разным поводам изменялась. Только в конце XIX века в нем проявляется тенденция к использованию экспериментальных методов и клинического наблюдения.

Представление об активности, которая одновременно явля­ется и психической, и неосознаваемой, долгое время остава­лось совершенно чуждым европейской философии. Еще Descartes и Locke утверждалась прямо противоположная точка зрения, более приемлемая для обычного понимания— понимания с позиции «здравого смысла»: «...иметь пред­ставления и что-то осознавать, это одно и то же» (Locke. Опыт человеческого разума, II, гл. 1, §9). «О протяженном теле без частей можно думать в такой же степени, как о мышлении без сознания. Вы можете с таким же успехом, если того требует ваша гипотеза, сказать: человек всегда голоден, но не всегда имеет чувство голода» (там же, §19). Эти высказывания отчетливо свидетельствуют о привер­женности их автора к этому обычному пониманию. Hart­mann, напоминая их, указывает, что Locke был, по-видимо­му, одним из первых, кто философски сформулировал эту точку зрения и тем самым открыл возможность дискуссии.

Противоположная позиция связана с именем Leibnitz. Допуская в своей «Монадологии» возможность неосознава­емого мышления, он придал проблеме «бессознательного» резко выраженное идеалистическое звучание, поскольку для него «бессознательное» превратилось в основной вид связи между «микрокосмом» и «макрокосмом», в механизм, который обеспечивал разработанный им телеологический принцип «предустановленной гармонии монад». С другой же стороны, как метко замечает Hartman, Leibnitz всю свою психологическую теорию неосознаваемых «малых вос­приятий» построил по аналогии с гениально им же разви­тым представлением о бесконечно малых величинах, явив­шимся в дальнейшем основой одного из важнейших отделов современной высшей математики. Разрабатывая теорию «малых восприятий», — переживаний столь малой интенсивности, что они ускользают от сознания,—Leibnitz впервые по существу пытался утвердить в западноевропей­ской философии идею реальности неосознаваемых психи­ческих процессов. Он ссылался при этом на смутные ощу­щения, возникающие во время сна, и т.п.

У Kant эта идея выступает уже в гораздо более отчет­ливой форме. В «Антропологии» (§5, «О представлениях, которыми мы располагаем, не осознавая их») Kant возвра­щается к ней неоднократно: «Иметь представления и их не осознавать, представляется противоречивым, ибо как мы можем узнать, что мы имеем подобные представления, если они нами не осознаются. Мы можем, однако, опосредован­ным образом убедиться в том, что у нас есть определенное представление, даже если последнее нами, как таковое, не осознается». Или: «...Область восприятий и ощущений, ко­торые нами не осознаются, хотя мы, несомненно, ими рас­полагаем, или иначе говоря, область темных представлений («dunkler Vorstellungen») бесконечно велика» (там же).

В более позднем периоде идея «бессознательного» вхо­дит как важный элемент во многие федеистские и идеали­стические системы, созданные Fishte, Hamann, Herder, Jacobi и др. Особенно значительную роль она играет у Schelling. В этой фазе представление о «бессознательном», понимаемом как одно из проявлений психики человека, ко­торое можно было проследить хотя бы в противоречивом виде у Leibnitz и Kant, постепенно отодвигается на задний план. Ему на смену все более отчетливо выступают толкования, превращающие «бессознательное» в своеобразную иррациональную основу бытия. Такой эволюции способст­вовал во многом объективный идеализм Hegel. Последний неоднократно подчеркивал (в «Философии истории» и в других работах) свою близость в отношении всей этой про­блемы ко взглядам Schelling. Очень близким к представле­ниям этого типа оказывается и принцип «неосознаваемой воли», который положил в основу своей системы Schopen­hauer, и целый ряд других идей, сформировавшихся в рам­ках западно-европейской идеалистической философии XIX века.

Начало обратного качания маятника философской мыс­ли можно проследить у Herbart. Идея «бессознательного» принимает у этого автора формы, заставляющие вспомнить о Leibnitz. Herbart говорит о представлениях, которые, су­ществуя в сознании, тем не менее как таковые не восприни­маются, не связываются с «Я»; о представлениях, находя­щихся под порогом («unterhalb der Schwelle») сознания, о психических актах, которые не осознаются потому, что в них находят свое выражение не столько подлинные, сло­жившиеся представления или чувства, сколько своеобраз­ные «тенденции», «стремления» к формированию опреде­ленных переживаний (нельзя не отметить, что указывая на подобные тенденции, Herbart предвосхитил в какой-то мере важные направления в истолковании «бессознательного», сформировавшиеся в более четкой форме в европейской психологии лишь многие десятилетия спустя).

При всей своей неопределенности эти построения озна­чали какой-то возврат к представлению о «бессознатель­ном» как о скрытом элементе нормальной психики, без учета которого многое в этой деятельности остается непо­нятным. Такое толкование настойчиво проникает на про­тяжении второй половины XIX века в целый ряд психоло­гических и психофизиологических систем. В очень харак­терной для своего времени полумеханистической, полуиде- алистической форме оно было развито Fechner в его «Пси­хофизике», Carus в его полузабытых работах «Phyche» и «Physis», Perty [219], Bastian [109] и др.

В конце XIX века эволюция представлений о «бессозна­тельном» еще более усложняется, поскольку интерес ко всему, что связано с этими представлениями, начинает про­являться не только в специальной научной, но и в широкой художественной и художественно-философской литературе. Этому способствовали характерные для духовной жизни западноевропейского общества того времени полумистические, «богоискательские» настроения определенных кругов буржуазной интеллигенции, распространившееся увлече­ние иррационализмом и волюнтаризмом Nietzsche и Stirner; заострение в художественной литературе Schnitzler, Maeterlinck и др. вопросов психологической символики, проблем интуиции, «бессознательных влечений», «глубин души» и т. п. и особенно неудовлетворенность формализ­мом и бесплодностью традиционной психологии при огром­ном, напротив, впечатлении, которое произвели незадолго до того открытые своеобразные изменения психики загип­нотизированных и парадоксальные реакции истериков (ставшие известными благодаря работам английского хи­рурга Braid, клинической школы Charkot, гипнологических школ Сальпетриера и Нанси и др.).

Просматривая научные источники, художественную ли­тературу, труды, посвященные вопросам искусства, и даже публицистику тех далеких лет, нельзя не испытывать чув­ства удивления перед тем, до какой степени широко было распространено в этот период представление о «бессозна­тельном» как о факторе, учет которого необходим при рас­смотрении самых различных вопросов теории поведения, клиники, наследственности (учение о «бессознательных на­клонностях» Lombroso), при анализе природы эмоций, про­явлений изобразительного и сценического искусства, музы­ки, взаимоотношения людей в больших и малых коллекти­вах и даже общественного законодательства и истории. Все более ранние представления о «бессознательном», начиная c давно сформировавшихся в рамках спекулятивно-фило­софских систем и кончая едва нарождавшимися попытками объективного и экспериментального толкования, самым причудливым образом смешивались в литературе тех лет. И эта пестрая эклектика выразительно показывала, что столкнувшись с проявлениями «бессознательного», иссле­дователи того времени скорее интуитивно почувствовали, что им довелось затронуть какие-то важные особенности психической деятельности, чем сколько-нибудь отчетливо понимали, в чем именно эти особенности заключаются.