Георгий Почепцов - Информационные войны. Новый инструмент политики Страница 22

Причем разрывая с язычеством, необходимо было сохранить определенные отсылки на него. Люди заинтересованы при переходе в новую религию сохранять свой религиозный капитал, накопленный в прошлый период. Как пишет Р. Старк[202]: «При равенстве прочего люди скорее будут переходить в новую веру, елси они могут сохранять свой религиозный капитал. Получается, что новые религиозные движения будут успешными до той степени, до какой они сохраняют культурную продолжительность с господствующей религиозной культурой, так что обращаемые могут сохранять элементы старой веры и больше просто добавлять, а не заменять свой религиозный капитал».

Книги, университеты, библиотеки, лаборатории, — все это тоже инструментарий по порождению и удержанию новых смыслов, то есть новые информационные технологии своего времени. Письменность в этом ряду является самым сильным инструментарием, поскольку ее возникновение сняло ограничение как на объемы трансляции смыслов, так и на объемы их хранения. По этой причине роль письменности и сравнивают с изобретением колеса для цивилизационного развития человечества. Кстати, письменность в свою очередь дала возможность развиться индустрии по производству и трансляции знаний.

Александрийская библиотека не была библиотекой в нашем сегодняшнем понимании, ведь она выполняла и функции научно-исследовательского института[203]. То есть шел поиск и трансформация самих этих новых информационных технологий. С другой стороны, современный think tank также является такой технологией по порождению новых знаний в современных условиях. См., например, особенности возникновения и функционирования РЕНД как одного из первых и самых мощных think tank’ов[204].

Одной из первый информационных технологий человечества была риторика. Что отличает технологию? Это получение нужного результата с большей достоверностью и с меньшими ресурсными затратами. Софисты в свое время научились парировать любые аргументы. Возникли школы риторики, накопились тексты. И все это вытекало еще и из того, что человек должен был в античности сам себя защищать в суде. Если ты умел говорить, ты побеждал, нет — проигрывал. Потом в советское время мы потеряли риторику из учебных программ школы и вуза, Запад же ее сохранил.

Человечество всегда сопровождается рассказыванием историй. Они не просто способствуют хранению опыта, но и трансформируют действительность. Формирующая реальность роль нарративов была отмечена Б. Андерсоном на примере реалистического романа, с помощью которого удалось выстроить гомогенное время[205]. Другие исследования прослеживают роль наррации для формирования своего прошлого[206].

В теории Андерсона и роман, и нация движутся в рамках пустого времени. Поставленные вместе в рамках газетной страницы события также связаны за счет нашего представления об их взаимосвязи. Если после рассказа о голоде в Мали страна исчезнет со страниц «Нью-Йорк Таймс», то это не будет означать исчезновения страны с карты мира. Мали, как и герой романа, просто ждет своего времени, чтобы появиться по мере развития сюжета. Газету при этом он трактует как «экстремальную форму» книги, которая продается по колоссальной шкале. Он также подчеркивает связь между протестантизмом и печатным капитализмом, когда дешевые издания создали новую читающую публику, которая не знала латыни. И ее мобилизовали для политико-религиозных целей.

Вспомним сегодняшнее понимание телевидения с точки зрения рекламы у ряда исследователей, утверждающих, что телевидение просто продает аудиторию рекламщикам. Если раньше публику собирали в одной пространственной точке (театр), то теперь публика собирается в одно время у экрана телевизора: одна в одно время, другая — в другое.

Печатный капитализм также создал языки власти, поскольку дал преимущества тем диалектам, на которых выходили книги. Слияние капитализма и печатных технологий создает новую форму воображаемых сообществ, дающих начало современным нациям.

Страны-нации не были известны в прошлом[207]. В античности их не было. Египет, Китай, Халдея не являются национальными странами. Только информационные технологии, реализованные в книгах и газетах, создали из объектов физического мира соответствующие виртуальные объекты, породив национализм.

Сегодня эту функцию создания новых типов воображаемых сообществ совершает мыльная опера, новая технология нашего времени. И здесь, как и у Х. Бхабхы[208], нация является продуктом наррации[209]. Получается, что наррация фиксирует знание, а общее знание, поданный под одним углом зрения материал и способствует соединению разрозненных индивидов в единую структурность.

Если у Б. Андерсона нация — это воображаемое сообщество, то Х. Бхабха рассматривает нацию как форму социального и текстуального присоединения. В газете Гарвардского университета он говорит о моральном выборе в случае наррации[210]: «Рассказывание историй является действием. Это не просто отражение события, произошедшего во внешнем мире, которое затем становится отраженным в литературе. Сам акт наррации поднимает вопросы идентичности, локации, действия, форм поведения и актов оценки».

Здесь виртуальная и информационная действительность формируют действительность физическую. Собственно говоря, точно так же действует и религия, которая с помощью новых смыслов формирует новые общности людей. Пассионарные идеи могут увлечь за собой людей на баррикады. В этом плане используется термин «мобилизующий нарратив», который строится на том, чтобы раскрыть врагов, ответственных за беды народные.

Холодная война — это также новый информационный инструментарий. Его можно понимать как попытку управления чужими смыслами. И это тоже отдельная и новая информационная технология, поскольку только массовая коммуникация и массовая культура получили возможность такого свободного входа на «чужую» территорию. И это стало новым видом конфликтности.

В период холодной войны активизировались переходы между информационной (виртуальной) реальностью и реальностью физической. Физическую реальность напрямую нельзя было трогать, ядерная война является такой странной войной, которая используется не как инструментарий, а только как вариант устрашения противника, поэтому все действия сместились в информационную и виртуальную сферы.

Другой вариант воздействия — это преобразования физического объекта в информационный или виртуальный. Спутник, запущенный в 1957 году, является самым ярким примером такого феномена. Для США запуск советского спутника оказался шоковым, поскольку подрывал доминирование Америки в освоенной ею сфере[211]. Его пропагандистское значение оказалось выше собственно физического, хотя США пришлось в ответ перестроить свои подходы к образованию и науке, чтобы догнать СССР.

Получается, что физическая трансформация также может функционировать в роли информационной технологии, поскольку экстраординарное событие (это может быть спутник, а может и Чернобыль) все равно преобразуется в событие информационное, совершая неожиданный поворот в сознании. Говоря другими словами, информационная технология делает нелинейный переход, в то время как обычная ситуация развивается по линейным законам.

С этого же периода — времени спутника — американцы видят свое начало информационного общества. Причем пишут об этом как-то странно: то ли об обществе информационном, то ли об обществе индустриальном[212]: «Информационное общество началось в 1956 и 1957 годах, в десятилетие, олицетворяющее индустриальную мощь Америки».

Информационные технологии стали сегодня основным компонентом не только терроризма, где есть принципиальное несовпадение жертв и зрителей, но и революций и путчей. Если есть «мускулы», в данном случае они просто информационные, то вполне естественным выглядит и их использование. И в случае терроризма, и в случае цветных революций действует тенденция, при которой зрители должны сместиться на позицию жертв/участников. Современные телевизионные технологии призваны совершать эти трансформации, максимальным образом включая зрителей в события на экране.

Первый такой информационный пример относится к Мексике, где группа повстанцев, благодаря связям с помощью интернета с мировыми неправительственными структурами, стала представлять серьезную опасность для правительства. Это сапатистское движение, которое сегодня изучается повсюду. Но первыми за его изучение взялись военные[213]. Это был интересный феномен того, как малая сила, вооруженная интернетом, смогла на равных сражаться с большой силой.