Мария Боброва - Марк Твен Страница 51

Контраст, рожденный основным замыслом книги (протест Тома и Гека против тягот «цивилизации»), сказывается на конструкции фраз и отдельных сцен.

«…Дети втроем отправились в воскресную школу, которую Том ненавидел от всей души, а Сид и Мэри любили».

«…Душа тети Полли была простая и ясная как день, и поэтому она легко становилась жертвою шарлатанства. Она собирала все шарлатанские журналы и шарлатанские средства и со смертью в руках шествовала на бледном коне, выражаясь образно, а «ад следовал за нею».

«…Городские маменьки ненавидели и презирали Гекльберри Финна за то, что он был лентяй и озорник и не признавал никаких правил, а также за то, что их дети восхищались Геком и стремились к его обществу, хотя им это строго запрещалось, и жалели о том, что им не хватало смелости быть такими же, как он».

Контрастов в построении отдельных сцен великое множество: Сид разбил сахарницу, — а тетя Полли бьет Тома (ведь он признанный проказник); Бекки «предает» Тома, — а он ее спасает от порки; судья Тэчер проявляет «предусмотрительность» и забивает выход из пещеры, — а в пещере человек умирает голодной смертью. На драматическом контрасте построена одна из самых впечатляющих сцен романа, когда заблудившиеся в пещере дети, затерянные в темноте, находятся на грани полного отчаяния, и вдруг Том видит человеческую руку, несущую свет, а следовательно, и спасенье. Но в следующее мгновение, удерживая крик радости, мальчик с ужасом видит, что это рука врага — разоблаченного им убийцы; этот свет означал бы для Тома не жизнь, а смерть.

Повествовательная манера Твена богата разнообразием литературных приемов: в романе много драматизованных эпизодов — комических и трагических, — когда автор прибегает к диалогу; введены рассказы от первого лица, что повышает эмоциональность звучания и придает рассказу индивидуальную окраску; вплетены пародийные дидактические рассуждения, бытовые зарисовки, превосходные описания природы.

Твен показывает себя большим мастером комического портрета. Вот образ молодого ханжи и франта, возглавляющего воскресную школу:

«Директор был невзрачный человек лет тридцати пяти, с рыжеватой козлиной бородкой и коротко подстриженными рыжеватыми волосами, в жестком стоячем воротничке, верхний край которого подпирал ему уши, а острые углы выставлялись вперед, доходя до уголков рта. Из-за этого воротника, похожего на забор, он мог глядеть только прямо перед собою и поворачивался всем телом, когда надо было посмотреть вбок; подбородком учитель упирался в галстук, широкий, как банковый билет, с бахромой на концах; носки его ботинок были по моде сильно загнутых кверху, наподобие лыж…»

У Марка Твена не бывает сравнений украшения ради. Образ директора с воротничком-«забором» (a fence), галстуком as a bank note и носками ботинок like a sleight runners — не только характеристика человека тупого, ограниченного, самонадеянного и честолюбивого, но и характеристика духа воскресной школы, учреждения, где один мальчик из немцев вызубрил восемь или десять тысяч стихов из священного писания «и с тех пор сделался идиотом».

Речь героев романа имеет также характерную выразительность. Судья Тэчер, напоминающий ханжу Дильворти из «Позолоченного века», говорит медоточиво, важно, торжественно, плавно, мягко, являя собою воплощение «процветания» и «респектабельности». Гек Финн — короткими, рублеными, неправильными фразами, пересыпанными божбой, восклицаниями, проклятиями. Его речь взволнованна и неровна, как будто он с усилием продирается сквозь ненавистные «барьеры цивилизации».

В романе «Приключения Тома Сойера» ясно ощутимы элементы нового в творческом методе Твена-реалиста… Становятся богаче, сложнее и разнообразнее приемы индивидуализации характеристик героев, и это приводит к смягчению резких гротескных черт, присущих героям «Закаленных», «Позолоченного века» и ранних рассказов; исчезают характерные для раннего периода («Позолоченный век») публицистические отступления; вместо сухой описательности даются художественные картины, убеждающие читателя своей образностью и живостью; появляется уменье показать жизненные конфликты не только во внешних столкновениях, но и в передаче духовного состояния героя (Гек Финн); в художественную ткань романа органической составной частью входят картины природы — не как статический пейзаж, а как средство углубленного раскрытия идейного замысла (бунт Гека Финна против буржуазной «цивилизации»). Художественное мастерство Твена поднимается на новую, более высокую ступень.

«Принц и нищий» — произведение, по форме непохожее на все ранее написанное Марком Твеном. По жанру — это роман с крепко слаженным сюжетом, с ярким и сочным историческим колоритом. Но историческим романом это произведение назвать нельзя, оно скорее напоминает сказку-мудрую, занимательную, сатирическую. В «Принце и нищем» сильна памфлетная струя. Это обличительное произведение, но пафос обличения адресован не только прошлому — в нем явственно звучат нотки современности. Обилие метких, подчас поразительных наблюдений над человеческим сердцем придает ему психологическую окраску. Сохраняя общую юмористическую и даже сатирическую тональность в романе, Марк Твен немало в нем морализирует, что является новой черточкой его стиля по сравнению с предыдущим творчеством. Это отпор тем буржуазным критикам и тем слоям буржуазии (типа читателей журнала «Атлантический ежемесячник»), которые видели в юмористе шута публики. Марк Твен стремился показать, что, оставаясь юмористом, он является серьезным писателем, учителем жизни.

Твен начал писать роман летом 1877 года, в те грозные месяцы, когда недовольство рабочих и фермеров выливалось в самые резкие формы протеста. Джон Гэй, бывший секретарь президента Линкольна, заявил, что «страна вверглась в пучину новой гражданской войны»[260], а историк рабочего движения Норман Уэйр, оценивая события лета 1877 года, позже писал: «Впервые в Америке встала угроза пролетарской революции»[261].

Твен, горняк в прошлом, всегда интересовался условиями труда шахтеров. Он понимал, что рабочий, получающий девять долларов в неделю, должен или вместе с семьей умереть голодной смертью, или восстать против условий такого существования. Твен не мог не знать о позорном для всех честных людей Америки июньском смертном приговоре девятнадцати деятелям рабочего движения в Пенсильвании: начиная с февраля 1877 года сообщениями об этом судебном процессе были полны все газеты страны. Буржуазные газеты злобно ликовали: в «Чикаго трибюн» в июне 1877 года появилась передовая статья под лицемерным названием «Торжество закона и правосудия».

Накаленность общественной атмосферы весной и летом 1877 года усиливалась и теми позорными сговорами, которые совершались между промышленниками Севера и плантаторами Юга.

«Принц и нищий» — это повесть о бескрайнем народном горе, о бесправии и страданиях миллионов простых тружеников. Не только Англия XVI века стоит перед глазами Твена, когда он описывает бедствия разоренного английского крестьянства XVI века: «Принц и нищий» — это протест писателя против угнетения, царящего в Америке, — такой же, как более поздний фантастический роман «Янки при дворе короля Артура».

Даже если предположить, что Марк Твен не имел целью вызвать у читателей романа «об английской старине» аналогии с американской действительностью, — объективное содержание произведения наталкивает читателя на подобные аналогии.

В письме к Гоуэлсу в марте 1880 года Марк Твен четко формулирует замысел «Принца и нищего»: «Моя идея — показать действительный смысл чрезмерной жесткости законов»[262].

В романе чувствуется грозовая атмосфера Америки 1877 года, когда террор буржуазии захлестнул страну, когда президент республики Хейз выступил с «посланием к населению» и грозил смертной казнью «бунтовщикам»[263], когда голодных рабочих и разоренных фермеров на «законном» основании вешали, расстреливали, бросали в тюрьмы.

Твен нашел в истории средневековой Англии много аналогичного современности. Английские крестьяне, согнанные лендлордами со своих земель в XVI веке, были столь же мало повинны в своих несчастьях, как и американские фермеры, разоренные промышленными и железнодорожными компаниями, или шахтеры Пенсильвании, страдающие от невыносимых условий подземного труда. Как против английских, так и против американских трудящихся их угнетатели пустили в ход кровавое законодательство.

Сказочная форма повествования давала автору возможность говорить на самые жгучие общественно-политические темы.

«Расскажу вам одну сказку, — начинает Твен повествование, — то, что в ней рассказывается, — быть может, история, а может быть, легенда, предание. Быть может, все это было, а может быть, и не было, но могло быть…»