Коллектив авторов - История русского романа. Том 2 Страница 22

В статье «О национальной гордости великороссов» В. И. Ленин разъяснил подлинный смысл этих чувств и размышлений Волгина: «Мы помним, как полвека тому назад великорусский демократ Чернышевский, отдавая свою жизнь делу революции, сказал: „жалкая нация, нация рабов, сверху донизу — все рабы“. Откровенные и прикровенные рабы — великороссы (рабы по отношению к царской монархии) не любят вспоминать об этих словах. А, по — нашему, это были слова настоящей любви к родине, любви, тоскующей вследствие отсутствия революционности в массах великорусского населения».[58]

Чернышевский с мастерством подлинного реалиста раскрывает в сюжете первой части — «Пролог пролога» — глубочайшие социальные противоречия эпохи падения крепостного права, показав антинародный характер политики самодержавия, истинные причины, принудившие его к освобождению крестьян, и борьбу основных политических партий по крестьянскому вопросу.

Разоблачение антинародного, грабительского характера реформы, составляющее одну из главных идейных задач «Пролога», и характер сюжета, построенного на столкновении противоборствующих политических сил, естественно связаны с усилением элементов сатиры по сравнению с романом «Что делать?». Главным объектом сатирического изображения является здесь либерализм во всех его оттенках и проявлениях. Открытая крепостническая реакция, в течение ряда лет служившая предметом русской художественной сатиры, после Грибоедова и Пушкина, Лермонтова и Гоголя была уже достаточно дискредитирована в общественном мнении. Поэтому революционно — демократические писатели Щедрин и Чернышевский особое и преимущественное внимание уделяли сатирическому разоблачению помещичьей политики, замаскированной реформистскими прожектами и либерально — прогрессистской фразеологией.

В «Прологе пролога» сатирически изображены все основные типы тогдашнего российского либерализма. Правительственные чиновники — реформаторы (граф Чаплин, Петр Степанович, Савелов), представители «профессорского» либерального краснобайства и словоблудия (Рязанцев), наконец, носители либеральных иллюзий как выражения незрелости всего русского общества (Нивельзин, Соколовский) показаны в «Прологе» не только в полном соответствии с их действительной социально- политической природой, во всем богатстве психологических, моральных и идейно — теоретических различий, во всем многообразии типов и индивидуальных характеров, но и в их взаимодействии, так, чтобы ясно было и направление развития каждого из этих типов.

В. И. Ленин писал: «Либералов 60–х годов Чернышевский назвал „болтунами, хвастунами и дурачьем“, ибо он ясно видел их боязнь перед революцией, их бесхарактерность и холопство перед власть имущими».[59]

Исследователи справедливо указывают, что прототипом образа Рязанцева являлся либерал Кавелин.[60] Это нисколько не противоречит тому, что этот сатирический образ глубоко типичен. Чернышевский в «Эстетических отношениях искусства к действительности» писал, что художественный портрет отдельного человека может быть художественным типом, когда «оригинал уже имеет общее значение в своей индивидуальности; надобно только — и в этом состоит одно из качеств поэтического гения — уметь понимать сущность характера в действительном человеке, смотреть на него проницательными глазами» (II, 66). В. И. Ленин, говоря о двух наметившихся в русской общественной жизни еще в 1861 году главных тенденциях — либеральной и демократической, обозначает их именами «Кавелина, с одной стороны, и Чернышевского, с другой».[61] Они‑то и являются прямыми прототипами двух противостоящих в романе образов — Рязанцева и Волгина.

Образ Рязанцева построен на комическом противоречии между солидной и обаятельной внешностью и внутренним ничтожеством, скудоумием и дряблостью характера, между фразеологией и реальным поведением, между тем, за что он выдает себя, и тем, чем он на самом деле является. Комические притязания неумного и бесхарактерного человека подчеркнуты в портрете Рязанцева, в его манере держаться и говорить, в объективном значении всего его поведения. Он весь проникнут самодовольством и пустой восторженностью, по — маниловски одинаково обращенной то на Волгина, то на его антагониста Савелова. Узнав, что Волгин первый человек, с которым разговаривал Нивельзин после возвращения из‑за границы, «Рязанцев был сражен. Но в тот же миг на лице его выразилось понимание, довольство и с тем вместе уважение, близкое даже к благоговению» (78). Рязанцев говорит с Волгиной о воображаемой цели поездки Нивельзина в Лондон, «лукаво приморгнув», «плутовски прищуривая глаза», «потирая руки от удовольствия».

Между тем, приписывая поездке Нивельзина конспиративный смысл и болтая об этом с кем попало, он становится опасным, так как ставит Волгина под удар царской охранки. За маниловской восторженностью объективно скрывается роль предателя народных интересов: ведь это именно он пригласил Савелова на обед к Илатонцеву и тем самым обрек на неудачу хитроумный план Соколовского.

В образе Савелова обрисован тип правительственного либерала-карьериста, бездушного чиновника самодержавно — бюрократического государства, вынужденного «по общественной необходимости» пойти на отмену крепостного права. Различие Рязанцева и Савелова определяет и различие приемов их сатирического изобличения. Рязанцев рисуется по преимуществу смешным и ничтожным; Савелов не только смешон, но и отвратителен, ибо за ним скрывается реальная сила самодержавного государства. Не безволие и дряблость прекраснодушного болтуна, а вполне продуманная воля обнаруживается в его поведении, не пустое фразерство и недомыслие, а сознательное лицемерие. Чернышевский писал: «Злое… перестает быть смешным, несмотря на все свое безобразие»; вредя другим, человек «делается презренным или отвратительным и опять перестает быть смешон» (II, 187). В той мере, в какой Савелов может наносить вред обществу, он отвратителен, но не смешон.

«Но в человеке часто бывает только претензия быть злым, между тем как слабость сил, ничтожность характера не дают ему возможности быть серьезно злым» (II, 187). Претензии Савелова на власть и влияние в государственной жизни превышают реальные силы его характера. Ведь он только осуществляет «общественную необходимость», которая выдвинула его к власти, и осуществляет лишь в той мере и в той форме, которую диктуют интересы крепостников. Савелов ли или Петр Степанович, или даже Чаплин будут осуществлять реформу — от этого дело нисколько не изменится. Поэтому Савелов не только отвратителен, но и смешон в своем бесплодном интриганстве.

Эту смесь смешного и отвратительного в моральном облике и поведении Савелова Чернышевский раскрывает сначала в быту — в отношениях его с женой, затем в нескольких характерных штрихах его биографии и только в конце романа в непосредственном политическом действии. При этом оказывается, что в области быта и личной морали он обнаруживает все основные черты, определяющие также и его гражданскую, общественно — политическую физиономию. Выслеживая жену, чтобы завладеть уликами против нее и добиться покорного служения его карьеристским интригам, или добиваясь, чтобы Чаплин подписал подготовленный им рескрипт, он действует совершенно одинаковыми средствами и под влиянием одних и тех же низменных побуждений бездушного карьериста.

В образе Савелова Чернышевский подчеркивает относительную самостоятельность самодержавно — бюрократического государства по отношению к классу, интересы которого оно охраняет. По словам Волгина. «Савелов — интригант, который заботится и о ваших (помещичьих, — Ред.) головах столько же, сколько о благосостоянии народа» (205). С другой стороны, в образе Савелова раскрыта еще одна из сквозных идей романа — мысль о неразрывном единстве человеческого и гражданского, личного и общественного в облике каждого человека. Каждый, кто верит в «честный» образ мыслей Савелова, ставит себя в глупое и смешное положение. Так смешон Нивельзин, утверждая, что в личной жизни Савелов бездушный и подлый человек, но зато как реформатор «он безусловно честен». Смешон и Соколовский, когда видит в Савелове «дельного реформатора». В обоих случаях — это проявление либеральных иллюзий. В том‑то и заключается серьезная опасность либерального лицемерия, что оно еще способно вводить в заблуждение общественное мнение. Только на горьком опыте ошибок и разочарований такие люди, как Нивельзин и в особенности Соколовский, постепенно высвобождаются из‑под власти либеральных иллюзий, и только тогда они могут встать на путь серьезной и плодотворной общественной деятельности. Общественная ценность человека, нравственного достоинства характеров подчеркнута Чернышевским как в отрицательных, так и в положительных образах романа. Более того, нравственное достоинство человеческого характера, уровень его духовного развития, единство слова и дела, мысли и действительного поведения в конечном счете определяют направление развития и роль человека в общественной жизни. Поэтому Соколовский и даже Нивельзин, несмотря на все свои ошибки и ложные представления, вызывают интерес и внимание Волгина, как люди, которые станут полезны обществу в будущем. Наоборот, внутреннее содержание характеров Рязанцева, Савелова, Чаплина предопределяет их эволюцию в сторону все более и более открытой политической реакции.