Мария Боброва - Марк Твен Страница 11

Мистификация публики юмора ради в те годы тоже была в большом ходу[58]; позже Твен называл себя родоначальником этого «жанра». В 1873 году в одной из публичных речей, в которой он клеймил разнузданность печати, Твен признавался:

«По собственному опыту знаю, что журналисты склонны ко лжи. Несколько лет тому назад я сам ввел на Тихоокеанском побережье особый и весьма живописный вид вранья, и он не выродился там и до сих пор. Когда я читаю в газетах, что в Калифорнии прошел кровавый дождь и с неба падали лягушки, когда мне попадается сообщение о найденной в пустыне морской змее или о пещере, утыканной алмазами и изумрудами (обязательно обнаруженной индейцем, который умер, не успев досказать, где эта пещера находится), то я себе говорю: «Ты породил это детище, ты и отвечай за газетные небылицы!» И — ведь привычка вторая натура-по сей день мне приходится все время следить за собой, чтобы не отклониться от правды»[59].

Однако мистификации — самые «живописные» — встречались у Твена и позже.

Первым рассказом, где народный американский юмор был использован Твеном с тактом и разборчивостью, была «Знаменитая прыгающая лягушка из Калавераса».

В 1867 году в Нью-Йорке вышла книга рассказов Марка Твена под названием «Знаменитая прыгающая лягушка из Калавераса и другие рассказы». Голубые, зеленые, коричневые — всех оттенков томики с золотым тиснением и с прыгающей лягушкой на обложке охотно раскупались читателями Нью-Йорка, быстро создавая славу автору. Марк Твен был приятно удивлен подобным успехом, хотя скрыл удовольствие под напускным равнодушием.

Лучшим рассказом сборника была «Прыгающая лягушка».

Твен услышал этот рассказ в декабре 1864 года в одном калифорнийском лагере горняков и сделал пометку в «Записной книжке»: «Колеман с его прыгающей лягушкой- пари с прохожим на 50 долларов — прохожий не имеет лягушки, и Колеман достает ему лягушку. В это время прохожий наполняет лягушку Колемана дробью, и она не может прыгать. Лягушка прохожего выигрывает». Эта запись — первый набросок знаменитого рассказа. Вернувшись из своего путешествия по горам Джекасса, где он вместе со Стивом Гиллисом был старателем, Твен навестил Брет Гарта и рассказал ему «Прыгающую лягушку». Экстравагантная история, переданная в особом, «твеновском», тоне — медленно, невозмутимо и с тонким юмором, — привела слушателя в восторг. Позже Брет Гарт говорил, что эта «история» никогда не была и не будет такой забавной в печати, какой была для него, рассказанная впервые самим Марком Твеном.

Нью-йоркский корреспондент журнала «Альта» в Сан-Франциско писал, что рассказ Марка Твена «…заставил хохотать весь Нью-Йорк, и Марк Твен, можно сказать, создал себе марку. Меня пятьдесят раз спрашивали об авторе и рассказе, газеты перепечатывают его повсюду. Рассказ расценивается как лучшая вещь сезона»[60]. Его читали не только горожане.

Перепечатанный десятками газет, он ходил по рукам между рудокопами на отдыхе, в лагерях между солдатами, в лесу между дровосеками. «Его слушали с восторгом, точно какую-нибудь легенду Гомера или северную сагу»[61], — пишет в своих воспоминаниях Н. Брукс, золотоискатель, ставший позже журналистом.

Это была юмористическая «история», известная по всему Калифорнийскому побережью и на берегах Миссисипи, встречающаяся в негритянском и индейском фольклоре, трижды появившаяся в печати, прежде чем Марк Твен опубликовал свой вариант. Самым интересным предшественником «Прыгающей лягушки» Марка Твена был рассказ журналиста Лейланда «Лягушек стреляю без пороха», напечатанный в нью-йоркском журнале «Дух времени» в мае 1855 года. Он был услышан Лейландом на берегу Миссисипи, в Арканзасе. Большая часть его состояла из пейзажных и бытовых зарисовок, традиционных фольклорных острот по поводу жажды одного лесоторговца, который залпом «выпивает» штабеля леса, шесть негров и три упряжки. Рассказ был выдержан в духе юморесок «хвастовского» жанра.

Иначе обработал этот сюжет Марк Твен. Соль его рассказа — в индивидуализированной передаче «истории» от первого лица с сохранением особенностей живой речи, уснащенной тонким юмором: читатель видит юмористическую ситуацию, которой не замечает простодушный рассказчик, повествующий о происшествии со всей серьезностью. Позже эта манера речи талантливо использована в «Гекльберри Финне». Рассказ от первого лица навсегда остался излюбленным у Марка Твена. Так написаны книги: «Простаки за границей», «Гекльберри Финн», «Янки при дворе короля Артура», «Том Сойер за границей», «Жизнь на Миссисипи», «Жанна д'Арк», «За границей» — и большое количество рассказов. Такая манера не случайна. Она давала возможность сохранить в литературном произведении окраску устной речи по типу фольклорного рассказа и самую передачу сделать источником юмора[62].

Реальный Бен Кун, рассказавший Твену «Прыгающую лягушку», был лоцманом из Иллинойса, лениво доживавшим свой век в горах Джакасса, «околачиваясь» в гостиницах и барах. Медлительный тугодум, дремавший у печки, он мог начать рассказывать свои бесконечные «истории» во всякое время и не дожидаясь просьб со стороны слушателей. Рассказывал он их медленно, без остроты, с изнурительными подробностями. Марк Твен целиком сохранил его облик в «Прыгающей лягушке». Саймон Уилер представлен человеком без чувства юмора и поэтому — комическим персонажем.

На фоне повсеместного распространения юмористических анекдотов, среди великолепных рассказчиков из народной среды, у которых были вкус, выдумка, тонкое понимание юмора, — фигура Саймона Уилера была безудержно юмористической и тем более живой, что Уилер тоже был одержим всеобщей страстью — рассказывать «истории».

Определяя позже суть юмора, Марк Твен утверждал:

«Не бывает иного юмора, кроме того, который возникает из реальной ситуации. Быть комическим — значит иметь в основании что-то человеческое. Люди не понимают, что это требует тех же усилий для рассмотрения, анализа и понимания, как и в серьезных произведениях»[63].

«Человеческое» у Саймона Уилера — это безудержное желание рассказывать, хотя слушатель уже изнемог. Твен тщательно подбирает детали: «загнал меня в угол, загородил своим стулом, потом усадил меня — и пошел рассказывать»; «… он ухватил меня за пуговицу и завел опять: «Так вот, у этого Смайли была рыжая корова…»

Твен строго соблюдает ритм устной юморески, хотя рассказ без конца прерывается (у слушателя иссякло терпение, рассказчик бестолков и забывчив), но фигура Саймона Уилера от этого становится только выразительнее, «зримее». Он как живой стоит перед глазами читателя: лысый, наивно-добродушный, немного растерянный, еще не очнувшийся от собственных россказней, еще полный недосказанных «историй», недоумевающий — где же слушатель, почему он сбежал?

Не менее интересен и другой образ рассказа. Уилер рассказывает о проделках некоего Джима Смайли, яростного спорщика, готового побиться об заклад на что угодно и с кем угодно. «Случалось с ним — ищет он, ищет противника, никак не может найти. Так что же вы думаете? Возьмет да против самого себя и поставит».

Нелепое и несообразное как объект юмора — излюбленный прием в американском фольклоре. Марк Твен сохраняет его в характеристике Джима Смайли.

«Прыгающая лягушка» — мастерски построенное произведение. Рассказ не обладает классическим, строго выдержанным конструктивным единством, в нем целый ворох «историй» с самостоятельными сюжетами, но выдержан он в едином «уникальном» тоне, то есть наполнен случаями из ряда вон выходящими — анекдотами. Расположены они вокруг гротескно изображенной фигуры Джима Смайли. В рассказе по меньшей мере пять анекдотов- о клопе, о пасторе Уоркере, о кобыле, о собаке Джексоне, о лягушке Дэниеле Уэбстере[64].

Твеновское единство композиции заключается не в сюжетной целостности анекдотов, а в той одинаковой роли, которую играет в них Джим Смайли: везде он азартный игрок, спорщик, заражающий своим азартом даже животных, ему принадлежащих.

Марк Твен наделил Смайли страстью всепоглощающей, но столь нелепой (Смайли мог держать такое пари: куда поползет клоп и как долго будет ползти), что эта черта наполнила рассказ юмором до краев. Что же делает фигуру Смайли комичной? Марк Твен, воспитавший свой вкус на произведениях Шекспира, которого «боготворил» в юности, — знал законы построения трагического характера: страсть, овладевшая человеком, обычно ведет его к достижению какой-то значительной цели («Макбет», «Ричард III»); носитель страсти — незаурядная личность, обладатель ума, таланта, воли и т. д. Все эти качества, принесенные в жертву страсти, рождают трагический эффект. Марк Твен оставил Смайли только страсть, лишив его ума, рассудительности и даже простой сметливости, и достиг, таким образом, полноты комического эффекта. Смайли недалек, простофиля. Он способен только придумывать глупейшие пари, но не в состоянии догадаться о проделке своего противника. Прохожий остроумно надувает его во время пари на лягушек: в отсутствие Смайли он наполняет его лягушку дробью, и она не может прыгать.