Филипп Бассин - Проблема «бессознательного» Страница 12

В конце XIX века эволюция представлений о «бессозна­тельном» еще более усложняется, поскольку интерес ко всему, что связано с этими представлениями, начинает про­являться не только в специальной научной, но и в широкой художественной и художественно-философской литературе. Этому способствовали характерные для духовной жизни западноевропейского общества того времени полумистические, «богоискательские» настроения определенных кругов буржуазной интеллигенции, распространившееся увлече­ние иррационализмом и волюнтаризмом Nietzsche и Stirner; заострение в художественной литературе Schnitzler, Maeterlinck и др. вопросов психологической символики, проблем интуиции, «бессознательных влечений», «глубин души» и т. п. и особенно неудовлетворенность формализ­мом и бесплодностью традиционной психологии при огром­ном, напротив, впечатлении, которое произвели незадолго до того открытые своеобразные изменения психики загип­нотизированных и парадоксальные реакции истериков (ставшие известными благодаря работам английского хи­рурга Braid, клинической школы Charkot, гипнологических школ Сальпетриера и Нанси и др.).

Просматривая научные источники, художественную ли­тературу, труды, посвященные вопросам искусства, и даже публицистику тех далеких лет, нельзя не испытывать чув­ства удивления перед тем, до какой степени широко было распространено в этот период представление о «бессозна­тельном» как о факторе, учет которого необходим при рас­смотрении самых различных вопросов теории поведения, клиники, наследственности (учение о «бессознательных на­клонностях» Lombroso), при анализе природы эмоций, про­явлений изобразительного и сценического искусства, музы­ки, взаимоотношения людей в больших и малых коллекти­вах и даже общественного законодательства и истории. Все более ранние представления о «бессознательном», начиная c давно сформировавшихся в рамках спекулятивно-фило­софских систем и кончая едва нарождавшимися попытками объективного и экспериментального толкования, самым причудливым образом смешивались в литературе тех лет. И эта пестрая эклектика выразительно показывала, что столкнувшись с проявлениями «бессознательного», иссле­дователи того времени скорее интуитивно почувствовали, что им довелось затронуть какие-то важные особенности психической деятельности, чем сколько-нибудь отчетливо понимали, в чем именно эти особенности заключаются.

В последующий период, каким можно считать годы, близкие к рубежу веков, в кругах, связанных с универси­тетской медициной, наметилось характерное обратное дви­жение — постепенное ослабление интереса и нарастание скептического отношения ко всему, что связано с «бессоз­нательным». Аналогичное изменение отношения стало про­являться и к методу, который сыграл, пожалуй, самую важную роль в обострении внимания ко всей проблеме неосоз­наваемой психической деятельности, — к методу гипноти­ческого внушения. В западноевропейской психотерапии эта скептическая оценка лечебных возможностей суггестии по­степенно укреплялась и обнаруживалась в разных формах на протяжении почти всей первой половины нашего века[7].

Однако в те же самые годы в узких слоях, не связанных первоначально непосредственно с университетской наукой, возникает совершенно новое отношение к проблеме «бессоз­нательного», связанное с распространением идей фрей­дизма.

Нам еще предстоит несколько позже подробно говорить о том, с какой оппозицией встретились взгляды Freud при первых попытках их пропаганды в клинике. Следует, одна­ко, уже сейчас подчеркнуть, что эта оппозиция не имела чисто негативного характера, не сводилась только к отри­цанию идей Freud. В ней звучали нередко и оригинальные трактовки проблемы «бессознательного», которые противо­поставлялись их авторами концепции психоанализа. Неко­торые из этих трактовок уходили своими логическими кор­нями в острые дискуссии, имевшие место еще в допсихоаналитическом периоде, широко обсуждались в психологи­ческой и клинической литературе на протяжении периода, предшествовавшего первой мировой войне, и еще сейчас представляют в ряде отношений научный интерес.

Поэтому целесообразно, прежде чем мы перейдем к рас­смотрению фрейдизма, кратко остановиться на этих трак­товках, настойчиво стремившихся перенести в науку XX века представления, возникшие при самых ранних попыт­ках научного осмышления проблемы «бессознательного».

Мы располагаем литературными данными, которые позво­ляют восстановить основные тенденции в понимании про­блемы «бессознательного», характерные для непсихоаналитически-ориентированных течений в психологии и психо­патологии начала нашего века. В 1910 г. в Бостоне (США) состоялось совещание, отразившее разные существовавшие тогда подходы к этой проблеме. Труды Бостонского симпо­зиума [18] при опубликовании были дополнены статьями Hartmann, Brentano, Schubert-Soldern и создали выразительную картину пестроты и противоречивости мнений, преобладавших в предвоенные годы по поводу проявлений «бессознательного». Одновременно они показали, что в центре спора оставались все те же коренные вопросы, ко­торые были поставлены в еще более раннем периоде, но к сколько-нибудь уверенному решению которых участники Бостонского симпозиума были не намного ближе, чем их предшественники.

Мы не будем сейчас задерживаться на толковании «бес­сознательного», которое дал Hartmann, хотя в определен­ных кругах иррационалистически настроенной буржуазной интеллигенции конца XIX века эти идеи Hartmann были очень популярны. Являясь типичным представителем иде­алистического понимания «бессознательного», Hartmann пошел по пути спекуляций, заранее исключивших для него возможность сколько-нибудь адекватного толкования про­блемы, анализу которой он посвятил по существу всю свою жизнь. Он явился, если давать оценку в историческом ас­пекте, по существу, последней фигурой среди пытавшихся решать вопрос о «бессознательном» с позиций гегелевского объективного идеализма. Уже на фоне участников Бостон­ского симпозиума он выглядел старомодным натурфилосо­фом, который допущен в общество молодых рационалисти­чески настроенных скептиков и механистических материа­листов гораздо скорее вследствие уважения к патриархаль­ным традициям, чем в надежде услышать от него какое-то подлинно новое слово[8].

Гораздо более характерным для описываемого периода явилось понимание, развитое в ряде работ, опубликованных в начале века Brentano. Этим автором был поставлен в острой форме основной вопрос: какие доводы заставляют признать существование у человека психической деятель­ности, которая является одновременно деятельностью не­осознаваемой. Brentano прослеживает последние (для того времени) фазы старого спора, который велся по этому по­воду, подчеркивает непримиримость выявившихся разно­гласий между теми, кто допускает и отвергает существова­ние подобной активности (относя к первым Mill-отца, Ha­milton, Maudsly, Benecke, Helmholtz, а ко вторым — Lotze, Carpenter, Spencer, Mill-сына, Fechner), и подвергает логи­ческому анализу конкретные аргументы в пользу существо­вания неосознаваемых психологических процессов у че­ловека. Его вывод категорически отрицательный: никаких данных в пользу реальности подобных процессов, по его мнению, нет, «психическое может быть только осознавае­мым». Подобная негативная позиция разделялась в опи­сываемом периоде многими. Не следует забывать, что это было время быстрого развития стихийно материалистиче­ских представлений в биологических науках и подлинных триумфов медицинской практики, которые были вызва­ны реалистическим подходом к вопросам жизнедеятельно­сти. Некоторый телеологический привкус ранних теорий «неосознаваемых умозаключений» (у Helmholtz, напри­мер, реальность подобных «умозаключений» выводилась из их «необходимости» для объяснения процессов орга­низации мыслительных и рецепторных актов) отталкивал тех, кто стремился к выявлению прежде всего строгой де­терминированности, причинной обусловленности исследу­емых процессов. Эти тенденции проявлялись как среди психологов, так и среди клиницистов. Примером такого «скептического подхода среди психопатологов являются работы Munsterberg.