А. Севастьянов - КОМПЕНДИУМ Страница 17

След в истории… А что такое, собственно, история как феномен? История с большой буквы? Над этим вопросом тоже немало поломали голову непростые люди, от Геродота до Поршнева, который недаром озадачился проблемой неуловимости начала истории homo sapiens. А вот Карл Поппер, например, договорился до того, что никакой Истории нет вообще, а есть лишь миллионы индивидуальных, личных, частных историй. Но дело в том, что, с одной стороны, эти миллионы историй канули в вечность, не оставив зримого следа, они ускользнули от взгляда историков и тем самым пропали для истории как таковой. А с другой стороны, писаная или творимая историками история - это еще тоже не История, что понимал уже «отец истории» Геродот. И только «миллионы частных историй», отлившиеся, выразившиеся объективно в заметных исторических фактах и артефактах, дают нам представление об Истории, ее процессах и законах. Исторические факты и артефакты (концентраты культуры, как я их называю) позволяют опытному историософу воссоздать былую жизнь, как палеонтолог Кювье брался восстановить весь облик динозавра по одной из его костей. Но адекватно воссоздать былую жизнь - значит постичь жизнь как таковую с ее законами. Поэтому мне ближе всего определение, данное Дионисием Галикарнасским и закрепленное в чеканной формуле лордом Боллингброком: «История - есть практическая философия, которая учит нас с помощью примеров».

Во- первых, как уже говорилось, многие (хотя не все) современные этносы имеют смешанное, в той или иной степени, происхождение. Но реально действовать в истории в качестве субъекта они начинают, лишь достигнув определенной степени гомогенности -и обычно при отчетливой доминанте одного из протоэтносов, являющегося основой смешения. В нашем, русском случае это славяне, в испанском - иберы, в английском - англо-саксы, в китайском - хань, в японском - автохтоны-монголоиды полинезийского типа. И т.д. То и другое необходимо для четкого самосознания «Мы», без чего невозможно ни коллективное осознание общих целей, ни коллективное стремление к их достижению.

Как уже говорилось, основным и наиболее приметным способом проявления себя в истории для этноса является война, особенно - агрессивная, завоевательная. Либо напротив, национально-освободительная. Ибо для ведения подобных войн нужна повышенная этническая сплоченность, повышенное ощущение единого «Мы», которое, естественно, не может возникнуть и быть органичным у этнической мозаики. Именно поэтому основные территориальные приобретения были сделаны русскими после завершения объединения раздробленных земель вокруг Москвы; англичанами - после завершения постнорманнской метисации (последнего этнического вливания); испанцами - после объединения Арагона и Кастилии; китайцами - в годы императора-объединителя Цинь Ши-хуанди, затем в эпоху Западной Хань; монголами - после объединения с чжурчжэнями и т.д.

Тут самое время перейти к во-вторых: к вопросу о великих и малых народах. Нам сегодня навязывается точка зрения, что такое разделение народов недопустимо, неполиткорректно; все-де народы равновелики. Это такое же глупое и наглое псевдо-демократическое вранье, как если бы нам заявили, что нет разницы между Львом Толстым или Менделеевым с одной стороны, и подзаборным бомжом - с другой. Но на самом деле, как писал своему сыну лорд Честерфильд, - несмотря на полное анатомическое сходство и наличие одинакового количества рук, ног и прочего, джентльмен отличается от своего кучера более, нежели тот - от своей лошади.

Отличить великий народ от всех прочих очень легко, так же, как и великого человека от заурядности: по их следу в истории и культуре.

Выше говорилось, что каких-то две тысячи лет тому назад номенклатура этносов мира была во много раз богаче современной. Несколько тысяч этносов исчезло за это время почти без следа. Но абсолютному большинству живущих нет никакого дела до этих погибших этносов, и никому их не жалко. Как говорят французы, «Кола жил - Кола помер», вот и все, комментировать нечего. А вот эллинов - жалко до слез, египтян - жалко, римлян - жалко. Жалко загадочных майя и даже кровожадных ацтеков. Ибо это были поистине великие народы, оставившие великое наследие, которым мы живем до сих пор и за которое благодарны этим ушедшим в мир иной этносам. Мы думаем о них, спорим об их судьбе, восхищаемся их величием. И надо быть просто неблагодарной скотиной, моральным уродом, чтобы поставить их на одну доску с незначительными народами, которые уже ушли или еще уйдут, так ничего существенного и не дав миру.

В чем смысл жизни человека?

Если говорить о едином для всех людей, общем смысле жизни, то он может иметь только сугубо биологическое значение, вложенное в нас, в нашу жизнь самой Природой: выжить самому и оставить по себе жизнеспособное потомство в максимальном количестве. Никакого иного общего для всех смысла жизни нет.

Если же говорить о смысле жизни конкретного индивида, то этот (помимо биологического) смысл жизни проясняется только после его смерти, и то не весь и не сразу. Только post mortem мы, сторонние наблюдатели, можем сказать, что смысл жизни покойного NN состоял в том-то и том-то. Эта сумма личности может с годами изменяться и переоцениваться (без малого триста лет спорят о смысле жизни Петра Великого, две тысячи лет спорят о Христе и т.п.). Так обстоит дело, если подходить к смыслу жизни NN объективно. А субъективно для него смысл жизни состоит в том, чтобы найти себя и быть собой - и тем приблизить к оптимуму тот самый объективный смысл. Поиск себя может быть успешным или неуспешным («лишние люди» в русской литературе), а может и вовсе привести к абсурду - мало ли кто о себе что думает и кем себя считает! Принимать это всерьез не стоит. Как писал Чехов: «Была огромная жажда жизни, а ему казалось, что хочется выпить». Это уж как кому… Но в любом случае объективный результат прояснится лишь посмертно.

В чем же смысл жизни нации, если брать ее как коллективную личность?

Тут я вижу полнейшую аналогию с вышесказанным.

Нелепо даже ставить вопрос о некоей провиденциальности в коллективно-личной судьбе этноса: вот, мол, к чему предназначены немцы, евреи или русские. О том, к чему мы были предназначены, пусть ломают копья историки, когда немцев, евреев или русских уже не будет на Земле. Как ломают они копья по поводу египтян, эллинов, римлян или майя.

А мы, пока живы, должны сосредоточить усилия на трех направлениях.

В первую очередь , решать задачи своего биологического выживания, сохранения и преумножения.

Во вторую очередь - решать метаполитическую задачу расширения своего коллективного этнического царства «Я - могу». Во всех отношениях: демографическом, территориальном, военном, экономическом, культурном и т.д. Такова сверхзадача всего живого.

В третью очередь , нам надо самым внимательным образом изучать собственное своеобразие, искать в себе не «общечеловеческие» черты («общечеловеки» никому не интересны и не нужны), а свои национальные, особенные. И выстраивать свой образ жизни и деятельности под это своеобразие. Тут уместно сослаться на пример японцев. Сегуны Токугава на 300 лет закрыли страну от внешнего мира. За эти годы японский национальный характер выварился в самом себе, кристаллизовался, закалился и, что самое главное, был осознан японской нацией как ценность и ресурс. Именно поэтому, открывшись для мира после «революции Мэйдзи» в 1867 г., Япония молниеносно (по историческим меркам) освоила европейские и мировые достижения, обогатив их национальным колоритом и модернизировав по-своему, по-японски. Результат всем известен: Япония пока что единственная азиатская страна, входящая в Большую Семерку. Не считая приближенной к этому кругу России, конечно.

Не могу в этой связи не вспомнить чрезвычайно популярный в определенных кругах тезис одного из наших русских великих путаников о том, что-де значение имеет не то, что нация думает о себе здесь и сейчас, а то, что Бог думает о ней в вечности. Не знаю более идиотской мысли. Во-первых, потому, что самосознание этноса - важнейший залог его будущности, ибо весь свой образ жизни и деятельности он как коллективная личность выстраивает по данному лекалу. Во-вторых, потому, что знать мысли Бога - невозможно, адекватно их понимать - тем более, а домысливать за Него - глупо, пошло и преступно. А потому даже и ставить в повестку обсуждения этот вопрос - напрасно и вредно. Думаю, что всякому, кто читал Канта, это ясно, как дважды два.

Итак, резюмирую: смысл жизни любой нации - сама нация. То есть, как всякий живой организм, нация должна быть биологически благополучна и во всех отношениях тождественна самой себе. Такая постановка задачи открывает широчайший простор для творческой мысли, ибо содержит в себе множество общих и частных задач и проблем теоретического и практического характера. Особенно потому, что самотождественность не есть константа, застывшая однажды и на все века (типичная ошибка всех, кто пытается искать национальный характер без учета его изменчивости). Ведь не меняется только идиот от рождения - либо покойник. А пока мы живы и не впали в маразм, мы можем и должны меняться в меняющихся обстоятельствах. Но меняться своеобразно (!), оставаясь собой по большому счету. Такая вот диалектика.