Барбара О'Брайен - Необыкновенное путешествие в безумие и обратно (Операторы и Вещи) Страница 9

Постепенно громкий звук помех стал тише, и в комнату ворвались голоса Операторов из городского совета, которые бурно протестовали против затеянного Гадли эксперимента. Я надеялась, что протест в определенной мере вызван опасением за мое здоровье, но его суть оказалась гораздо яснее и проще. Вещи было сообщено то, о чем Вещам вообще не положено знать. Эта конкретная Вещь может все разболтать другим Вещам, что создаст опасную ситуацию.

— Уверяю вас, что эта Вещь умеет держать язык за зубами, — громко заявил Проныра и тихонько шепнул Хинтону: — Я думал, ты откупился от этой братии.

Хинтон отрицательно покачал головой.

— Не успел. Они потребовали, чтобы я немедленно убирался из города.

— Отстранение, — потребовал кто-то из городского совета. — Пожизненное отстранение.

Снова все загомонили. Тем временем Ники подошел поближе и присел на край кровати.

— Тебе надо знать, что отстранение означает для Оператора тюремное заключение. Отстраненный Оператор лишается права работать с Вещами.

Он говорил так, словно ожидал, что я все пойму и каким-то образом помогу.

— Что такое городской совет? — спросила я.

— В любом городе для Операторов совет является высшим юридическим органом. Они пытаются остановить эксперимент, а он должен продолжаться.

Значит, у Операторов, как и у Вещей, существуют законность и власть. Хорошо это для меня или плохо? Голоса продолжали бурную перепалку. Послушав немного, я вдруг вспомнила, что на работе меня ждет незаконченное дело. Я встала, быстро оделась и ушла. Хинтон и Ники вышли на улицу вместе со мной.

С трудом сосредоточившись, я закончила свою работу. Хинтон и Ники болтали без умолку. Я видела, как их серые фигуры проплывали по кабинету, стоило мне оторваться от работы. В полдень я сдала работу секретарю, сказала, когда и куда ее отправить, сообщила начальнику, что заболела, и вернулась домой.

Операторы из совета уже ушли, но Берт и Проныра были дома. Хинтон стал обсуждать моих сотрудников, что вызвало у меня большой интерес. Он перебирал их одного за другим, указывая, кто из них Оператор, а кто Вещь. Мой мысленный вопрос прозвучал достаточно громко.

— Да, — ответил Берт. — Операторы могут быть и во плоти. По внешнему виду они выглядят совсем как Вещи. Только Вещи не умеют различать друг друга, а Оператор делает это без труда. Ему достаточно настроиться на мозг человека, чтобы выяснить, Оператор это или Вещь.

Я изучала мягкие, дымчатые, пушистые очертания моих новых знакомцев.

— У нас тоже есть тела, — сказал Ники. — То, что ты сейчас разглядываешь — это наши изображения. Интересно, где же тела?

— Неподалеку, — усмехнулся Ники. — Впрочем, не пытайся нас разыскивать. Мы отключим тебя прежде, чем ты до нас доберешься.

— Обработаем психологически, — добавил Проныра, изучая свои ногти.

Берт прокашлялся.

— Основное различие между Оператором и Вещью заключается в строении и способности разума. В мозге Оператора находятся особые клетки, называемые зубцами. Это врожденное свойство. С помощью этих клеток Оператор может на расстоянии проникать в ум любой Вещи, прослушивать его и быть в курсе всего, что в нем происходит. Более того, Оператор может подсказывать Вещи ту или иную мысль, чтобы побудить ее к определенному действию. Разница здесь не столько в качестве мышления, сколько в его возможностях. Среди Операторов, точно так же, как и среди Вещей, встречаются и дураки, и умные. Но благодаря особенности, о которой я только что говорил, Операторы могут управлять Вещами.

Информация меня ошеломила. Интересно, почему же Вещи никогда ничего не замечали?

— Среди Вещей есть несколько специалистов, ведущих исследования в этом направлении, — произнес Ники. — Даже если они и установят, что Вещами управляют Операторы, вряд ли это что-либо изменит. Вещи слишком самодовольны, чтобы в это поверить.

Не успела я допить вторую чашку кофе, как в комнату вернулись Операторы из городского совета. Дрожащими от негодования голосами они объявили свой ультиматум. Проныре и его компании дается два часа, чтобы убраться из города, а меня передадут Оператору из совета. С тем они и отбыли.

В наступившей тишине Хинтон и Проныра повернули ко мне свои сероватые лица, остановив на мне пристальные взгляды. Помолчав, Проныра объяснил, что для меня гораздо опаснее оказаться в руках совета, чем остаться с ними. Как только они уйдут, совет вернется и уничтожит меня.

Прямо авантюрный роман какой-то, только плаща и кинжала не хватает, — заметила я.

Хинтон вздохнул.

— Купи, по крайней мере, молоток и гвозди, да забей окна. Потому что ты попытаешься выйти через них. Дождешься, что сюда нагрянут штук двадцать Операторов из совета и начнут обрабатывать тебе мозги. Скажут, прыгай, и прыгнешь как миленькая. Для совета ты — чудовище и источник опасности, а стало быть, тебя надо устранить.

Я вспомнила, с каким ужасом, злобой и негодованием вопили Операторы из совета, и немедленно стала укладывать вещи. Приехав на автовокзал, я купила билет до ближайшего крупного города.

— Мы с тобой свяжемся, — пообещал Проныра. — Наша машина будет следовать за автобусом.

Интересно, подумала я, в другом городе, наверное, есть свой совет, и он тоже займется мной, и будет ли мне от этого лучше?

— Совет есть в каждом городе, неожиданно произнес Ники. — Повсюду есть Операторы. В стране нет ни одного места, где бы Операторы не управляли Вещами. Сколько ни старайся, от них не скроешься. А потом, твоя хартия находится у Гадли.

Какая еще хартия?

— Это документ на право управлять Вещью. Гадли приобрел ее у твоей компании. И пока он не продаст ее кому-нибудь еще, не сомневайся, эксперимент будет продолжен. Даже если какой-нибудь городской совет конфискует хартию, поверь мне, они тут же тебя уничтожат.

Должен же быть какой-то выход.

— Знаешь, сколько у тебя шансов выпутаться из всей этой истории? — спросил Ники, и сам ответил: — Один из трехсот. Да и то, если повезет.

Я совсем запечалилась, краем уха прислушиваясь к беседе Хинтона и Проныры. Видно, их машина шла совсем рядом, потому что голоса были громкими и отчетливыми. Спать и есть я не могла. Когда автобус прибыл к месту назначения и я вышла, ноги у меня просто подкашивались.

— Не мешкай, — приказал Проныра. — Достань скорее все документы, удостоверяющие твою личность и уничтожь их. На объяснения нет времени. Нам угрожает большая опасность.

Страховка, визитка. Я разорвала их на мелкие клочья, бросила в урну и стала ждать, что будет дальше. Вдруг пол автовокзала как-то странно поплыл мне навстречу.

— Похоже на сердечный приступ, — произнес надо мной чей-то голос.

Затем человек в белом приложил какой-то предмет к моей груди. Потом я оказалась в машине скорой помощи, которая каким-то образом превратилась в больничную палату. Я продиралась сквозь густой туман и говорила, говорила. Склонившаяся надо мной сестра позвала кого-то, и надо мной навис плотный круг голов. Они слушали, задавали вопросы и снова слушали. Бережно поддерживая под руки, меня спустили на лифте вниз и усадили в странного вида автомобиль. Позади меня устроился полицейский. Мы подъехали к какому-то зданию, и полицейский проводил меня внутрь. Здесь мной занялась женщина и провела меня в небольшой кабинет. Вскоре я узнала, что оказалась в психиатрической больнице.

Туман рассеялся, и в голове появилась обостренная ясность. Черт бы побрал этого Проныру. Как быстренько он пристроил меня туда, откуда нет выхода.

Я старалась как можно вразумительнее отвечать на вопросы женщины, хотя мне было довольно трудно сосредоточиться. Сказывались длительная бессонница и голодание. Кто Президент Соединенных Штатов? Не смогла вспомнить. Какой сейчас год? Тысяча девятьсот какой-то. Где я живу? Голос Проныры подсказал:

— В Лос-Анджелесе.

— В Лос-Анджелесе, — повторила я.

Я твердо знала, что живу вовсе не в Лос-Анджелесе, но где же? Появилась санитарка, забрала мою одежду, выдала байковый халат и пару шлепанцев и отвела в палату. Казалось, мои глаза работали независимо от разума, быстро оценивая обстановку: количество кроватей в палате, число больных, число и внешний вид обслуживающего персонала, расположение окон. Не умом, а глазами я осознала, что приблизившаяся ко мне медсестра держит в руках шприц.

— Не давайся, — прошипел Проныра. — Тебе угрожает страшная опасность.

Я стала возражать против укола. Медсестра посмотрела на меня ничего не выражающими глазами и вышла из палаты. Через минуту она возвратилась с другой медсестрой, мускулистой бабищей.

Я снова запротестовала. Глаза бабищи полыхнули лютым огнем. Это была такая нескрываемая ненависть, что ее никак нельзя было спутать с раздражением или возмущением.