Роза Люксембург - О социализме и русской революции Страница 30

Если окинуть взглядом почти 15-летнюю историю социал-демократической практики в Российской империи, она окажется не резким зигзагообразным курсом, каким она может субъективно представляться действующим там социал-демократам, а вполне логичным развитием, в котором каждая более высокая стадия вытекала из более отсталой, без чего оно было бы даже немыслимо. Сколь горько ни критиковали позднее сами социал-демократы начальную фазу замкнутой кружковой пропаганды, несомненно, именно этот неприметный сизифов труд создал в пролетариате многочисленный костяк просвещенных индивидов, который затем стал носителем и опорой массовой агитации на почве экономических интересов. Точно так же только эта интенсивная экономическая агитация настолько расшевелила дальнейшие слои рабочего класса, настолько широко внесла в них идею классовой борьбы, что ярко выраженная и резко акцентированная политическая агитация нашла для себя благодатную почву и таким образом смогла развязать ряд крупных уличных демонстраций. И все эти ступени развития, в их совокупности, во всей их нарастающей интенсивности и во всем постоянно растущем объеме агитации, именно они создали сначала ту сумму политического просвещения, ту способность к действиям и то революционное напряжение, которые привели к событиям [9] 22 января и следующей недели. Несомненно, исключительное и прямое дело рук социал-демократии то, что она, несмотря на всю национальную травлю, ведущуюся абсолютизмом, настолько сильно развила чувство политической классовой солидарности всех пролетариев царской империи, что петербургское восстание послужило сигналом к единодушному выступлению рабочего класса по всей стране, как в собственно России, так и еще более в Польше и Литве, к восстаниям с общей целью, с общими требованиями.

Дело, разумеется, не в том, чтобы оправдывать пройденный социал-демократическим движением в России исторический путь как самый лучший, единственно и действительно хороший. Вероятно, — особенно теперь, постфактум — можно было бы найти куда более короткий и лучший путь. Но поскольку общественная история — всегда премьера, всегда спектакль, который дается один лишь раз, то — особенно перед социал-демократией — встает прежде всего задача научиться понять в их внутренней логике действительные пути рабочего движения, те пути, какие имеют или имели место в каждой стране.

Правда, большую роль в этих явлениях сыграли военные события и ставший невыносимым гнет абсолютизма. Проделанная социал-демократией предварительная работа выразилась уже в том, что момент нынешней войны смог вызвать такой взрыв, что гнет абсолютизма стал субъективно совершенно непереносимым для огромной массы промышленного пролетариата; ведь объективно он оставался неизменным. Не менее разрушительная для официальной России Крымская война в свое время привела лишь к фарсу «либеральных» реформ, и фарс этот был одновременно ликвидацией и эквивалентом той политической силы, которую смог породить сам русский либерализм. Русско-турецкая война*, которая по варварскому манипулированию десятками тысяч пролетарских и крестьянских жизней ничем не отставала от нынешней и в свое время вызвала сильное брожение в обществе, лишь ускорила появление террористической «Народной воли», которая на примере своего блестящего, но короткого и бесплодного жизненного пути показала, какую политическую власть может создать революционная интеллигенция, опираясь на демократические и либеральные круги «общества». Появление партии систематического политического террора было, однако, с самого начала продуктом разочарования в способности русских крестьянских масс к организации и действию. Тем самым и этот общественный класс царской империи доказал свою историческую инертность.

И только нынешняя война смогла словно по мановению волшебного жезла вызвать революционное массовое движение, которое затем заставило дрожать всю крепость абсолютизма. Именно потому, что нынешняя война нашла по всей империи уже разбуженный почти десятилетней агитацией и просвещенный современный рабочий класс, он оказался в состоянии впервые в истории России сделать из войны революционные выводы, осуществить революционное действие.

И только на основе этого социал-демократического рабочего движения либеральные веяния и демократические течения интеллигенции, прогрессивного дворянства обрели плоть и кровь, значение и энергию. Пролетарская революция пришла как раз в нужный момент, а именно тогда, когда ее нынешние предшественники — либеральная земская акция и банкетная кампания демократической интеллигенции в России — грозили провалиться из-за собственного бессилия, когда все оппозиционное движение внезапно достигло опасной мертвой точки, которую реакция с присущим ей верным нюхом господствующего слоя сразу же уловила и собралась задавить твердым сапогом. Но мускулистая рука масс одним рывком двинула повозку вперед, сообщив ей такую скорость, что она не может остановиться и не остановится до тех пор, пока абсолютизм не будет лежать раздавленным под ее колесами.

В царской империи социал-демократия тоже не является тем, кто пожинает то, что сеяли другие; напротив, именно ей принадлежит революционный посев, это она проделала гигантскую работу по распашке пролетарской почвы. А урожай принадлежит всем прогрессивным элементам буржуазного общества, и не в последнюю очередь — интернациональной социал-демократии.

Эпохальные события

Эпохальные события в Петербурге вызвали в рядах просвещенного германского рабочего класса не только самое глубокое возбуждение, самое горячее возмущение творимыми режимом кнута убийствами и самую братскую, самую теплую симпатию к героически борющемуся русскому пролетариату. Они выдвинули также ряд вполне оправданных вопросов о характере, значении, причинах, перспективах русского революционного движения. Уяснить себе прежде всего внутренний смысл, политическое, историческое содержание этого движения — вот наша первая задача.

Старик Либкнехт говорит в своих воспоминаниях о Карле Марксе, что для Маркса политика была прежде всего предметом изучения. И в этом Маркс должен быть для всех нас примером. Как социал-демократы мы являемся, да и должны быть, вечными учениками, а именно учениками в школе великой учительницы — истории. Особенно для нас как революционной партии каждая революция, которую мы переживаем, это кладезь исторического и политического опыта, призванного расширить наш идейный горизонт, сделать нас более зрелыми для достижения наших конечных целей, для решения наших собственных задач.

Поэтому и позиция германской социал-демократии в отношении событий в России должна отличаться от позиции буржуазных партий и не только тем, что мы ликуем там, где реакционеры злобствуют или же боязливо-либерально колеблются между радостью и подавленностью, а прежде всего тем, что мы полностью схватываем и понимаем внутренний смысл событий там, где они без всякого разумения воспринимают лишь внешнее, только столкновение материальных сил, только политический гнет и возмущение.

Важнейший вопрос, который, естественно, должен больше всего интересовать нас как социал-демократов, как партию сознательного вмешательства в процесс общественной жизни, таков: была ли Петербургская революция стихийной, слепой вспышкой народного гнева, или же в ней присутствовали сознательное руководство и планомерная акция? А если да, то какие факторы, классы, партии играли здесь решающую роль и какова была в этом движении особенно роль социал-демократии?

На первый взгляд возникает склонность считать Петербургское восстание совершенно бесплановым слепым бунтом, который, с одной стороны, вспыхнул совершенно неожиданно для всех под непосредственным воздействием военных событий*, а с другой, поскольку заходит речь о руководстве и сознательном влиянии, полагать, что таковое было в руках элементов, не имеющих с социал-демократией ничего общего. Ведь факт, что во главе Петербургского восстания стояло основанное с дозволения жандармерии легальное «Собрание русских фабрично-заводских рабочих», которое власти создали и терпели с намерением лишить социал-демократию влияния. Да и кроме того, это «Собрание», как и все восстание 22 января, возглавлял человек, который, будучи помесью пророка и «демагога», живо напоминает немецкой публике мистические персонажи Толстого.

Тем не менее вывод, который опирался бы лишь на такие внешние признаки, был бы совершенно ложным. В революционные моменты, чтобы правильно понять их, надо заранее подходить к ним с правильной меркой, с такой меркой, которая не может быть взята из мирных времен, из повседневной, и будничной работы и особенно из будней парламентарных стран. Подлинная революция, крупное массовое восстание никогда не является, никогда не может быть искусственным продуктом сознательного, планомерного руководства и агитации. Можно содействовать приближению революции, разъясняя ее объективную необходимость тем классам общества, которым предопределено стать носителями этой революции. Можно заранее предопределить общее направление революции, по мере сил разъясняя революционным классам их задачи и социальные условия исторического момента. Можно ускорить начало революции, используя для усердной и умелой агитации все революционные моменты, ситуации, чтобы подтолкнуть народные классы к политическому выступлению.