Андрей Ломачинский - Вынос мозга Страница 21

Её простенький расчёт сработал: Пётр вышел в коридор за водкой, а Нелька проворно закрыла дверь за его спиной. Не веря больше в надёжность шпингалета, заперла замок на два оборота.

— Ты, пусти, коза! Сука, чё делаешь?!

— Нет, теперь не пушу. Иди пей где хочешь, а не у меня в комнате. Жри свою водяру! Мне плевать. На тебя плевать!

— Ну и сука! Пойду и выжру! Всю выжру тебе назло!

Нелька бросилась на кровать и зарыдала, уткнувшись носом в подушку. Плакала долго и безутешно, пока слёзы не кончились и на смену им пришли глубокие порывистые вздохи, как бы с лёгкой дрожью. Такое бывало с ней очень давно, маленькой девочкой, когда после сильного и длительного рёва от несправедливой обиды вдруг внезапно приходило облегчение в виде таких вот шумных вздохов. Ей самой показалось на момент, что она опять в своём детстве, плач сработал как дежавю. Вроде она не прошедшая Крым и Рим тридцатилетняя стокилограммовая бабища, а снова маленькое, запуганное существо, спрятавшееся между тёплой печкой и здоровым мешком с тыквами от страшного огромного мира с коварно обижающими взрослыми. Эти внезапно навернувшиеся детские переживания стали приятны ей, она ещё пару раз вздохнула и закрыла глаза. Скоро перед глазами поплыли мутные большие картины, переходящие в неясные пятна, фиолетовые, синие, жёлто-зелёные на бесконечном бархатном фоне чёрной пустоты. А потом унеслись и они, и Нелю окутал тихий сон, каким спят вдоволь наревевшиеся дети.

Она проснулась под утро от страшного стука в дверь. Наверное, Пётр припёрся, кому же ещё.

Однако за дверью явно было несколько человек. Все, похоже, трезвые, голоса вроде знакомые — мужики со второго этажа. Накинув халат, она поспешила открыть. Точно, перед дверями стояли два парня из 28-й, по-домашнему одетые в «спортивку». Видно, что испуганы.

— Неля, Пётр умер. В нашем сортире. Мы в ментовку пока не звонили, к тебе вот пришли...

Втроём прошли в туалет. До Нельки ещё не дошла серьёзность происходящего, хотя она чувствовала, что парни её не разыгрывают. А может, Пётр просто мертвецки пьян? С интересом пересекла некую запретную линию мужского туалета и тут поняла, что парни не ошиблись. Пётр лежал поперёк унитаза, как на дыбе. Лицо его упиралось в зассанный пол и было налито синей трупной кровью. Рядом валялись две пустые бутылки. Нелька тихо присела, макнув полы своего халата в туалетную грязь. Она не плакала, ей не было страшно. Коснулась холодной шеи, поднялась и сказала:

— Ну вот и пиздец. Сгорел мой Петенька от водки. Надо бы ментам позвонить...

Потом она долго сидела на подоконнике в коридоре мужского этажа, подходили парни, своя родная лимита, что-то говорили. Она забыла, что бросила курить, стреляла горькую плоскую мужскую «Приму» и смолила одну за одной. Текли слёзы и сопли, она утирала их ладошкой, пальцы становились мокрыми и мочили сигарету. Приехали менты, походили по туалету, попросили парней помочь вынести тело. Какой-то лейтенант задал несколько вопросов. Вопросы были простыми: когда видела последний раз, был ли пьян и сколько у него оставалось водки? А вот жила ли она с ним, беременна ли от него, это никого не интересовало. Нелька поняла, что вокруг смерти Петра копошатся лишь мелкие дежурные формальности с полным официальным безразличием. Ем быстро сунули подписать протокол свидетельских показаний а потом о её существовании забыли.

Новость моментально облетела общагу. В Нелькину комнату потянулись подруги с соболезнованиями, вскоре приехала Наташка. На работу Нелька в этот день не пошла. А на следующий вышла как обычно. Её душа переполнилась жалостью. Вначале было жалко Петра. Потом стало жалко саму себя — жизнь показалась окончательно сломанной. Машинально она прокрутила события на полгода назад, и её взяла досада: почему она послушала ту глупую клятву больше не пить, почему не пошла на аборт? Жалость и досада сменились гневом к тому, кто сидел в её пузе, — она больше не хотела этого ребёнка. Работалось плохо, однако Нелька с остервенением кидала штукатурку на стены, а когда та вышла, схватила ведро и сама побежала вниз за свежим замесом, подъёмника ждать не стала. Пусть будет выкидыш! Ломило руку от тяжести, дужка врезалась в пальцы, однако ничего не происходило.

Вечером к ней пришла Верка Колобок и рассказала один народный рецепт, как ребёнка весьма просто убить внутри, а потом вызвать преждевременные роды. Рецепт был прост: пачка лаврушки па стакан кипятка. Отвар выпить, а сам лист завернуть в марлю и засунуть на ночь во влагалище.

Тогда пачка лаврового листа стоила четыре копейки. Вечером Колобок зашла в магазин и взяла сразу десять пачек, к немалому удивлению продавца. Принесла их Нельке. Та, следуя сё инструкциям, запарила, настояла, выпила, завернула, засунула. Колобок просидела с Нелькой до часу ночи, однако ничего не произошло. Утром разболелся живот, но не сама матка. а сбоку, где придатки, хотя боль была терпимом. Поль ка пошла на работу, а вечером позвала Колобка, и они повторили процедуру Результат был тот же, но живот болел уже меньше. После отвара немного мучила изжога, но, в общем, состояние было нормальное. День за днём они израсходовали семь пачек, и Нелька уже была готова отчаяться в Колобковой медицине, как вдруг ощутила, что метод работает: шевеления плода полностью прекратились. Она продолжала ходить на работу, таскать там тяжёлые ведра с цементом, однако роды не наступали.

Прошла ещё пара недель, и живот заметно спал. Неля не понимала, как такое возможно и что с ней происходит. Не может же ребёнок рассосаться! Работать стало очень тяжело, она быстро уставала, стала совсем слабой и начала терять вес. Навалилась апатия и безразличие. Каждый день к ней приходила Колобок, помогала с ужином, мерила температуру. Температура если и была, то небольшая, а вот аппетит пропал совсем. От вида и запаха еды Нельку рвало. Колобок чувствовала, что что-то не так, что-то идёт не по плану, чувствовала свою вину и боялась страшных последствий. Она умоляла Нельку ни в коем случае не ходить к врачу, ободряя её, что всё идёт как надо и роды с мёртворождением наступят со дня на день. Обхаживала Нельку как могла, даже когда та перестала ходить на работу. Из отдела кадров позвонили комендантше, и та пришла выяснить, в чём дело. Нелька страшно похудела и едва держалась на ногах. К счастью, Колобок оказалась рядом — объяснила комендантше, что Нелька на больничном, заболела с горя после смерти Петра. Такой ответ показался естественным, и из отдела кадров больше не звонили. Изредка приезжала Наталья, но и её Колобок убедила не поднимать шума. Непрошеных гостей быстро отвадили под тем же предлогом душевной травмы, этим же объяснили и ужасный Нелькин вид. Вскоре Неля настоль ко ослабела, что едва могла встать с кровати. Даже ходить в туалет стало невмоготу. Работая в общаге. Колобок денно и нощно находилась с Нелькой, обслуживала её, принесла откуда-то стульчак с горшком, который выносила ночами, втайне от людских глаз.

Когда Нелькина худоба стала пугающей, дверь в комнату стали держать на замке, а перед дверью повесили простыню — Колобок боялась, что кто-нибудь увидит Нелькино состояние и вызовет «скорую». Теперь живот выделялся куда резче, чем даже тогда, когда Нелька была здорова на пике беременности. Как последнее средство, решили ещё раз попробовать лаврушку. Неля с трудом заставила себя проглотить противную жидкость и запихала в себя тампон с листом. Ей стало совсем плохо, живот скрутило, но не внизу, а в области желудка. Гримаса боли отразилась на её лице, но слабость и истощение взяли своё, и наступило забытье.

Колобок валялась рядом на Наташкиной кровати и читала книжку, когда зашуршал ключ в замке. Она подскочила и подбежала к простыне, отделявшей перед дверью импровизированную прихожую. Вернувшаяся Наташка недовольно крутила носом — в комнате стоял неприятный запах, неизбежный спутник стульчаков, уток и лежачих больных. Колобок попросила Наташку не шуметь, так как Неля спит. Но Неля уже не спала — она умерла.

На вскрытии быстро нашли причину интоксикации и следующего за ней истощения — пергаментный плод. В определённых условиях женский организм не отторгает мёртвый плод, а оставляет его в матке. Такой плод не может подвергнуться полной резорбции. Он частично рассасывается, истончается и становится как бы сделанным из парафина. Название «пергаментный» — это официальный термин. Для меня плод парафиновый или пластмассовый, потому что я пергамента за свою жизнь в глаза не видел, хоть и знаю, что это такое — тонкая, выделанная под бумагу кожа. Решено было его сохранить как учебное пособие для курсантов, и третий участник этой драмы нашёл свое прибежище в банке с формалином.

Ну а насчёт самой главной причины — лаврового листа... Думаете, я такой умный? Да ни в жизнь бы не определил, почему такое произошло, кабы не характерный запах желудочного содержимого и сами листья, извлечённые из влагалища.