Зависимость и ее человек: записки психиатра-нарколога - Марат Агинян Страница 12

амбивалентности» – речь идет именно о нем. По сути, в какой-то период, когда минусы употребления становятся слишком очевидными, аддикт начинает думать о том, чтобы перейти в трезвость, но в такие его соображения вплетаются и другие, противоположные мысли. Они уводят его от решения перейти в трезвость, расшатывают его намерения, тащат назад, в употребление. Чем больше я беседовал с аддиктами, тем крепче становилась моя уверенность, что решение проблемы амбивалентности лежит в плоскости особой лингвистики. И я стал понимать одну крайне важную вещь: чем больше мы убеждаем зависимого перейти в трезвость, тем настойчивее звучат у него мысли об употреблении, тем сильнее он сопротивляется. Я стал понимать, в чем чудовищность ошибки всех несчастных жен, матерей, сестер и других созависимых родственников: прося зависимого перейти в трезвость, предлагая ему это или требуя этого от него, они как бы беседуют с его «зависимой псевдоличностью». Такая беседа обречена на провал. Принципиально важно устанавливать контакт со здоровой частью зависимого, общаться с человеком в нем, а не с синдромом.

Все это казалось мне невероятно интересным и в академическом смысле. Это была исследовательская область, выходящая за рамки привычной для меня медицины. Это была психолингвистика. Я как нарколог имел дело не с болезнью, а с чем-то, что имеет непосредственное отношение к тому, что мы привыкли называть словом «я». Аддикт амбивалентен в том месте, где у нас начинается так называемое «я». Он амбивалентен и в рецидиве, и в ремиссии, и по крайней мере у кого-то из аддиктов эта амбивалентность останется на всю жизнь. Трудно окончательно перейти в трезвость, когда часть твоего «я» придерживается противоположного мнения.

5

В стационаре тоже начались изменения. Наркологи старой школы порой делают странные вещи. Многие врачи уверены, что чем сильнее выражена ломка, тем больше надо внутривенных инфузий, чтобы «вывести этот яд». Если под ядом подразумевается героин, то положение дел как раз обратное: чем быстрее его выводить, тем сильнее ломка. Простая, казалось бы, вещь, но многие мои коллеги так и не поняли, что ломка проходит сама по себе, день за днем и вся терапия заключается в назначении некоторых снотворных, транквилизаторов и обезболивающих, а также в поддерживающих беседах. Мы с Евгением, а также несколько новых, ориентированных на современную науку врачей стали устранять эти архаичные перекосы и добавлять в лечебный план как можно больше психотерапии. Мы прекрасно понимали: ломка не так страшна. Страшно после нее с трезвой головой посмотреть на свою жизнь и выдержать натиск задач, которые она тебе предъявляет. В какой-то момент мы решили для пациентов, выписанных после стационарного лечения, проводить бесплатные терапевтические группы. Это логично. Сейчас, как мне известно, так делают в большинстве клиник: поддерживают пациентов после того, как они выписались. Без этого большинство аддиктов срываются. Неудивительно, что годовых ремиссий не больше 10–20 %. Аддикт без поддержки – как хромой без трости. Первое время, пока он приходит в себя, он нуждается в дополнительной опоре. Очень скоро нам стало понятно, что еженедельных встреч недостаточно. У некоторых аддиктов влечение к ПАВ настолько сильное, что они не могут с ним совладать. Таким зависимым нужна помощь другого характера. Изоляция, нахождение в свободной от триггеров среде, способствующей восстановлению их физического, психического и социального здоровья, так долго, как это необходимо для деактуализации тяги.

До этого я лишь вскользь слышал о реабилитационных центрах. И вот пришло время более подробно изучить их программы и особенности деятельности. Мне повезло: в стационар поступил героиновый пациент, внук дальневосточного чиновника. Я помню его хорошо: этот парень был умен, честен, порядочен, разбирался в наркотиках, в аддикции, был критичен к себе, имел опыт хорошей, осознанной, активной трезвости, но, как это обычно бывает, в какой-то момент сорвался. Именно он и рассказал мне о своем шестимесячном опыте прохождения реабилитационной программы, после которой был трезв два года. Я стал расспрашивать его, а параллельно и сам изучал доступную тогда информацию в интернете. К российским реабилитационным центрам было и остается много вопросов, но есть и надежда, что в некоторых центрах происходит что-то правильное и важное. Что именно – мне предстояло узнать.

7

Реабилитация

Зависимые не выздоравливают, а продолжают расти и развиваться, как любой другой человек, преодолевший трудности благодаря осознанным действиям и размышлениям.

МАРК ЛЬЮИС

1

Реабилитационный центр, или рехаб, – это арендованный загородный дом, в котором 20–25 аддиктов проживают в условиях полного воздержания от алкоголя и наркотиков. Новички приезжают или по своей инициативе, или, чаще, по настоянию родственников. Кого-то привозят против воли. Это незаконно. Но у тех, кто привозит полумертвого сына или дочь, своя логика: они готовы нарушить закон, если ничто другое не помогает и если только так можно спасти жизнь зависимого ближнего своего. После двух-трех недель пребывания в рехабе отпрыск, немного придя в себя, впадает в ужас от осознания того, во что превратилась его жизнь, постепенно вовлекается в реабилитационную программу и начинает выкарабкиваться. Но так бывает не всегда: иногда аддикты, доставленные в рехаб недобровольно или обманным путем, подают в суд на своих родственников, рехабы попадают в поле зрения СМИ, а резидентная реабилитация зависимых приобретает славу карательной системы или зловещей секты, куда страшно отпускать своих близких.

Первые несколько пациентов, которых я на свой страх и риск направил в реабцентр, перешли в стабильную ремиссию. К моменту работы над этой главой прошло порядка десяти лет, и все эти годы мне пишут те первые аддикты, которых я убедил пройти длительную программу психосоциальной реабилитации. Они сообщают, что с тех пор не срывались или срывались один-два раза, что женились или вышли замуж, что работают и развиваются, что довольны жизнью и благодарны за возможность проживать ее именно так, как проживают: осознанно, осмысленно, трезво. Помню парня, невероятно смышленого, начитанного и доброго. Его привезли в инвалидной коляске. У парня из ног сочились гной и сукровица. Кабинет заполнился густым тошнотворным смрадом. Я многое повидал в разных больницах, но открытое гноящееся, распадающееся мясо на всей поверхности обеих ног еще ни разу не видел. Ноги этого бедолаги будто разжевал какой-то предельно опасный хищник. Какой же?

– «Крокодил»[5]?

– Да, верно. Вы меня можете спасти?

– Пока не знаю. Послушаем, что скажет хирург.

Наш хирург в прошлом работал в Африке и умел принимать вызовы экстремальной медицины. Посмотрел, потрогал, кивнул: справимся.

– Хирург приведет в порядок твои ноги. Ломку мы будем снимать день за днем. На это уйдет несколько недель. После этого уедешь в реабилитационный центр и пройдешь там полную программу психосоциальной реабилитации. Такова формула твоего спасения. Из нее ничего нельзя выкидывать. Попробуем?

– Попробуем, да.

Через год он стоял на сцене и рассказывал о своем спасении. О том, что с ним нормально поговорили, что в него поверили и что в него вселили веру в спасение.

– Я занимаюсь спортом, – говорил он. – Играю в хоккей, волейбол, баскетбол, катаюсь на коньках. Я много читаю. У меня полноценная жизнь. Каждому, – сказал он, – каждому можно помочь. Пожалуйста, не опускайте руки!

2

Я подружился с руководителями большого количества реабцентров. В те годы известные мне центры работали по программам, в той или иной степени содержащим религиозный компонент. Не то чтобы это плохо само по себе, но, с точки зрения зависимых или, по крайней мере, части из них, обретение веры в Бога – не то, для чего они приехали в рехаб. В медиапространстве текли нечистые потоки межконфессиональных инсинуаций, обвинений в сектантстве и непорядочности, и я немного рисковал репутацией, общаясь с этими ребятами. Я считаю пристальное внимание компетентных инстанций к деятельности этих организаций уместным и полезным: это побуждает руководителей реабцентров критично относиться к своей работе, оставаться сострадательными к реабилитантам, не заменять наркотики религией, а давать зависимым именно то, за чем они пришли, – восстановленную способность жить с трезвой головой. Что, собственно, постепенно и происходило: если в начале нулевых деятельность рехабов была сильно религиозной, то с годами их реабилитационные программы стали переориентироваться на те