Людмила Зубова - Поэзия Марины Цветаевой. Лингвистический аспект Страница 46

Сочетание вдоль всей голосовой версты поддается разной интерпретации. Возможно, это 'звуковой диапазон (о звуках речи)' в уподоблении диапазону музыкального звучания. В таком случае сочетание голосовая верста — это пространственное представление речевого звукоряда. Можно понимать сочетание как обозначение долготы звука, т. е. его протяженности во времени. Долгий звук может быть, например, стоном, выражающим разочарование. Если интерпретировать это сочетание как обозначающее длину звукопроизводящих органов речи, то можно предположить, что им передается психологически объяснимая затрудненность звукообразования, его физическая (телесная) ощутимость. Возможно, что верста здесь обозначает физическое и психологическое расстояние между поэтом и тем, кто способен почувствовать и понять поэта. ДП 'большое расстояние' и специфическое для Цветаевой наполнение слова верста смыслом 'разделяющее пространство', представленное во многих контекстах, моделируют смысл сочетания вдоль всей голосовой версты при всех четырех интерпретациях. Смысл непреодолимости при интерпретации 'длина звукопроводящих органов речи' противопоставляет слово верста в данном сочетании слову связки из терминологического сочетания голосовые связки с актуализацией внутренней формы последнего: голосовые связки — 'связывающие', а голосовая верста — 'разделяющая'.

В третьем примере из поэмы «Молодец» сочетание верста огненна в значении 'длинная вереница, табун коней'[4] мотивировано окружающим контекстом, в котором кони — существа демонические, воплощающие губительный огонь (по сюжету поэмы их появление приводит к гибели героини). Необычное использование слова верста в этом сочетании тоже мотивировано употреблением традиционным — Последние — за версту! однако следует помнить, что в художественной системе М. Цветаевой верста бесконечна.

Позиция предиката при слове верста представлена словами пролегла, уводит, сошлись, смугла. Первые два глагола встречаются в уже приведенных примерах, подтверждая описанную семантическую характеристику слова верста. Остановимся на двух других предикатах:

Где версты сошлись,(Все — врозь, одна ввысь)Цвет, цвет румянистГорит, уголь-чист! (М., 47)[5];

С архангельской высоты седлаЕвангельские творит дела.Река сгорает, верста смугла.— О даль! Даль! Даль! (С, 171).

Для понимания первого контекста из поэмы «Молодец» необходимо обозначить некоторые элементы ее сюжета. Молодец-упырь, полюбив красавицу Марусю, губит ее, но оставляет ей каплю крови, чтобы она могла воскреснуть. Марусю как заложного покойника хоронят на перекрестке («где версты сошлись»), на этом месте из капли крови вырастает деревце с цветком («одна ввысь») Это деревце приносит домой князь и женится на воскресшей Марусе. По настоянию гостей-бесов Маруся нарушает запреты, установленные Молодцем ради ее благополучия, и вновь погибает (прекращает благополучную жизнь). При этом она соединяется с Молодцем, взвиваясь вместе с ним в небо («в огнь синь»). Итак, версты в этом контексте — и горизонтальное пространство (не линейное), и деревце-Маруся. В контексте всей поэмы эта вертикальная «верста» — образ (деревце) и символ (стремление ввысь, к абсолюту) судьбы Маруси. В образе героини поэмы пересекаются, соединяются ее земное и небесное начала: она имеет существование в земном мире, затем, после первой смерти, в подземном, затем опять на земле, затем, после второй смерти, устремляется в небо, к абсолюту. Поэтому горизонтальные «версты» в приведенном контексте тоже символичны и могут быть интерпретированы как обозначение «земных» направлений судьбы. Характерно, что горизонтальные «версты» представлены здесь формой множественного числа в явном противопоставлении единственному числу «версты» вертикальной (все — одна). В такой оппозиции земные версты (направления судьбы) обесцениваются Цветаевой, во всем творчестве которой оппозиция «единственность — множественность» — одна из важнейших моделирующих категорий. В связи с этим версты, ведущие врозь, противопоставляются версте, ведущей ввысь, как неистинные направления судьбы истинному, а предикат сошлись указывает на пересечение истинных и неистинных путей в реальности, представленное в образе трехмерного перекрестка.

Во втором контексте из цикла «Георгий» речь идет о победе Георгия-победоносца над змеем. Сочетание верста смугла рядом с метафорой река сгорает описывает картину заката. Троекратное повторение слова даль с эмоциональными усилителями — междометием, восклицательными знаками — позволяет думать, что это верста небесная, т. е. уводящая в абсолют. Но исключить возможность земного положения версты в этом контексте нет оснований.

В произведениях М. Цветаевой имеется четыре парных аппозитивных сочетания со словом верста: взгляд-верста, матерь-верста, паперть-верста и скатерть-верста. Первое представлено в поэме «Царь-Девица», где оно обозначает взгляд Мачехи, которая в союзе с нечистой силой преследует Царевича:

Что за соглядатайМерит даль зыбей —Выше голубятни,Раньше голубей?Нет такой вершины.Чтоб тоске — крута!Лучше всех аршинов —Черный взгляд-верста (И., 350–351)

В данном контексте черные глаза — это глаза, способные причинить вред, сглазить, погубить. Сочетание взгляд-верста обусловлено как семантикой дальности (даль зыбей, нет такой вершины), так и семантикой измерения (мерит… лучше всех аршинов). Несомненно, что сочетание взгляд-верста обусловлено не только семантическими связями (и в естественном языке, и в идиостиле поэта), но также фразеологическими и словообразовательными связями, а именно выражениями мерить глазами, смерить взглядом, глазомер. Противопоставление версты аршину раскрывает контекстуальный смысл фразеологизма мерить на свой аршин, в котором элемент свой аршин интерпретируется как верста, т. е. мера, указывающая в идиостиле Цветаевой на бесконечность.[6] Ту же самую обусловленность можно наблюдать и в употреблении слова верста 'взгляд' вне парного сочетания:

Не слышит ЦаревичТех дивных речей.Глубь сонную меритВерстою очей (И., 370)

В этом контексте внешние языковые связи выражены словом мерит, положением слова верста в перифразе верста очей 'взгляд'. Речь идет о спящем Царевиче-гусляре, поэтому все предложение, представляющее собой тройную перифразу, можно «перевести» словом спит Однако такой перевод с языка художественного на обычный снимает смысловые приращения. В данном случае взгляд человека, который спит, естественно, с закрытыми глазами, интерпретируется как взгляд внутрь (в «глубь») Имея в виду мифологически отнесенную синонимию сна и смерти, широко отраженную в языке (ср. заснуть вечным сном и т. п.), взгляд, обращенный внутрь, т. е. во внутренний духовный мир, творчество, может быть понят как взгляд за пределы земного бытия. Поскольку сон Царевича отключает его от восприятия реальности и в этом смысле разлучает его с Царь-Девицей («Не слышит Царевич || Тех дивных речей»), становится ясно, что значение слова верста здесь соотносится со значением тех «верст», которые в произведениях Цветаевой разлучают любящих: любящие разлучены погруженностью в духовную сферу бытия, в творчество как бытие абсолюта.

Три других парных сочетания представлены в стихотворении из цикла «Ханский полон»:

1) Ни тагана Нет, ни огня. На меня, на! Будет с меня2) Конскую кость Жрать с татарвой. Сопровождай, Столб верстовой!3) — Где ж, быстрота, Крест-твой-цепок?— Крест-мой-цепок Хан под сапог.4) Град мой в крови, Грудь без креста,— Усынови, Матерь-Верста!5) — Где ж, сирота, Кладь-твоя-дом?— Скарб — под ребром, Дом — под седлом,6) Хан мой — Мамай, Хлеб мой — тоска.К старому в рай, Паперть-верста!7) — Что ж, красота, К Хану строга?— К Хану строга? Память долга!8) Камнем мне — Хан, Ямой — Москва.К ангелам в стан, Скатерть-верста! (Соч., 167).

Размышляя об исторических судьбах народа и внутренне переживая их, М. Цветаева передает словом верста в его абстрагированно «разделяющем» значении отказ от подчинения насилию. Разделенными здесь оказываются воля личности (лирической героини) и историческая реальность. Конкретно-чувственный образ такого разделения предстает во второй строфе дорогой с верстовыми столбами — дорогой, уводящей героиню от завоевателей. В четвертой, шестой и восьмой строфах, где парные сочетания строго параллельны друг другу композиционно и синтаксически, а значит, и взаимно обусловлены, образ разделяющего расстояния абстрагируется в символах рождения и смерти (матерь, в рай, к ангелам). Сочетание паперть-верста может означать на конкретно-чувственном уровне образа длинную вереницу нищих у церковной паперти, подобно тому как словом верста обозначена вереница коней в поэме «Молодец». Возможна интерпретация этого сочетания как обозначающего дорогу, заполненную нищими, или, на уровне абстракции, дорогу, ведущую к нищете, а поскольку цель движения представлена словами к старому в рай, то и к смерти. Но смерть эта мыслится как обретение себя в слиянии с абсолютом. Имплицитно значение смерти заключено и в сочетании скатерть-верста, в котором слово скатерть, внешне обусловленное фразеологизмом скатертью дорога, выступает как обозначение савана в связи с явно выраженным в строфе смыслом смерти (камнем, ямой, к ангелам).