Михаил Полторанин - Власть в тротиловом эквиваленте. Наследие царя Бориса Страница 22

В Ферганском обкоме нас встретили очень недружелюбно. Там же сидели представители облисполкома. Они пили зеленый чай из пиал с изображением коробочек хлопка и всем своим ви­дом давали понять, что с представителями союзного Центра им разговаривать не о чем. Обращаю внимание: на дворе стоял толь­ко июнь 89-го. Председателем нашей комиссии был Леонид Алек­сандрович Горшков— бывший горный инженер и бывший пер­вый секретарь Кемеровского обкома, — интеллигентный, выдер­жанный человек. Он болел (и в начале 90-х ушел из жизни), и мы его потом оберегали от поездок в другие регионы. А здесь Лео­нид Александрович пустил в ход всю дипломатию, все свое обая­ние, но перед нами была каменная стена: месхетинцы не должны оставаться в Узбекистане. Стало понятно, что погромщики появи­лись не вдруг— операцию спланировала местная власть. Уме­стных властей тоже достаточно тротилового эквивалента, чтобы устраивать локальные взрывы.

— Мы приютили турок во время войны, — сказали в обкоме нам на прощание. — Теперь пусть убираются домой, в свою Грузию.

«В свою Грузию» — это в закавказскую местность под старым названием Месхет-Джавахети, откуда в 44-м 90 тысяч турок-месхетинцев были депортированы, якобы за сотрудничество с фаши­стами. Их расселили в Узбекистане, а часть в Казахстане и Кир­гизии. Притерлись с соседями — жили в мире и дружбе, но вот закружили над этой дружбой враждебные вихри. Убито было в столкновениях около 200 человек.

В приемной секретаря обкома меня познакомили с двумя мо­лодыми узбеками. Симпатичные рослые парни. Они представи­лись членами национального движения «Бирлик», образованного недавно. Что ребята делают в обкоме партии? «Услышали, что ко­миссия из Москвы, пришли на разведку». А чем занимается «Бир­лик»? «Освобождаем народ от советского колониального ига», — не без иронии сказал тот, что чуть помоложе. Теперь-то извест­но: «Бирлик» создавался с помощью органов госбезопасности для раскачивания ситуации. А как только Союза не стало, узбекская власть прихлопнула это движение, отказав в перерегистрации. Но тогда ребята должны были активно морочить головы легковерам.

Бежавшие из города месхетинцы расположились лагерем за летным полем Ферганского аэропорта — их было около 20 тысяч человек. Мужчины, женщины, дети. Подразделения Советской Ар­мии окружили лагерь оборонным кольцом, защищая беженцев от погромщиков. В одной из палаток мы собрали старейшин и обсу­дили ситуацию. Она была аховая.

Ни воды, ни еды. Делятся своими пайками солдаты. А нашко­дившая власть о людях забыла. Послали месхетинцы делегацию в Тбилиси на предмет своего возращения на историческую родину, но оттуда делегацию выпроводили нецензурными выражениями. Грузины дали понять, что их граница для турок закрыта навсегда.

И теперь беженцы требовали от комиссии Верховного Сове­та СССР применить державную власть и переправить их хоть на танках в Месхетию. «Кто-то управляет страной? Вы понимаете, что происходит?» — вопрошали старейшины. Мы кое-что понимали, но до полной ясности было еще далеко.

Я предполагал, какими трудными будут переговоры с грузи­нами, а ехать в Тбилиси все-таки надо. Но прежде нужно было сле­тать в Ташкент— почему не шевелится республиканская власть? Возможно, она предложит что-то разумное, попросит месхетин­цев перебраться в другие узбекские области.

А за палатками уже шумело людское море: тысячи женщин требовали обещаний от членов комиссии. А что мы могли им ска­зать? Пустых слов они уже наслушались вдоволь/Вышли к людям, начали говорить о своих намерениях. И вот сначала одна, потом другая, потом третья, четвертая поднесли к нам грудных младен­цев и положили у ног прямо в пыль.

— Забирайте себе, — кричали женщины, — нам нечем кор­мить их. И все равно их здесь убьют.

Когда старейшины обругали женщин на своем языке, они взяли детей назад.

К армейскому оцеплению на близкое расстояние подкатили два грузовичка с молодыми узбеками. У них в руках было оружие. Они стали орать непристойности и кривляться, кто-то приспускал штаны и поворачивался задом к солдатам. Солдаты молча смотре­ли на все это, прижимая к груди автоматы.

С нами были армейские генералы — чины Среднеазиатского военного округа. Это была их зона действия. И я по наивности сказал им:

— Уже над армией издеваются. Как вообще такое возмож­но — людей жгут, убивают, а наша армия не вмешивается.

— И не будет вмешиваться, — ответил военный в погонах гене­рал-лейтенанта. — После того, как политики предали армию в Тбили­си, никто теперь пальцем не шевельнет. Вы же нам законов не дали.

О каких законах он говорил, я не совсем понял. Скорее всего, о порядке использования Вооруженных Сил во внутрисоюзных конфликтах. Четкой регламентации до сей поры не было, хотя об­стоятельства требовали. А вот то, как кремлевская власть преда­вала военных, происходило на моих глазах.

Едва открылся первый съезд народных депутатов, как на трибуну выскочил латвийский депутат и предложил почтить вста­ванием память жертв 9 апреля 89-го. Он говорил о девятнадца­ти погибших грузин во время разгона солдатами тбилисского ми­тинга. Я плохо знал прибалтов-депутатов— они кучковались от­дельно от всех. С ними по очереди хороводились то Александр Яковлев, то Михаил Горбачев. И фамилию латвийского выступав­шего я не запомнил. Мы все поднялись, помолчали минуту — свя­тое дело помянуть погибших.

Но на каждом очередном заседании съезда выходили на трибуну представители Грузии или других союзных республик и возвращались к тбилисской истории. Говорили подолгу, ри­суя страшные картины имперского насилия, обвиняли в зверст­вах советских солдат. Получалась такая картина: на площади собрались почтенные граждане— пели, танцевали, читали стихи. А Советская Армия в лице воздушно-десантного полка ворвалась в гуляющую толпу и учинила побоище. Руководил карательной операцией командующий Закавказским военным округом гене­рал-полковник Родионов. Он сидел с нами в зале, и лицо его вы­ражало полное недоумение.

Кто Родионову давал команду из Москвы? Этот вопрос депу­таты задавали неоднократно. Михаил Горбачев отвечал: «Не я!» Он вроде только что вернулся из Англии и не был в курсе собы­тий. Председатель Совмина: «Не я!». Министр обороны: «Не я!» И так по цепочке все кремлевское руководство. Вопрос: а можно ли было обойтись тогда без военных, вообще не звучал. Выходи­ло, что Пиночет-Родионов чуть ли не с бодуна самовольно решил потренировать армию на мирных грузинах. Многие в зале не зна­ли деталей тбилисских событий и в перерывах пытали друг друга: что же произошло?

А в Грузии лопнул нарыв. Эта республика была в Советском Союзе на особом положении — островок развитого феодализма в море заскорузлого социализма. Здесь всегда правили не законы, а кланы. Еще Сталин щадил грузин по-землячески по части нало­гов и разных поборов. Хрущев их старался не трогать. А приятель Брежнева Василий Мжаванадзе, руководивший республикой до 72-го, открыто покровительствовал подпольным «цеховикам» и фруктовой мафии. Он очистил хлебные должности от клана гурий­цев, расставил повсюду мегрелов — и те взяли под контроль весь легальный и криминальный бизнес. Высшее руководство респуб­лики, естественно, ходило «в долях». Абхазия при этом была, как Золушка — она снабжала фруктовую мафию дешевым сырьем.

Гуриец Эдуард Шеварднадзе, сменив ушедшего на пенсию приятеля Брежнева, стал очищать хлебные должности от мегре­лов и возвращать на их места людей из своего клана. Работы было невпроворот: Эдуард Амвросиевич успел выгнать с работы толь­ко 40 тысяч чиновников — мегрелов и посадить 30 тысяч чело­век. Контроль над легальным и нелегальным бизнесом перешел к тому, кому надо. Абхазия при этом по-прежнему считалась Золуш­кой и оставалась под игом фруктовой мафии.

Михаил Горбачев перетянул в 85-м Шеварднадзе в Москву, сделал членом Политбюро и руководителем МИДа. Московский гуриец оставил в Грузии вместо себя гурийца Джумбера Матиашвили. Но тот не оправдал надежд клана — стал сдавать одну по­зицию за другой. Начали активно поднимать голову мегрелы во главе со своим вождем неистовым Звиадом Гамсахурдиа. Им хотелось вернуть контроль над легальным и особенно нелегальным бизнесом. И пошарить в абхазских сусеках.

В середине 88-го горбачевская команда озвучила, походя, план реформирования Союза ССР на либеральной основе. Задумы­валось отказаться от иерархического принципа построения СССР и предоставить всем автономиям равные права с союзными респуб­ликами. Для многонациональной страны такая политическая бом­ба в тротиловом эквиваленте была повыше, чем бомбы Хиросимы и Нагасаки, вместе взятые. Я еще вернусь к этой теме. А тогда люди вздрогнули: будто черт дергал кремлевскую власть за язык.

Они ляпнули без серьезного обсуждения и на время забы­ли. А национальная элита автономий радостно возбудилась. Ка­кая перспектива! В СССР было 20 автономных республик и восемь областей с округами. Это сколько же появится новых министер­ских и других престижных должностей! И первой зашевелилась Абхазия. Она решила сработать на опережение и сразу направи­ла Горбачеву письмо с требованием «вернуть Абхазии статус Со­ветской Социалистической республики, каковой она являлась в первые годы Советской власти (1921—1931 гг.)». Кремль никак не отреагировал. Но копия письма оказалась в штабе Гамсахурдиа. 18 марта 89-го абхазы на съезде «Аидгылара» приняли повторное обращение к Михаилу Сергеевичу и попросили присоединить их автономию напрямую к СССР.