Поль Крюи - Стоит ли им жить? Страница 26

Она тоже хочет доказать, что единственный путь для обеспечения Америки молоком, — это заморить голодом достаточное количество коров, чтобы вздуть цены на молоко и сделать его доступным только для богатых.

Вот что случится, если не будет дождя…

Я смотрю на ласточек, стремительно падающих и взлетающих над коричневой водой реки Висконсин, добывая себе ужин, предоставленный им в беспредельном изобилии, и думаю о плутоватых правительственных фокусниках, произносящих речи о всеобщем изобилии, между тем как их дела говорят о их страхе, чуть ли не ненависти к изобилию. Я не могу понять Генри Уолеса…

Я вспоминаю, как в 1927 году, в дни «бума» — этой лихорадки, с которой началось последнее заболевание нашей системы, теперь уж окончательно издыхающей, — в один туманный апрельский денек я сидел в гостинице Форт Де-Муан с Генри Уолесом, убеждавшим меня, что одной науки недостаточно, что я должен непременно познакомиться с основами экономики и прочитать книгу двух умнейших людей, Фостера и Кэтчинга, — книга, если не ошибаюсь, называется: «Путь к довольству». Но лучше всего мне запомнился из беседы с Генри в этот туманный денек рассказ о выращенном им гибриде кукурузы, дающем сказочный, небывалый урожай.

В те времена Генри еще всецело и бесспорно стоял за изобилие…

Но вот теперь, весной 1934 года, незадолго до пылевого шторма, когда жизнь без воды не стала еще темой для газет, а была только частным висконсинским бедствием, правительственные экономисты вдруг решили, что пришло время обогатить висконсинских фермеров, выплачивая им деньги за сокращение молочной продукции, которая не имела сбыта, потому что обедневшие народные массы не в состоянии были за нее платить.

Я вспоминаю серьезность Генри Уолеса, его бесспорную честность, его страсть к экономическим наукам, и поражаюсь… на кой дьявол ему нужно награждать фермеров грошами и серьезно призывать их к сокращению молочной продукции и как он не видит самых простых вещей…

Ведь существуют сотни тысяч американских семейств, — стоящих на пороге нищеты, — в которых дети совсем не получают молока и набивают животы другой, более дешевой пищей.

В Мичиганском округе, где я живу, имеются тысячи детей, состоящих на пособии, которые получают едва ли половину того молока, которое требуется для поддержания их здоровья и роста.

В Пенсильвании и Западной Виргинии есть места, где десятилетние дети, вероятно, не пробовали молока с тех пор, как были отняты от материнской груди.

Как может Генри со своими мудрыми экономистами из ААА говорить о перепроизводстве молока перед лицом неотразимых научных фактов, изложенных в циркуляре № 296 их же собственного департамента агрикультуры? Этот циркуляр анализирует продуктовую потребность Америки на основании так называемой «вольной диэты», которая составлена почти-что в обрез для поддержания здоровья, роста и сил всех наших мужчин, женщин и детей. Между количеством молока, представляющим годовую потребность народа, и максимальной продукцией молока в лучшие годы имеется пробел в несколько биллионов фунтов!

Такова обратная сторона нашего «перепроизводства». Но вот в марте этой пятой бесснежной зимы и четвертой безводной весны в Висконсине ААА решила резко снизить запасы основного продукта питания, которого и так далеко нехватает.

«Из продуктов первой необходимости», объявила ААА, «лишь одни молочные продукты не использованы по плану и без того заниженному».

За месяц до этого объявления ветеран Билль Рогэн из округа Марафон, он же староста окружных агентов Висконсина, срочно примчался в Висконсин рассказать о положении пораженных засухой фермеров северных округов. Он вернулся оттуда с обещанием, что скот будет накормлен. В апреле Билль пишет начальнику Комитета пособий Гарри Гопкинсу:

«Три обследователя, работающие от нашей конторы, в один голос заявляют, что с фермерами нельзя разговаривать в хлевах из-за голодного рева скотины»…

Как раз в этом месяце Генри Уолес, стоявший когда-то за изобилие, разрешил своим «жрецам религии сокращения» объявить висконсинским фермерам, что им уплатят за снижение на десять-двадцать процентов и без того уж ничтожной продукции молока.

Фермеры на собраниях провалили это предложение.

Апрель. Билль Рогэн от имени фермеров центрального Висконсина телеграфирует начальнику Гопкинсу, Вашингтон, срочно:

«Семьсот нарядов на корма задержаны из-за отсутствия фондов… Шестьсот еще настоятельно требуются… Положение таково, что фермеры расстреливают скот»…

Что случилось с Генри Уолесом, пытавшимся меня убедить, что я должен учиться экономике изобилия? Неужели он изменил свою точку зрения, что плоды земные предназначены для всех? Как раз в это время его статистики предлагали устранить несуществующий переизбыток молока, платить фермерам за сокращение продукции молока и масла, которых и без того нехватало детям; они хотели обложить налогом основные продукты питания, чтобы вздуть их стоимость еще выше той цены, которая миллионам людей и так недоступна.

Наступил май. В Висконсине, Миннезоте и по всей среднезападной житнице Америки началась адская жара, напоминавшая аризонское лето. Появились признаки засухи, и не только в центральном Висконсине, но повсюду.

Пришла телеграмма на имя секретаря департамента агрикультуры Генри А. Уолеса. Ее отправил Крис Кристенсен, декан агрикультурного колледжа Висконсинского университета.

…По его гигантским размерам, полету мысли и способностям его можно окрестить Великим Датчанином, а кроме того, он придерживается взгляда, весьма редкого в человеке его положения, что американский народ не производит слишком много, а потребляет слишком мало…

Телеграмма гласила:

«Только что закончил четырехсотмильную поездку по земледельческим районам Висконсина точка засуха и пылевые штормы практически уничтожили посеянные хлеба точка на зиму нехватит девяноста процентов альфальфы и клевера».

Крис просил ААА разрешить фермерам посеять аварийный фонд кормов на участках, за прогул которых им уже было уплачено.

По мере того как жара усиливалась, поля горели и коровы погибали с голоду, к ходатайствам Рогэна и Кристенсена присоединялись все новые и новые, сливаясь в один дружный и печальный хор. Старая ведьма — засуха на этот раз дала кое-кому хороший урок; она помогла им понять, что еда для всех — это первое, а высокие цены для немногих — второе. Старая ведьма — засуха не лишена драматизма. Угроза голода, который она несет с собой, стала уже тревожить вашингтонских «сократителей», пытавшихся загнать Америку в «просперити на пустой желудок». Что ж это с дождем? Опять зимой мы увидим толпы озверелых мужчин, ломающих руки женщин и бледных, изможденных детей. Эти печальные видения стали понемногу разрушать дикий «экономический» предрассудок, что искусственное ограничение принесет довольство для всех.

Вот какие волнующие события и теории роились в моем мозгу шестнадцатого июня вечером, когда я наблюдал ласточек, добывающих себе ужин из вод реки Висконсин. Это-то и погнало меня в Висконсин, чтобы, взглянувши в глаза мужчин и послушав голоса их жен и детей, постараться понять, что значит жить без воды. И вот что я там услышал и увидел…

Въезжая со стороны Медисона в пределы северного Висконсина, я вспомнил 1918 год и наши полузабытые вылазки из пунктов безопасности в зону огня. Утро, когда мы выезжали, было прекрасно. Деревья казались почти зелеными. Но, по мере продвижения на север, запах свежескошенного сена постепенно исчезал. Пастбища, сбегавшие вниз по лесистому склону старых морен, не ласкали взор бархатом зелени; они были коричневые и каменистые…

Я управлял машиной, большой Крис сидел рядом.

— Да, практически можно считать, что пастбищ здесь уже нет, — сказал Крис. — Даже если пройдут дожди, вряд ли может вырасти новая трава, разве что в будущем году, и опять-таки при условии дождей…

Мы ехали на север, к водопадам Черной речки. Мы двигались медленно, чтобы видеть лежавшие по обеим сторонам поля. На белесоватом поле, сквозь коричневое облако пыли, я увидел фермера на культиваторе. Горячий ветер уносил песчано-глинистую почву за тридевять земель. Он засыпал песком побеги жалкой низкорослой кукурузы и, вырывая из-под нее почву, оставлял нежные корешки обнаженными…

Мы въехали в зону пылевого шторма. Стало темно, и мне пришлось зажечь фары, чтобы видеть дорогу среди этого раскаленного коричневого ада. Мы все время выплевывали песок, хрустевший на зубах. Мы пытались шутить. Это похоже было на то, как в 1918 году в Аргоннах группа штабных офицеров, репортеров, наблюдателей выезжала — с отменным комфортом — в боевую зону. Эти медные каски и репортеры только видели ад, но по-настоящему в нем не были. Так и мы в нем по-настоящему не были. Нам легко было шутить, потому что мы на этом деле ничего не теряли, а еле видимый в пыли одинокий фермер на культиваторе был только забытым солдатом в завесе песка…