Владимир Солоухин - Соленое озеро Страница 15

А между тем приказы Владимира Ильича вовсе не похожи на перепелиную охоту.

Например, телеграмма Троцкому от 10 сентября 1918 года. «Удивлен и встревожен замедлением операции против Казани, особенно, если верно сообщенное мне, что вы имеете полную возможность артиллерией уничтожить противника. По-моему нельзя жалеть города и откладывать дольше, ибо необходимо беспощадное истребление, раз только верно, что Казань в железном кольце».

Телеграмма в Реввоенсовет Кавказского фронта 28 февраля 1920 года. «Смилге и Орджоникидзе. Нам дозарезу нужна нефть. Обдумайте манифест населению, что мы перережем всех, если сожгут и испортят нефть и нефтяные промыслы…»

Уже после заключения мирных договоров с Эстонией и Латвией Ленин приказывал: «На плечах Балаховича перейти где-либо границу на 1 версту и повесить там 100-1000 их чиновников и богачей.»

Или вторая записка: «Прекрасный план. Доканчивайте его вместе с Дзержинским. Под видом «зеленых» (мы потом на них и свалим) пройдем на 10-20 верст и перевешаем кулаков, попов и помещиков. Премия: 100.000 руб. за повешенного». Не правда ли, какая веселая перепелиная охота!

Вот еще одна фальсификация образца уже 1990 года в «Литературной газете» в статье «Искупление», в статье о Соловьеве и о Гайдаре. Весь обзац выглядит так: «Традиционные методы борьбы с «белыми партизанами» ничего не давали. Для поиска новых путей ликвидации Соловьева, который держал в напряжении и разорил громадную Енисейскую губернию с ее хлебом, скотом и золотоносными рудниками, в Ачинско-Минусинский район и был направлен Аркадий Голиков. Главные надежды возлагались на его дар командира (отозван из Академии!) и тамбовский опыт».

Это надо разобрать по крайней мере по трем косточкам. Во-первых, биографу Аркадия Голикова лучше, чем кому-либо должно быть известно, что никогда Голиков в академии не учился и, следовательно, отозвать его из академии было бы невозможно. Сразу же после того, как он откупался в крови тамбовских крестьян, его командировали в Башкирию. 10 сентября 1921 года по штабу войск Приуральского военного округа был издан приказ за №11, во втором параграфе которого написано:

«Прибывший из штаба ЧОН республики бывший командующий войсками 5-го боевого участка армии по подавлению восстания в Тамбовской губернии тов. Голиков Аркадий Петрович назначается командиром отдельного батальона особого назначения Башкирской республики с 10 сентября».

Если кто поинтересуется у башкирских старожилов (а уже передалось и следующим поколениям), то услышит, как приехавший в Башкирию Голиков со своим сослуживцем-чоновцем с двух тачанок из пулеметов расстреляли толпу непокорных башкир в несколько сот человек.

После этого злодеяния Голиков вскоре (нечего стало делать в Башкирии) переводится в Сибирь, в Красноярск, а конкретнее – в район Ачинска и Минусинска, в район действия Горно-Партизанского отряда Соловьева.

Вот только непонятно, как мог Соловьев держать в напряжении, а тем более разорить «громадную Енисейскую губернию с ее хлебом и золотоносными рудниками»?

Енисейская губерния была действительно громадна по территории и сказочно богата. Ну и как бы Соловьев со своим отрядом, численность которого колебалась от пятидесяти до пятисот человек и место действия которого не выходило за радиус в сто километров, мог ограбить целую губернию с ее хлебом, скотом и золотоносными рудниками? Куда же он девал бы награбленные тысячи пудов хлеба, тысячи лошадей и сотни тысяч овец? Закапывал в землю? Топил в Енисее? Чепуха. Эта масштабность деятельности Соловьева понадобилась, видимо, биографу Голикова, дабы придать побольше значимости своему персонажу.

На самом деле у Соловьева в пределах одного-двух уездов, а вернее, двух-трех десятков деревень была одна задача – помешать продотрядам, разверстке грабить крестьян. Да, продотряды отбирали у крестьян последнее пропитание, свозили его на ссыпные пункты, в общественные амбары, и, пока еще не успели отправить обозами на железнодорожные станции, случалось, отряд Соловьева опустошал ссыпные пункты и раздавал хлеб обратно крестьянам. Если же хлеб или мясо забитого скота отправлялось уже обозами на железнодорожные станции, Соловьев нападал и на обозы. Впрочем, комиссары продразверстки, большевики, не очень-то и заботились об отправке продовольствия, отнятого у крестьян: им важно было отнять это продовольствие, оставить население голодным и холодным, то есть, по их мнению, более беспомощным и покорным.

Так кто же «держал в напряжении и разорил громадную Енисейскую губернию с ее хлебом и скотом»? – продотряды, насчитывающие тысячи продкомиссаров и продагентов, рыскавших по всем деревням и держащих их всех под контролем, или небольшой отряд Соловьева, прятавшийся в тайге?

И если Соловьев «держал в напряжении и разорял», то почему же он пользовался неизменным сочувствием, симпатиями и поддержкой местного населения, и не только русских крестьян, но хакасов, называемых тогда инородцами? И почему же тогда в многочисленных секретных сводках, информациях, уже приводимых нами в достаточном количестве, то и дело читаем: «Отношение населения к Соввласти заметно ухудшилось на почве недостатка семян и отказа в выдаче семенного хлеба», «крестьянство относится к власти РКП с недоверием и даже враждебно». Неужели крестьяне не смогли разобраться: кто их грабит – Соловьев или советская власть?

Одно правильно было в том абзаце о Голикове, который мы «разобрали» по косточкам, что «главные надежды возлагались на его… тамбовский опыт».

Но вообще-то говоря, для меня остается загадкой – зачем и почему восемнадцатилетнего расстреливателя командировали в Сибирь?

Енисейские, Ачинские, Минусинские пространства с их волостями: Аскизской, Усть-Абаканской, Усть-Фыркальской, Знаменской, Таштынской, Новомихайловской, Бейской, Шушенской, Кызыльской, Ужурской, Шарыповской и другими – были напичканы чоновскими отрядами, подчинявшимися центру ЧОНа в городе Красноярске. Количество чоновцев в регионе исчислялось не сотнями, а тысячами. Что же мог прибавить к этому один восемнадцатилетний чоновец, пусть даже и с кубанским, пусть даже и с тамбовским опытом?

Было бы понятнее, если бы его прислали сюда с его 58-м полком, было бы понятнее, если бы Красноярский совет ЧОН сделал запрос в центр: пришлите, мол, нам какого-нибудь Наполеона или Цезаря, который бы «пришел, увидел и победил». А то молодой (по летам) чоновец свалился на Красноярский ЧОН как снег на голову с расплывчатым предписанием дать ему должность не ниже командира батальона. Чтобы дать ему такую должность, пришлось освободить от командования батальоном некоего Касьянова. Предписание центра хочешь не хочешь, а приходится выполнять.

Надо сказать, что обстановку молодой комбат оценил сразу и правильно. Он писал: «Большая часть местного населения поддерживает Соловьева, легенда о неуловимости Соловьева и его людей имеет под собой серьезное основание… всякие оперативные приемы, пахнущие стратегическим духом, здесь не приведут ни к чему»…

Но, с другой стороны, не привел ни к чему, как увидим, и весь кубанско-тамбовский опыт, накопленный чоновцем за предыдущие годы.

Ясно одно: красноярские чоновские власти запроса в центр о присылке к ним подкрепления не делали. А центр не мог в тонкости знать положение дел в Красноярском регионе. Значит, либо Голиков сам просился туда, где пока еще можно было пострелять (порасстреливать), либо, поскольку все на бывшей российской земле уже поутихло, придавленное железобетонной плитой большевистской диктатуры, то не знали, куда бы пристроить воинственного чоновца (или как от него избавиться?), и воспользовались тем, что вот еще… Соловьев… и хакасы его поддерживают и надобно их хорошенько проучить… А время начало потихоньку меняться. Нэп. Ленин уже в Горках в полном маразме, с разжиженным мозгом. Свердлова уже нет. Троцкий уже не главнокомандующий. ЧОН как таковой себя уже исчерпал. Есть ОГПУ (а потом НКВД), а Голикову хочется еще пострелять… Соловьев в этом случае был просто находкой.

В Ачинско-Минусинский район (чтобы не употреблять словечко «регион») Голиков приехал с полным набором «тамбовских» средств. И главное среди них было – заложничество. Его взбесило, конечно, то, что никто не сочувствует, не содействует ему, как представителю новой власти, и что он оказался обложенным вокруг, словно ватой, недоброжелательностью, враждой, немотой… Нет, то есть, в быту хозяйка дома Аграфена Александровна, подавая ему ежедневно мясо, говорила: «Ешь, Аркаша, мяса у нас много» (теперь бы поискать мяса в крестьянских домах), но насчет Соловьева: «Я училась с ним вместе, хороший парень. И чего он в бандиты записался…»

Жители тех мест не просто симпатизировали Соловьеву, они в глубине души гордились им, втайне злорадствовали, что Соловьев для чоновцев, вообще для советской власти недосягаем. «Руки коротки». И радовались каждому успеху Ивана Николаевича со своим отрядом.