Анатоль Ливен - Анатомия американского национализма Страница 14

Террористические акты 11 сентября 2001 года явились вполне реальным и жестоким актом агрессии, совершенной непосредственно на континентальной территории США. Любая американская администрация (как и любая уважающая себя страна) была бы вынуждена пойти на ответные меры, стремясь уничтожить виновных в этом. Война по уничтожению сил «Аль-Каиды» в Афганистане и их покровителей из числа талибов была совершенно законным ответом на события 11 сентября, как и действия США против «Аль-Каиды» и ее союзников в других странах мира. Администрация Буша, однако, наряду с этим привила американской общественности страх перед гораздо более серьезными угрозами для США со стороны Ирака, Ирана и Северной Кореи – государств, которые не имели никакого отношения к «Аль-Каиде». Действуя подобным образом, администрация Буша сформировала у общественности убеждение в том, что все, что США ни делают, является, по существу, оборонительными мерами и ответом на «терроризм». Навязывая эту веру своему народу, американское руководство тем самым может создавать предпосылки к его мобилизации (до определенной степени) на имперскую войну89.

Но даже администрация Буша должна была оставаться в определенных границах. Общая установка на враждебность по отношению к мусульманам и неспособность провести различие между совершенно несхожими исламскими государствами, традициями и идеологиями сделали возможным смешать в умах большинства американцев Ирак и «Аль-Каиду»; но даже Бушу пришлось воздержаться от заявлений о причастности русских, или китайцев, или северокорейцев к терактам 11 сентября 2001 года. В этом отношении необходимо отметить, что в ходе первой избирательной кампании Буша имперские амбиции его последователей были преднамеренно завуалированы. Достаточно вспомнить его высказывание о том, что Соединенные Штаты должны проявить более «скромный» подход к международным делам, а также сделанное им заявление: «Меня беспокоит избыточное присутствие наших вооруженных сил во всем мире. Я бы высказался за их разумное использование»90.

Крайне важно иметь в виду различие между империализмом и национализмом. Один из основных способов понять политическую стратегию администрации Буша после событий 11 сентября 2001 года (как и в случае с ее европейскими предшественниками) заключается в осознании того, что она настойчиво пыталась осуществить программу имперской гегемонии, подпитывая ее уязвленным, а также сбитым с толку и одурманенным национализмом.

Как и европейские сторонники империализма ранее, многие американцы искренне убеждены, что национальные интересы и амбиции их страны совпадают с идеалами добродетели, цивилизации, прогресса и с чаяниями всего человечества91. Коллективный самообман представителей общей совместной политической культуры, обусловленный смесью идеологии и корысти, как раз и является сейчас предметом обсуждения. Как совершенно замечательно высказался Макс Вебер, «человек является существом, обвешанным паутиной значений, которую он сам же сплел»92.

Иначе говоря, получивший в европейских странах накануне Первой мировой войны широкое распространение культ национализма отчасти явился продуктом продуманной стратегии европейских элит по борьбе с социалистическим движением и сохранением за собой ведущей роли путем мобилизации народных масс на поддержку национализма. Однако, как результат, несчетное число сыновей этих элит (офицерский корпус старой Европы) с искренней верой принесло себя в жертву национализму93.

Надо признаться, что перспективы самопожертвования не вызвали у правых националистических элит США большого энтузиазма, однако зловещий отголосок подобной практики европейских предшественников нашел отражение в рассуждениях этих элит. Это проявилось прежде всего в двух взаимосвязанных навязчивых идеях: о духовном и нравственном упадке, а также о предательстве отчизны. У этих навязчивых страхов – весьма старые духовные, расовые и религиозные корни. Обе эти идеи видоизменились, усилились и укоренились с началом холодной войны, обе получили новый импульс в результате терактов 11 сентября 2001 года. Так, например, Шон Хэннити, теле– и радиоведущий правого толка, каким-то образом смог увязать однополые браки с Адольфом Гитлером, обозначил это как зловещую угрозу США и заявил: «Мы ведем в своей стране битву с теми, кто хочет подорвать основы Америки, разрушить иудео-христианские ценности, сделавшие США сильными»94.

Католический консерватор Уильям Беннетт объяснил эту обеспокоенность «морально-нравственным упадком» тем, что он может явиться источником национальной слабости, причем наибольшей опасности подвержены либеральная интеллигенция, научные круги и учащаяся молодежь95. Следует отметить, что часть этой критики в адрес левого образовательного сообщества и научных кругов США вполне оправданна. Во второй главе затрагиваются некоторые противоречащие здравому смыслу перегибы академической «политкорректности». Даже ветеран радикалов Ричард Рорти осудил тот факт, что «теперь у нас, среди множества американских студентов и преподавателей, преобладают равнодушные, внушающие отвращение, глумливые левые, а не те левые, которые мечтают об успехах своей отчизны»96.

Вместо того чтобы стараться поощрить обсуждение вопросов, касающихся укрепления внутреннего положения в США и совершенствования политики американского руководства, Беннетт и его соратники, такие как Линн Чейни, явно стремятся прекратить дискуссии на эти темы. У такого подхода есть исторические аналоги, вызывающие серьезную обеспокоенность. Присущий сторонникам такого подхода стиль речи о нравственно здоровой, патриотичной нации американцев, отличающейся от оторванной от исторических корней, морально недостойной этой нации интеллигенции прямо возвращает нас к некоторым историческим европейским документам. Например, к сделанному в Германии в 1881 году националистскому заявлению, в котором говорилось о «зловещих силах», подрывающих религию, мораль и патриотизм, которые служили «исконной, прочной основой и отличительными особенностями нашей нации»97. В Соединенных Штатах подобного рода идеи получили широкое распространение в результате холодной войны, которая вызвала рецидив беспокойства относительно того, что страна становится морально и физически слишком дряблой, слишком вялой, чтобы тягаться с предположительно «целеустремленным, серьезно настроенным, дисциплинированным» советским обществом98.

Конгрессмен от Республиканской партии и бывший спикер Палаты представителей Конгресса США Ньют Гингрич читал в учебных заведениях штата Джорджия, отличавшихся консервативным духом, курс лекций под названием «Обновление американской цивилизации». Записи этих лекций распространялись среди активистов Республиканской партии. Политические оппоненты характеризовались в них как «разложившиеся, несостоявшиеся, мелкие, жалкие, коррумпированные, некомпетентные, извращенные личности, ренегаты и предатели»99. Именно такую лексику ультраправые представители используют перед огромной аудиторией в отношении демократов, либеральной интеллигенции и европейцев.

Язык этих общественно-политических деятелей весьма сильно напоминает то, что Джордж Мосс назвал «риторикой беспокойства», которая была присуща националистам накануне 1914 года. Она касалась как внешних угроз, так и деятельности подрывного характера непосредственно внутри страны в области морали, секса, политики. По своему нарочито истерическому тону заявления упомянутых общественно-политических деятелей похожи на эту риторику100. Такая позиция проявляется отнюдь не в отдельных едких ремарках в средствах массовой информации. Такая риторика в своем антиинтеллектуализме, антиэлитарности, антисекуляризме и антимодернизме затрагивает очень глубокие струны в душе значительной части того меньшинства американцев, которое ощущает себя глубоко чуждыми миру в его нынешнем виде.

Как отмечается в произведении Мосса, с этой традиционной националистической риторикой беспокойства тесно связано одно из фактически универсальных проявлений языка правых националистов на протяжении всей их истории, а именно: навязчивая идея о существовании угроз для национальной мужественности и о предполагаемой женоподобной слабости отечественных и зарубежных критиков. В этой связи достаточно вспомнить знаменитую фразу Роберта Кагана: «Американцы – с Марса, а европейцы – с Венеры». В более грубой форме это звучит следующим образом: европейцы – «слабаки». Ли Харрис, еще один писатель ультраправого националистического толка, усматривает «первооснову цивилизации» в «спартанской безжалостности». Роберт Каплан призывает американцев вновь обрести в ходе вооруженных конфликтов «языческие добродетели и мораль»101.