Чезаре Ломброзо - Политическая преступность Страница 52

В нидервальдском процессе по делу о покушении на жизнь германского императора (1884 год) главным преступником являлся Рейнсдорф, еще раньше судившийся за изнасилование и обладавший всеми характерными чертами прирожденного преступника (лобные пазухи, покатый лоб, большие челюсти, выдающиеся скулы и прочее), а между тем он оказался образованным человеком и очень хорошо говорил на суде.

Будучи вполне лишен нравственного чувства, он, выслушав смертный приговор, воскликнул: «Если бы у меня была тысяча голов, то я все бы их сложил на эшафоте за святое дело анархии». Он не изменил себе и перед казнью – последними словами его были: «Долой варварство! Да здравствует анархия!»

Сообщники его, Рюйш и Клюхнер, тоже отличались чертами, характерными для прирожденных преступников (торчащие уши, большие челюсти и прочее), но они были только орудиями Рейнсдорфа и на суде старались доказать свою невинность или по крайней мере меньшую виновность, что весьма нередко у такого рода преступников, у которых, как у Геделя, при неудаче инстинкт самосохранения берет верх над идеей самопожертвования.

Вся обстановка убийства лордов Кэвендиша и Берка в Феникс-парке в Дублине, вместе с антропологическими чертами убийц, доказывает, что прирожденная преступность и тут сыграла немалую роль. В самом деле, из 22 обвиняемых по крайней мере четверо – Брэди, Дилони, Ханлон, Фицгаррис – обладали всеми внешними признаками преступного типа, а по характеру Кэри – глава шайки – был, без всякого сомнения, прирожденным преступником. Тотчас же после убийства он занимается описанием в газетах мельчайших подробностей последнего, а затем доносит на своих товарищей и на их упреки, во время суда цинически отвечает: «Да вы меня сами предали бы, если б я вас не предупредил».

8) Монархи и диктаторы – преступники. Преступники и революционеры довольно часто встречаются среди признанных правителей народа, причем они оказывают такое сильное влияние на ход революции, что Макс Нордау считает их главной причиной последних. Достаточно вспомнить сыноубийцу Петра Великого, убийцу и развратника Наполеона I и прочих. Кола ди Риенци и Мазаниелло, добившись власти, сделались прямо зверями.

Все это легко объясняется, так как Якоби доказал, что безграничная, деспотическая власть, полное своеволие, само по себе способно развить зачатки злонравия, таящиеся во всяком из нас. Абсолютное всемогущество и полная уверенность в безнаказанности сделали преступников из римских цезарей и средневековых тиранов.

«Тот, кто обладает безграничной властью над телом и кровью себе подобных, кто может унизить до последней степени другое существо, тот не способен бороться с желанием делать зло. Тирания есть привычка, с течением времени становящая болезненной. Лучший человек в мире может огрубеть до степени дикого животного. Кровь опьяняет; душа становится доступной самым неестественным чувствам и начинает находить в них наслаждение. Произвол может царить над целым народом, а между тем общество, презирающее палача по профессии, не презирает палачей, облеченных властью» (Достоевский).

Голлэндер и Саваж заметили частое развитие нравственного идиотизма у людей, родители которых по излишней доброте или по небрежности не обуздывали их смолоду и не приучали к сдержанности во имя закона, обязательной для нравственного человека. Плохое воспитание влияет, следовательно, так же как и деспотизм.

В аргентинской революции участвовал доктор Франдио, родители которого были сумасшедшими. Достигнув власти, он сначала мечтал о самоубийстве, а потом стал хладнокровно обдумывать убийства и поджоги. Во время припадков психопатической злобы он посадил в тюрьму, а затем казнил своего отца с матерью, подвергал пыткам лиц, которых видел во сне в качестве заговорщиков, и каждую ночь придумывал для них особые мучения.

Он умер в глубокой старости, когда нравственное помешательство закончилось безумием. При жизни наружность его отличалась всеми характерными признаками прирожденного преступника: долихоцефалия, выдающиеся скулы, большие лобные пазухи, глубокая морщина между бровями, кошачьи глаза, выдающаяся нижняя губа и прочее.

9) Переход от преступных наклонностей к политическому преступлению. Врожденные преступные наклонности весьма нередко проявляются в виде революционной деятельности, так как она, удовлетворяя импульсивность, свойственную дегенератам, прикрывает их неблаговидные поступки вуалью служения идее – дает им нравственное оправдание и дозволяет поэтому оказывать влияние даже на честных людей, то есть именно то, чего они страстно желают, будучи тщеславными до мегаломании.

Замечательно при этом, что большая часть из них оказываются относительно честными в своих преступлениях; так, венские социалисты Энгель и Флеггер крадут большие суммы для дела анархии, но удерживают из этих сумм в свою пользу: первый – только стоимость потерянных очков, а последний – стоимость своего проезда в Прагу.

Вообще они играют в обществе ту же роль, какую играет в природе гниение, которое является одновременно результатом действия ферментов и причиной, их порождающей, а затем, в свою очередь, помогает развитию растительности и питает ее, обусловливая таким образом вечную циркуляцию жизни.

Этим объясняется, почему плохие правители вроде Коммода и Гелиогабала в противоположность хорошим – Марку Аврелию и Юлиану – гораздо терпимее относились к христианам: нравственный идиотизм, как причина их преступности, делал их равнодушными к учению Христа.

Яркий пример проявления преступных наклонностей в виде революционной деятельности представляет собой некий В., невропат и вор с семилетнего возраста. Замешанный во все мошеннические ассоциации Италии, он несколько раз покушался на самоубийство, потому что не мог противостоять своим преступным наклонностям, а между тем стыдился их до такой степени, что в одном из своих предсмертных писем говорит: «Я должен умереть для того, чтобы не приносить дальнейшего вреда обществу».

Оставшись в живых, он сказал однажды: «Не хочу больше воровать, а посвящу свою жизнь искуплению народов при помощи динамита и восстания рабочих». Затем В. действительно очень долго занимался политической экономией, законами нравственности, составлением ассоциаций и прочим. Впоследствии он выздоровел, но продолжал оставаться таким безудержным альтруистом, что очень рассердился на меня за отказ воспользоваться его кровью для трансфузии.

В этом примере наклонность к преступлению и самоубийству вдруг переходит в наклонность к революционной деятельности, что доказывает существование связи между этими наклонностями, точно так же как весьма нередкий переход конвульсивного припадка эпилепсии в преступное деяние доказывает их общее начало.

10) Политическая эпилепсия. Связь врожденной преступности с эпилепсией объясняет нам столь частое их совмещение в форме, которую можно назвать «эпилепсией политической».

В самом деле, тщеславие, религиозный фанатизм, частые и живые галлюцинации, мегаломания, перемежающаяся гениальность вместе с крайней импульсивностью эпилептиков делают из них прекрасных политических и религиозных новаторов.

«Никто, кроме “правоверных”, – говорит Модели, – не сомневается в том, что Мухаммед получил свое первое откровение в припадке эпилепсии и что он, обманываясь сам или обманывая других, выдавал этот припадок за вдохновение свыше. Видения его носят на себе точный характер эпилептической галлюцинации, как это признано врачами. Эпилептики в больницах часто имеют такие видения и всегда вполне искренне принимают их за действительность; поэтому я с своей стороны скорее склонен считать обманом внезапное превращение Савла в Павла, чем усомниться в том, что Мухаммед вполне добросовестно считал свое первое видение реальным. Так что, значит, если сообразить последствия, к которым ведут иногда эпилептические экстазы и галлюцинации, то придется быть очень осмотрительным в оценке их значения и не всегда признавать болезненным бредом то, что непонятно для нашего разума».

В другом месте я описал некоего Р. E., занимавшегося производством выкидышей, мошенника и эпилептика, который писал: «Кончаю уверением, что никогда не стремился управлять государством, но если бы плебисцит и вообще воля народа сделали меня министром, то я первым делом совершенно реформировал бы магистратуру».

Я описал также другого эпилептика, мошенника, убийцу своей жены, насильника и вместе с тем не лишенного дарования поэта, проповедовавшего новую религию, главным ритуалом которой он сделал изнасилование. В свободное от припадков время ритуал этот он пытался практиковать публично, на площадях.

Другой эпилептик и вор, будучи 17 лет от роду, пытался организовать экспедицию в Новую Гвинею в поисках какого-то острова, а затем старался попасть в депутаты с целью изменить все законы и ввести всеобщую подачу голосов.