Джеймс Бертрам - История розги Страница 79

По смерти Лициния, Юлия и ее дочь Цесилия проявили страшную скорбь и в тоже время беспокойство. Обе выразили желание немедленно покинуть Рим, чтобы, – говорили они, – скрыть свое горе в какой-нибудь глухой и отдаленной деревушке. Метелиус ничего не имел против подобного желания. Но законные формальности требовали присутствия вдовы, а также было необходимо посоветоваться с адвокатами. Юлия так торопилась исчезнуть, что предлагала даже отказаться от своей законной доли наследства. Подобная поспешность сильно интриговала молодого человека; как, вдруг, в один прекрасный день, он к величайшему своему удивлению, нашел разрешение этой загадки.

Юлия никогда не была законной женой проконсула; она была просто куплена вместе со своей дочерью лет двенадцать тому назад в одном из городов Сицилии. Акт о покупке ее, вполне ясный и законный, был найден при разборе бумаг покойного и не было никаких следов позднейшего их освобождения. Хорошенькая и ловкая рабыня без всякого сомнения сумела, мало-помалу, добиться, чтобы ее выдавали за законную жену; последнее было еще потому не особенно трудно, что Лициний отсутствовал из Рима продолжительное время, а по возвращении в Рим ни у кого из его близких не было основания подозревать действительность брака. Таким образом Юлия вполне свободно могла выдавать себя за матрону и пользоваться всеми привилегиями непринадлежащего ей положения, рассчитывая, конечно, исчезнуть, как только будет открыто ее настоящее положение. Внезапность смерти проконсула помешала привести этот план в исполнение. Таким образом, обе женщины, по наследству, стали рабынями Метелиуса.

Это открытие вызвало страшный скандал в Риме. Матроны, гордые тем, что состояли в законном браке, не могли простить себе, что они принимали, как равную, особу, которая была только ловкой служанкой, а патрицианки еще более были возмущены, что открыли двери своих домов хитрой рабыне. Друзья, родственники покойного стали умолять Метелиуса, чтобы примерно наказал мать и дочь и отмстил за нанесенное ими оскорбление достоинству римской дамы. Так как они были рабыни, то их и следовало подвергнуть наказанию, назначенному рабыням, т. е., унизительному телесному наказанию.

Метелиус вовсе не нуждался в подобных просьбах и поощрениях, чтобы решиться приказать высечь розгами обеих женщин. Конечно, он разделял горделивое мнение своей касты и понимал, что нужно наказать интриганок, обманувших его семью, но прежде всего он хотел выместить свою личную злобу. Юлия и Цесилия задели его самые святые чувства, нанесли ущерб его самым дорогим интересам, распускали про него дурные сплетни, и вот теперь обе они были в его полной власти, от него зависело подвергнуть их любому наказанию. Наконец его душа могла вволю насладиться местью безжалостной и долгой, сообразно гению его расы, никогда не дававшей пощады слабым и побежденным.

Со дня открытия обмана обе женщины находились под строгим надзором и с ужасным трепетом ожидали, чтобы господин решил их участь. Но Метелиус не торопился и наслаждался тем, что рисовал в своем воображении планы самых утонченных наказаний, которым он подвергнет Юлию и Цесилию.

Неоспоримо, что он велит обеих высечь плетью, тем более, что подобное наказание доставит лично ему большое удовольствие. Он, как мы уже видели, вообще любил наказывать женщин телесно, даже без всякого повода. Во сколько же раз ему приятнее будет видеть, как будут сечь в его присутствии женщин, так жестоко его оскорбивших? Метелиус особенно еще наслаждался тем, что подобное жестокое удовольствие он будет иметь, когда ему угодно и в каком угодно количестве. Лишь бы только исполнители были искусны, а своих он набирал с разбором, почему у него женщины и даже молодые девушки могли подвергаться наказанию плетьми или розгами бесконечное число раз, без всякого вреда для их здоровья или опасности для их жизни. Он припомнил, что у его родственника, такого же страстного любителя телесных наказаний, как и он, была молодая девушка, которая в течение долгих лет, почти ежедневно, а иногда и по несколько раз в день наказывалась розгами или плетью, и, несмотря на это, она была вполне здорова и сильна. Вот почему патриций думал подвергнуть двух новых своих рабынь такому же режиму.

Менее опытный господин, чем Метелиус, приказал бы своих жертв сразу же наказать со страшной жестокостью и удовлетворил бы свою злость. Римлянин хотел, наоборот, наслаждаться своею местью возможно долее. Ему не нужно было, чтобы при наказании кровь лилась ручьем. Женщина, наказываемая без излишней жестокости, но наказываемая возможно чаще, могла доставить ему более сильное удовольствие. Прежде всего в последнем случае он испытывал бы каждый раз варварское удовольствие наслаждаться ее позором, который ей приходится испытывать при раздевании донага при нем. Юлия была еще очень хороша, а Цесилия в полном расцвете своей юношеской красоты, и для них самым ужасным позором будет то, что они будут обнажены в его присутствии, особенно тяжко это будет для Цесилии, которая никогда не была на положении рабыни. Но и мать ее уже привыкла, чтобы с ней обращались, как с законной супругой. Метелиус заранее смаковал, как он будет любоваться множество раз ужасом своих новых рабынь, их слезами, тем боле, что они оттолкнули его с презрением.

Наказывая их плетью, он мог причинить самые сильные и продолжительные мучения. Действительно, чем чаще женщина подвергается наказанию плетью, тем более она страдает от боли, и вскоре наказание становится для нее, положительно, мучением. Одновременно кожа ее от частых наказаний делается способной выносить все большее и большее число ударов, таким образом с каждым разом является возможность наказывать ее сильнее и продолжительнее. Во всяком случае, плеть причиняет женщине такие жестокие страдания, что более сильных не мог желать даже самый свирепый господин, а в отношении Юлии и Цесилии плеть была особенно жестоким орудием наказания, ввиду особенной нежности их кожи. Для наказания их Метелиус мог употреблять, начиная от березовых розог, сравнительно детского орудия наказания, и кончая плетью из коровьей кожи, причинявшей женщине особенно нестерпимые страдания. Для начала он решил подвергнуть мать и дочь строгому и продолжительному наказанию плетью, а затем сечь их каждый раз, как ему придет охота.

Через несколько дней для несчастных женщин начался новый режим истязания их. Метелиус приказал приготовить все необходимое для наказания и спокойно ждал появления двух своих жертв.

Мать и дочь вошли, ведомые или, вернее, влекомые двумя черными невольниками, которые должны были подвергнуть женщин, истязаниям по приказу их господина. Цесилия плакала горючими слезами от страха наказания плетью и особенно от предстоящего позора быть обнаженной. Юлия снаружи пыталась казаться спокойной, хотя внутри испытывала ужас быть в полной зависимости от флагелляторских капризов Метелиуса. К тому же, хотя и рабыня, она, благодаря своей красоте, до сих пор умела подчинять себе своих господ и никогда не была телесно наказана, если не считать трех или четырех раз, когда она была наказана розгами отцом или матерью совсем маленькой девочкой. Правда, последний раз, за излишнее кокетство с сыном хозяина, отец прежестоко высек ее розгами, но ей было тогда двенадцать лет и она совершенно забыла теперь об этом неприятном событии. Она отлично знала, какие страшные мучения испытывают наказываемые телесно женщины, так как сама приказывала нередко наказывать провинившихся служанок, но наказывала их только розгами сама или приказывала сечь женской прислуге. Она ни разу не наказывала женщин плетьми, а также не только не поручала наказывать розгами мужчине, а даже держать наказываемую мужчинам. Свою же дочь она никогда не секла. Зная хорошо римлянина, она не сомневалась, что их обеих ожидает страшно жестокое наказание плетьми.

В черных глазах патриция блеснул недобрый огонек, когда он увидел молодую девушку всю в слезах, а мать дрожащей от страха. Руки его сжались в кулаки и был момент, что он готов был броситься на Цесилию и начать ее бить. Испуганная девушка была в эту минуту как то особенно хороша: раскрасневшиеся от волнения щеки, блестящие от слез глаза, испуганные движения еще более усиливали ее и без того дивную красоту. Однако, Метелиус сдержал себя, он не хотел выдать, что красота девушки произвела на него впечатление. Как самая обыкновенная рабыня, она сделается игрушкой плети палачей. Что касается до Юлии, то она в глазах его была просто опасная интриганка, заслуживающая самого беспощадного наказания плетьми. После нескольких минут полного молчания, Метелиус заговорил; голос его звучал жестоко и с насмешкой:

– Привет вам, целомудренная матрона и непорочная девица, – сказал он. – Вы не хотели меня иметь супругом. Я тебе, Цесилия, представляю мужа, которого я тебе выбрал.