Людмила Зубова - Поэзия Марины Цветаевой. Лингвистический аспект Страница 18

В употреблении слова Nest актуальны оба значения, свойственные немецкому языку: гнездо как пристанище и жилище птицы (а птице традиционно символически уподобляется поэт) в стихотворении представлено захолустьем — городком Беллевю во Франции, где М. Цветаева и написала «Новогоднее». Тема предместья, пригорода как символа отверженности поэта — одна из центральных тем М. Цветаевой в ее творчестве. При этом немецкое Nest в стихотворении структурно и семантически соотносится с омонимичным ему русским архаизмом несть, указывающим на небытие. Слово несть является элементом библейского фразеологизма места несть, представленного в контексте и переосмысленного далее в соответствии с основной идеей цветаевского максимализма: нет есть: могила. Тем самым М. Цветаева, давая последовательно синоним архаизма нет и антонимичное ему сочетание нет есть, как бы переводит этот архаизм несть одновременно и на современный язык — нет, и на язык еще более древний по сравнению со старославянским языком библии: не есть — исторически подлинное сочетание, исходное для слова несть. В сочетании нет есть цветаевского текста небытие показано как временной абсолют в его языковом выражении, т. е. как бытиё вне пространства и времени. Таким образом, «тот свет» представлен «всеязычным» не только декларативно в начале отрывка, но и в смысловом взаимопроникновении единиц русского и немецкого языков, и во взаимопроникновении разновременных языковых единиц русского языка, т. е. как синтез времени и пространства, возможный только за пределами времени и пространства. Примечательно, что такое говорение на двух языках одновременно является своеобразным откликом не только на письмо Рильке, в котором он спрашивает о слове гнездо, но и на письмо, в котором Рильке говорит именно о «всеязычности» русского языка: «А ведь еще десять лет назад я без словаря читал Гончарова и все еще относительно свободно читаю русские письма, и часто то одно, то другое видится мне в таком свете, при котором все языки — один язык (а этот, твой, русский, и без того очень близок к всеобщему!)…» (Из переписки 1978, 253). В стихотворении «Новогоднее» Цветаева, поддерживая эту мысль, одновременно и спорит с нею, показывая, что «всеязычным» является «тот свет», т. е. вечность, абсолют, в котором только и возможно соединение родственных душ.

3. МОРФОЛОГИЧЕСКИЙ СИНКРЕТИЗМ

Развитие грамматической системы языка определяет существование множества пограничных грамматических явлений, которые обнаруживаются в полисемии или омонимии грамматических форм на любом синхронном срезе. Исходная стадия грамматического синкретизма, преодолеваемого дальнейшим развитием, как и в случае с лексическим синкретизмом, связана прежде всего с образным представлением понятия. Поэтому чем чаще язык поэзии возрождает синкретические формы представления согласно собственной природе, тем чаще он имеет дело с пограничными явлениями в языке, т. е. тем отчетливее отражает языковые изменения, показывая, как именно они происходят. Это касается и уже состоявшихся, и потенциальных изменений, реализующихся в окказионализмах художественного текста.

«Предельность» языка поэзии М. Цветаевой определяет повышенный интерес этого поэта к пограничным грамматическим явлениям: к формам, синкретичным по природе, например к аппозитивным сочетаниям, причастиям и деепричастиям, падежной полисемии, а также к формам, поддающимся грамматической трансформации, например субстантивированным прилагательным, причастиям, наречиям, адвербиализованным предлогам и т. д. Остановимся лишь на некоторых аспектах этого явления, представленного в поэзии М. Цветаевой очень широко и многообразно. Рассмотрим несколько примеров синкретизма классификационных грамматических признаков (совмещение признаков различных частей речи в одной грамматической форме) и пример синкретизма словоизменительных признаков лица и числа.

Аппозитивные сочетания типа путь-дорога, жар-птица, хлеб-соль рассматриваются в современной лингвистике на разных языковых уровнях: в разделе лексикологии и словообразования, фразеологии, синтаксиса. Само существование проблемы показывает, что словообразование, фразеология и синтаксис не только взаимосвязаны, но и взаимопроницаемы. Их объединяет и то, что на каждом из этих уровней соединение языковых элементов предыдущего уровня приводит к новому качеству, создает новую сущность на уровне языка (узуальное словообразование, фразеология) или на уровне речи (окказиональное словообразование, преобразование фразеологии, синтаксис).

По-разному характеризуют также природу, продуктивность и сферу распространения парных слов или словосочетаний, их считают то архаическим реликтовым явлением паратаксиса, то специфически фольклорными, т. е. обладающими заранее заданной художественной функцией, то живым продуктивным явлением устной разговорной речи.

В языке художественной литературы парные слова — важный элемент стиля Н. А. Некрасова, А. В. Кольцова, П. П. Бажова, А. Т. Твардовского и других писателей, сознательно ориентирующихся на народный язык или испытавших значительное влияние фольклора. Причина внимания писателей к этому средству состоит, видимо, в том, что парные слова до сих пор сохраняют свою первобытную образность, выражая ее в кратчайшей форме как «суждения синтетические, состоящие в сочетании двух равно субстанциальных комплексов» (Потебня 1968, 218).

В поэтических произведениях М. Цветаевой насчитывается несколько сотен подобных сочетаний (только в издании Библиотеки поэта 1965 г. их около 300). Особенно насыщены ими поэмы «Царь-Девица», «Крысолов», «Переулочки», циклы «Деревья», «Стихи к Сонечке».

Как правило, М. Цветаева использует не столько устойчивые сочетания народно-поэтического характера, сколько саму модель этих сочетаний, чаще всего их структуру. Но иногда исходным элементом является один из членов фразеологической единицы. Так, при одном употреблении сочетания жар-птица (И., 375) зафиксировано 7 индивидуальных сочетаний с первой частью жар-: на жар-груди (И., 370), жар-девица (И., 352), жар-корабь (И., 344, 361), жар-платок (И., 358), жар-самовар (И., 362). Сочетание Царь-Девица (И., 341, 352, 358, 416), обозначение главного персонажа и название поэмы, вызывает 12 других образований со словом царь: царь-буря (И., 356), царь-дурак (И., 401), царь-город (И., 379), царь-мой-лебедь (И., 390), царь — кумашный нос (И., 398); царь-парус (И., 391), царь-хитростник (И., 372) и др. Такая свободная заменяемость второго компонента устойчивых сочетаний жар-птица и Царь-девица делает и первый их компонент более свободным, т. е. происходит обновление внутренней формы фразеологизма, элементам жар и царь (в тех случаях, когда эти слова не выступают в номинативной функции) возвращаются свойства эпитета, т. е. прилагательного. Недифференцированность краткого прилагательного и существительного с той же основой наблюдается в таких образованиях, как млад-гусляр (И., 388), светел-месяц (И., 355).

М. Цветаева много и плодотворно экспериментирует в этом направлении, соединяя с существительным разные части речи вплоть до сочетаний на уровне предложения, а также и отдельные морфемы, тем самым субстантивируя их (поскольку они присоединяются к существительному дефисом) и употребляя в атрибутивной функции, т. е. как эпитет:

В наш-час — страну! в сей-час — страну!В на-Марс — страну! в без-нас — страну! (И., 295).

Дефис, будучи то разделяющим (сей-час), то соединяющим (наш-час, без-нас), уравнивает наречие со словосочетанием, а словосочетание уподобляет предлогу, превращая тем самым предлог в самостоятельную часть речи, способную стать окказиональным эпитетом; ср. также: «Справляли заутреню сквозь-сном и весной». Словосочетание и целое предложение в роли эпитета находим в строчках:

Рай-город, пай-город, всяк свой пай берет, —Зай-город, загодя закупай-город (И., 479);

Где старец тот ОсипС девицею-свет-наш-явлен? (И., 699).

Особый интерес представляют сочетания типа дым-туман, змей-паук, соединяющие в себе свойства сочетаний трех типов: синонимических (типа путь-дорога), определительных (типа жар-птица) и состоящих из двух равноправных элементов — «двандва» (типа гуси-лебеди). Они наиболее типичны для аппозитивных сочетаний вообще, так как природа аппозиции проявляется в них наиболее полно: «Поскольку сочетаемые слова только сопоставлены без выражения зависимости, все члены сочетания оказываются одинаково сильными» (Потебня, 1968, 218). Значима сама конструкция: соположение элементов — сигнал их равенства. Элементы словосочетания, относящиеся к одной лексико-семантической группе, уравнивает актуализированная общая сема, признак предмета представляется в таком сочетании как сама сущность, неотделимая от носителя признака. Значение целого сочетания не сводится к сумме компонентов, оно самостоятельно и проявляется в результате утраты или оттеснения семантических различий компонентов за пределы сочетания, т. е. в результате абстрагирования.