Анатолий Гончаров - Голые короли Страница 11

Все лето 1942 года литературный секретарь «Красной звезды» Александр Кривицкий находился в творческом отпуске. Ковал железо, пока оно горячо. Из искры, согласно марксистско-ленинской теории, обязано было возгореться соответствующее пламя. И оно возгоралось. Несуществующее политдонесение о подвиге 28 героев плюс передовица в «Красной звезде», плюс очерк «Завещание павших» легли в основу первой книги Кривицкого, которая впоследствии размножилась едва ли не десятком клонов: «Герои не умирают», «Великое не умирает», «Неподвластно времени» и т. д.

Безответственный газетный вымысел сделался фактом жизни: герои не умирали. Более того, потихоньку воскресали и даже писали заявления в инстанции, испрашивая объявленных наград, званий и положенных льгот. Военная прокуратура Калининского фронта вынуждена была начать расследование в отношении трех первых фигурантов уголовного дела по факту проявленного ими беспримерного героизма - Иллариона Васильева, Ивана Шадрина и Григория Шемякина, награжденных посмертно, однако пожелавших славы прижизненно. В ходе следствия выяснилось, что в знаменитом бою они не участвовали по причине «преждевременного отхода». То есть? Ну, то есть оставили занимаемые позиции. Бежали, короче. Все равно герои. Али как?.. Главное политуправление РККА во главе с крутым Левкой Мехлисом, санкционировавшим рождение и смерть героев, озаботилось собственным расследованием. В штаб Панфиловской дивизии был командирован старший, батальонный комиссар Минин, чтобы разобраться на месте, почему не умирают герои, когда им положено было умереть на поле боя. Все выяснил комиссар, все подробности боев, в которых участвовала дивизия. Одного не смог узнать. О подвиге 28 героев. И никто в дивизии не знал ничего, кроме высосанной из пальца Кривицкого статьи в «Красной 1 звезде». Мехлис знал, с чего начинаются легенды и чем они заканчиваются. Это его знание в 1942 году стоило нам Крыма. Самая общая и самая поверхностная оценка крымской катастрофы 1942 года и роли в ней тов. Мехлиса вызвала к жизни известную сталинскую реплику, беспощадную и простую: «Будьте вы прокляты!» Батальонного комиссара Минина можно было понизить в должности, звании и отправить от греха подальше на фронт, а выводами его пренебречь. Однако помешала военная прокуратура. Допрошенный командир 1075-го стрелкового полка Илья Капров показал следующее: «Никакого отдельного боя 28 гвардейцев у разъезда Дубосеково не было - это вымысел. В тот день у разъезда дралась с немецкими танками 4-я рота 2-го батальона, и дралась действительно геройски. Погибло свыше ста человек. Собственно, вся рота и полегла. Но никак не 28, как об этом писали в газетах. Никто из корреспондентов ко мне в тот период не обращался, и я никому никогда не говорил о бое 28 панфиловцев, да и не мог говорить, так как этого боя не было. Никакого политдонесения по этому поводу я не писал и не знаю, на основании каких материалов «Красная звезда» напечатала статью о подвиге 28 гвардейцев из дивизии Панфилова. В последовавшем позже разговоре со мной Кривицкий сказал, что «так нужно, чтобы 28 героев вели бой с немецкими танками». Я ему ответил, что в бою с немецкими танками отличился весь полк, в особенности 4-я рота 2-го батальона, но никаких 28 героев не знаю. Кто был инициатором составления списка и наградных листов на 28 гвардейцев, я тоже не знаю...»

Военная прокуратура выясняла правду, но у ГлавПУРа имелась своя правда. Мехлису и Ортенбергу обломилось по ордену, Кривицкому досталась медаль «За боевые заслуги». А как иначе - выявили беспримерный подвиг, установили имена героев и всячески их популяризировали. Это дорогого стоит. Они не особенно волновались, что правда может дойти до Сталина. Тяжелый по всему 1942 год не оставлял времени на сомнения и раздумья по поводу массового рождения мнимых героев в ущерб замалчиваемым подлинным. Сто с лишним павших на рубеже Нелидово - Дубосеково - Петелино - это не героизм, а обычная фронтовая статистика, безымянные потери личного состава, безмолвное взыскание погибших, имевшее место на всех фронтах.

В ноябре 1947 года военной прокуратурой Харьковского гарнизона был арестован за измену Родине бывший сержант Панфиловской дивизии Добробабин Иван Евстафьевич. Как установлено следствием, он добровольно сдался немцам в самом начале 1942 года и поступил на службу в полицию. Стал начальником полиции оккупированного села Перекоп Банковского района. В марте 1943 года его арестовал Смерш, но он... бежал из-под стражи. И вновь вернулся на службу в полицию, преуспев на сей раз в деле отправки трудоспоной молодежи на каторжные работы в Германию.

Кто и когда в истории абакумовского Смерша сподобился бежать из-под стражи? Никто и никогда. Тут нечто другое. Добробабин мог открыть всю правду относительно вымышленного подвига и подбора кандидатов в герои, весьма избирательного, надо сказать. Пристрелить его? Не получится. Точнее, получится разбирательство уже со стороны Главной военной прокуратуры, а затем и приговор военного трибунала. Проще отпустить Добробабина обратно к немцам - авось, там сгинет бесследно. Дело с побегом Добробабина в 1943 году замяли, но Ортенберга из «Красной звезды» все-таки вышибли. Во времена Горбачева о судьбе бывшего полицая дружно загомонили «демороссы». Фигура мнимого героя-панфиловца, осужденного за пособничество оккупантам, выглядела в их глазах жертвой сталинских репрессий. Его требовали реабилитировать, ведь он, сдавшись в плен, объективно служил интересам будущей российской демократии...

Бывший полицай Иван Добробабин вышел на свободу, не отсидев и половины отмеренного ему срока. К той поре уже в нескольких книжках Александра Кривицкого был разнообразно воспет вымышленный подвиг «погибшего сержанта Добробабина, героя-панфиловца». Выждав опасное и неустойчивое десятилетие, Добробабин не без помощи отмороженных правозащитников стал бороться за свою реабилитацию и Звезду Героя.

Главная военная прокуратура оказалась в сложном положении. Как отказать в реабилитации на фоне массовых свидетельств о кошмарах сталинских репрессий и не подвергнуть при этом сомнению реальность подвига, совершенного пусть и другими людьми, но из того же полка Панфиловской дивизии? Как после выступления на Политбюро генсека Брежнева объяснять, что 16 ноября 1941 года под Волоколамском ценой своей жизни остановили танки бойцы 4-й роты, более сотни подлинных героев, если имена мнимых уже увековечены в граните и бронзе? При том, что правильно и справедливо назван героем политрук Василий Клочков, но остались безымянными пятеро бойцов, полегших с ним в одном окопе. Да и не только эти пятеро остались безымянными. Ослепленные и усыпленные мифом люди так и не узнали имен хотя бы той сотни бойцов, что погибли только в одном панфиловском полку у разъезда Дубосеково. И кто возьмется размотать этот клубок страшной правды и циничного вымысла, если в июне 1948 года сам Сталин, получив от Жданова докладную, в которой содержался вывод о том, что «подвиг 28» - вымысел корреспондента Кривицкого и главного редактора «Красной звезды» Ортенберга, распорядился «оставить все как есть, не разочаровывать народ, а Добробабина посадить».

Вместе с Добробабиным впору было сажать и авторов мифа, но ведь указ о присвоении не тем бойцам званий Героев Советского Союза визировал в 1942 году Сталин. А вождь не ошибается. Ошибаются и подличают его присные, потому что за героизмом одних кроется трусость других, и миф остается мифом.

Сложность ситуации, в которой оказалась Главная военная прокуратура, усугублялась тем обстоятельством, что указ о присвоении званий 28 панфиловцам был оформлен и подписан отдельно, хотя поначалу их имена включили в общий указ о награждении всех, отличившихся в битве за Москву. Переиграл все Давид Ортенберг: «Читая указ уже в полосе, я увидел там вперемешку с другими знакомые имена всех участников боя у разъезда Дубосеково. Подивился, почему они не выделены в особый указ? Позвонил Жукову. С кем после этого говорил Георгий Константинович, я не знаю. Быть может, с Калининым, а возможно, и со Сталиным, но через несколько часов мы получили новый вариант указа...»

Тут хитрость такая. Из общего указа можно было задним числом исключить тех, кто попал туда с легкой и лживой руки Кривицкого. Из особого - надо быть Сталиным.

А Кривицкий продолжал штамповать книжки, меняя в них только названия. Очередная называлась «Не забуду вовек». Касаемо имен своих героев он по-прежнему ссылался на погибшего в начале 19421 года командира 4-й роты капитана Гендиловича. Еще раньше умер в госпитале боец Нагаров, который якобы и передал Кривицкому последние слова политрука Клочкова.

Странно все это выглядело. Один свидетель боя погиб, другой умер - когда же они успели сообщить фамилии 28 героев и массу подробностей, связанных с подвигом? К тому же Натаров все время пребывания в полевом госпитале находился в бессознательном состоянии. И потом, если бойцов, защищавших стратегически важный разъезд Дубосеково, было 28, и все они погибли там же, то почему председатель Нелидовского сельсовета Смирнова утверждает, что на месте боя были обнаружены и захоронены тела только шестерых бойцов, включая политрука Клочкова? '