Георгий Почепцов - Информационные войны. Новый инструмент политики Страница 20

Во всем этом возникает совершенно новая ситуация, когда глобальные информационные ресурсы наравне с такими игроками, как другие страны, могут вступать в конфликты, отказываясь подчиняться требованиям правительств. Конфликты с Гугл, например, были у властей Китая и Турции. То есть внешняя независимая информационная среда не хочет трансформироваться под потребности тех или иных стран, которые требуют не показывать того или иного контента.

Мы живем в мире не просто насыщенном, а перенасыщенном коммуникациями. И. Сундиев увидел отрицательные последствия такой перегрузки информацией[193]: «Человек, который находится в таком очень мощном информационном поле, так сказать, дезорганизован на самом деле, это человек, который очень легко управляемый. Он очень легко управляемый. И если раньше мы сталкивались с концепцией управляемого хаоса, потом выяснилось, что хаос можно вызвать, а вот управлять им очень-очень сложно, да? То есть обратите внимание, как, допустим, трактуются события сейчас в Северной Африке — это уже не управляемый хаос, это уже созидательное разрушение».

Он же говорит об исследованиях молодежи в 1985 г. и сегодня. За это время произошли существенные изменения. Если раньше молодежь имела цели за пределами своей группы, то сегодня она не выходит за групповые интересы. Вот его слова: «Традиционно молодежь, она всегда не просто радикальна, она всегда обладает большим пассионарным зарядом, чем люди старшего поколения, и вот эта ориентация на макросоциальные цели у молодежи всегда традиционно выше, чем ориентация на внутригрупповые. Здесь же произошел такой тектонический сдвиг, когда цели группы стали гораздо важнее, чем все то, что происходит в обществе и в государстве».

Как видим, современные технологии управления направлены на то, чтобы убрать людей с улицы. Когда же это происходит, это должно быть результатом специально предпринимаемых усилий. То есть массы перехватывают управление социосистемой тогда, когда создаются соответствующие для этого условия.

Если мы посмотрим на все революционные события уже нашего времени, то все они «зажигались» каким-то событием, которое было достаточно неординарным, но одновременно становилось символом обличения системы. Тунис-2011 г. начался с публичного самосожжения торговца фруктами, Тунис-2013 г. — с убийства лидера оппозиции. Украина имеет череду символических событий подобного рода, включая отравление В. Ющенко, хотя вина власти не доказана и по сегодняшний день, в точке выборов она рассматривалась вполне доказанной. Все это яркие образы, обличающие режим лучше, чем тысячи слов. Воздействие на эмоциональную часть мозга отключает рациональность человека, он становится более легко подвержен новым типам поступков.

Реклама строится как раз на этом подключении к эмоциональной составляющей человека. Нам никогда с экрана не перечисляют объективные характеристики товара. Данный тип товара подключают к решению проблем, которые есть у целевой группы. Именно поэтому кофе, дезодорант или жевательная резинка становятся инструментарием для знакомства юноши с девушкой.

Уход в сторону образа от факта является характерным не только для бизнеса (реклама и ПР), но и для информационной войны[194]: «Поскольку образ в современном информационном пространстве обогнал по степени реальности факт, факт оказывается вторичен. Машина инфовойны работает с образом отдельно, а с фактом отдельно; нужный образ делает ярким, а ненужный факт — мутным и спорным. Многочисленные факты, в том числе фото и видео, убеждающие в принадлежности так называемых отрядов самообороны Крыма к российским ВС, нивелируются заявлениями, что это неправда. Образ солдата самообороны есть, а его фактическое наполнение — вопрос спорный, не предполагающий ясного ответа. Образ «бандеровца» живет собственной жизнью, не связанной ни с историей этого понятия, ни с современной украинской реальностью».

Мы считаем, что это уже не информационная, а смысловая война. Достоверность факту здесь не является столь важным параметром, как в случае информационнного пространства. В крайнем случае, всегда можно найти другой факт, если этот не подойдет. Факт вторичен, первичным является требуемый образ-смысл. А образ в сильной степени зависит от тех целей, которые стоят перед данной коммуникацией. Перед коммуникацией всегда стоят цели. Просто в случае жестких прикладных задач эти цели достигаются не в случайной, а в системной манере.

Реально мы имеем следующую цепочку единиц: на виртуальном уровне смысл реализуется в образах, на информационном — факты отображают реальность.

В ситуации конфликта, который всегда имеет и информационную составляющую, слова действительно оказываются приравненными к штыку. И здесь первыми идут информационные профессионалы — бывшие «солдаты партии», которые улавливают тренд на лету. Они начинают мочить врагов в сортире и не только.

Когда А. Проханов, например, говорит, он мыслит смыслами, которые реализуются в конкретные образы. Вот как «выстрелил» А. Проханов в сторону Ю. Тимошенко[195]: «После одесского крематория Обама и Меркель пахнут жареной человечиной. Тимошенко, эта злобная калека, свила себе косу из волос узников Освенцима». Действительно, чувствуется старое мастерство.

Кстати, и Путин своей лексикой типа «мочить в сортире» четко отвечает ожиданиям аудитории, поскольку это становится пересказываемыми словами. Н. Сванидзе даже сказал так на «Эхе Москвы» по поводу других словоупотреблений[196]: «Лексика президента Путина — она призвана повысить в очередной раз его рейтинг внутри страны». Можно вздрагивать от подобных слов в печатном тексте, но в устном выступлении они напрямую попадают в массы.

Мы живем в условиях резкого усложнения мира, с одной стороны, и очень быстрой динамической смены — с другой. Есть также еще и третья сторона — начинают расшатываться даже устои, то есть основные параметры, ценностные матрицы, чего не было в таких масштабах в прошлые века.

Н. Асмолов говорит о том, как простые «мозги» реагируют на это усложнение[197]: «Варварство же стремится к простоте, единомыслию и единообразию, пасует перед любыми усложнениями, агрессивно реагирует на все неизвестное, иное, неопределенное, душит всяческое инакомыслие. Оно живет формулами: «Кто не с нами, тот против нас», «Если враг не сдается, его уничтожают». Варварство неизбежно отстает от вызовов сложного мира и в культурной, и в политической жизни. Хочу обратить внимание на то, что политическая лексика в разных странах мира буквально заселена черно-белыми бинарными оппозициями в стиле свои — чужие, друзья народа — враги народа, запад — восток, верные — неверные, либералы — консерваторы, национал-друзья — национал-предатели… Старые политические клише слегка обновляются. На смену национал-социализму приходит клерикальный национал-патриотизм. Миры начинают раздваиваться и растраиваться на Европейский мир, Русский мир, Исламский мир. Воинствующий атеизм замещается воинствующим клерикализмом и консерватизмом».

Можно возразить, что это не столько варварство стремится, просто в те времена социосистемы были более простыми. По этой причине всякое инакомыслие изгонялось и уничтожалось. Наличие врага или людей другой цивилизации позволяет более четко удерживать свои собственные особенности. Когда мы не такие, как они, все это явственно проявляется.

Глобализация, наоборот, была направлена к стиранию этих отличий. В этом были как экономические, так и политические цели. Единое глобальное управление, в том числе и единый бизнес, резко облегчается при наличии единой базы. Мы все смотрим одни фильмы, знаем те же новости, тех же киногероев. И в политике все как один строят демократические государства. Как это у них получается, это другой вопрос. Но на формальном, на вербально произносимом уровне демократия расцвела вокруг.

Точно так же унифицируется и история. Многие конфликты сегодняшнего дня на постсоветском пространстве — это конфликты, базирующие на интерпретации и реинтерпретации исторических событий. Каждая страна постсоветского пространства стала выстраивать свою собственную историю. Все это с несомненностью вступает в конфликт. Украина и Россия также очень серьезно конфликтуют в историческом материале, а что говорить тогда об Эстонии, Литве, Латвии и России. Страны Балтии вводят уголовное наказание за непризнание оккупации их Советским Союзом. Украина также имеет свои исторические «болевые» точки (см., например,[198]).

Приведем очень интересное, хотя и несколько длинное для цитирования высказывание И. Задорина[199]: «Поколение, которое к настоящему времени доминирует в обществе (а это доминирование, как правило, является следствием как раз событий 20—25-летней давности), сильно заинтересовано в историческом обосновании своего доминирования, в постфактум легитимизации своего положения в глазах нового поколения. И эта легитимизация проводится путем описания тех самых давних событий «так, как надо». То есть Великую Отечественную войну к 20-летию Победы, к 65-му году описали в соответствующем каноне, который просуществовал довольно долго, чуть больше 20 лет, и который во многом был опорой доминирования определенной элитной группы. Все, что противоречило канону, становилось маргинальным. Краткий курс ВКП(б) тоже расширялся, развивался, но основа, определенное видение событий, определенная модель истории, собственно исторический миф — все это было задано в 38-м. Почему? Да потому что к этому году выросло то самое новое поколение, которое надо было вводить в систему управления, в политическую элиту без каких-либо критических разрывов в восприятии легитимности существования текущей элитной группы. Герои 1917–1920 годов в глазах народа должны обоснованно править в 37–38 годах, и наоборот, правители СССР 37–38 годов должны выглядеть героями в истории революции и Гражданской войны, и исторический миф писался в соответствии с этим. Аналогично для истории Великой Отечественной войны».