Николай Яковлев - Неизвестный Рузвельт. Нужен новый курс! Страница 36

Измученный бессонной ночью Розенман ушел в другую комнату дописывать речь. В утомленном мозгу всплыли слова «новый курс»; Розенман написал последнюю фразу: «Я клянусь проводить новый курс для американского народа». Усталый ФДР, просмотрев заключительный абзац, одобрил его. «Я не имел ни малейшего представления, – пишет Розенман, – что эти слова получат такое распространение, как и губернатор, когда он прочитал и подправил написанное мной. Больше того, он не придал ни малейшего значения этим двум словам».

Американские историки провели тщательное исследование генезиса термина «новый курс». С большим разочарованием они констатировали, что он, скорее всего, заимствован из книги Марка Твена «Янки при дворе короля Артура», которую хорошо знал и любил сам ФДР.

Утром 1 июля бледные и унылые ФДР и его близкие разошлись по спальням. Поспав несколько часов, они собрались у обеденного стола. Рузвельт попросил, чтобы стол отодвинули, иначе он не дотянется до телефона, не сменив свое обычное место. Внешне он ничем не выдавал волнения, спокойно объяснив, что не хочет «терять счастья, сев на другое место». Никто не поддержал шутки – семья и близкие хорошо знали: ФДР суеверен, придает значение многим приметам. Он, например, не любил, когда трое прикуривали сигареты от одной спички, положительно терялся, если видел тринадцать человек за столом, никогда не отправлялся в путь тринадцатого и т. д.

Зазвонил телефон. ФДР взял трубку, его лицо просветлело. «Прекрасно», – ответил он. Когда он повернулся к сидевшим за столом, перед ними был знакомый ФДР – веселый, бодрый. Мисси лукаво заметила: «ФД, вы похожи на кота, съевшего канарейку». Рузвельт улыбнулся и промолчал.

Фарли и Хоу в Чикаго выиграли отчаянный торг. Они добились от Херста, чтобы тот убедил Гарнера снять свою кандидатуру в пользу ФДР, взамен Гарнеру предложили пост вице-президента. Старый техасец Гарнер особенно и не рвался к власти, он любил председательствовать, с нетерпением ожидал отмены «сухого закона» и вовсе не стремился работать. Едва ли он когда-либо всерьез метил в президенты. Гарнер согласился, а ФДР просил передать: «Скажите губернатору, что босс – он, а мы все в случае необходимости пойдем за ним в ад, однако если он зайдет слишком далеко в осуществлении своих диких радикальных идей, из нас выпустят кишки».

Вечером 1 июля при четвертом голосовании Рузвельта одобрили в президенты от демократической партии 845 голосами, не единогласно только потому, что Смит так и не разрешил подчинявшимся ему делегатам штата Нью-Йорк пойти в ногу с конвентом.

По давним американским политическим традициям кандидат в президенты еще 60 дней после конвента не должен был проявлять никакой инициативы. Лишь по истечении этого срока к нему являлась депутация от конвента, сообщавшая новость, которую он якобы не знал: его выдвинули в президенты. Рузвельт заранее решил сломать этот порядок. В 7.25 утра 2 июля трехмоторный самолет стартовал из Олбани в Чикаго. На борту – ФДР с женой, сыновьями Эллиотом и Джеймсом, Розенман, секретари и охрана. Впервые в истории США кандидат в президенты пользовался самолетом.

Встречный ветер задержал самолет на несколько часов, в Чикаго руководители конвента с трудом удерживали делегатов: в зале, не умолкая, гремели оркестры, выступали певцы. Наконец самолет прибыл в Чикаго. Восторженный прием, у ФДР в дружеских объятиях сбили шляпу и пенсне. Вот он на трибуне конвента. Речь была порядочно сокращена во время полета, когда выяснилось, что они запаздывают. Розенман сокрушался: «Многие жемчужные зерна были выброшены на пол самолета», – но все равно она прозвучала весьма неплохо.

«По всей стране мужчины и женщины, забытые в последние годы в политической философии правительства, ждут от нас руководства и более справедливого распределения национального богатства. На фермах, в больших городах, в городках и деревушках миллионы наших сограждан трепетно надеются, что их прежний уровень жизни и мышления не канул в прошлое. Эти миллионы не могут и не будут ждать напрасно.

Я клянусь вам, я клянусь себе проводить новый курс для американского народа. Пусть мы, собравшиеся здесь, станем пророками нового порядка, знания и мужества. Перед нами больше чем политическая кампания, это призыв к оружию. Помогите не только получить голоса, но и победить в крестовом походе – вернуть Америку собственному народу».

На другой день в одной из газет появилась карикатура: изможденный фермер, опирающийся на мотыгу, с надеждой смотрит на пролетающий самолет Рузвельта. На его крыле написано: «Новый курс». Звонкий лозунг в полете!

Рузвельт вместо Дж Раскоба назначил Дж Фарли председателем национального комитета партии. Ответственность между ним и Р. Моли была строго разграничена. Фарли заметил Моли: «Мое дело заполучить для него голоса, и все. Вы и он (Рузвельт. – Н. Я.) решите, что говорить, это меня не касается». В Нью-Йорке была развернута штаб-квартира, в созданной в мгновение ока системе работало свыше 600 человек. ФДР и Фарли решили обойти инертные, как показал опыт, комитеты партии в штатах и округах и установить прямую, чуть ли не личную связь со 140 тыс. ее активистов, выявленных в предшествующие месяцы.

«Мозговой трест» засел за подготовку речей. Он пополнился 50-летним генералом X. Джонсоном, рекомендованным Барухом. Джонсон, обладавший зычным голосом, прошел военную службу в вашингтонских канцеляриях, в войну представлял армию в управлении военного производства. Он разорился в годы кризиса и поэтому имел личные счеты с администрацией Гувера. Когда он впервые появился в губернаторском дворце, ФДР и его советников пленил лихой тон Джонсона, изобличавшего республиканцев. Один Моли, уже слышавший все это от него раньше, попытался отдохнуть, но и на втором этаже, спасения не было: голос генерала гремел на весь дом. Джонсон энергично отстаивал тезис, близкий сердцу Тагвелла и Берли: «Основная предпосылка процветания – потребление, а это требует покупательной способности». Они нашли общий язык.

До открытия кампании ФДР нужно было закрыть застаревшую язву – заняться коррупцией Таммани. Республиканцы требовали этого по политическим мотивам, честные люди по всей стране видели в том, как губернатор справится с делом, пробный камень его нравственной пригодности к государственной деятельности.

Еще в середине 1931 года ФДР санкционировал расследование комиссией легислатуры судебных властей Нью-Йорка. Он надеялся, что расследование, проводившееся легислатурой, где большинство составляли республиканцы, отведет гнев Таммани от него. Надежды не оправдались, ему пришлось осенью 1931 года по представлению советника комиссии С. Сибери освободить от должности одного шерифа – было доказано, что за семь лет шериф получил жалованье 87 тыс. долл., а внес в банк на свое имя 396 тыс. долл. К маю 1932 года неутомимый Сибери добрался до мэра Нью-Йорка Уокера. Отцу города было предложено объяснить, как бухгалтер юридической фирмы Уокера, получавший 60 долл. в неделю, сумел положить в банк 961 тыс. долл., из которых оплачивал расходы мэра. Почему компания такси дала мэру 26 тыс. долл.? Почему один книгоиздатель выплатил ему 246 тыс. долл., хотя мэр не вложил в дело ни цента? Уокер невразумительно говорил о «щедрости» друзей.

Сибери переслал губернатору без всяких рекомендаций обвинительные материалы, собранные против мэра. ФДР морально оказался в чрезвычайно трудном положении: дело Уокера дамокловым мечом висело над ним. Бунт Смита, а следовательно, и Таммани на конвенте упростил проблему. 5 августа губернатор сообщил, что на 11 августа Уокер вызывается в Олбани для дачи показаний. Этот день республиканцы наметили для первой речи своего кандидата в президенты Г. Гувера.

В разгар предвыборной борьбы Рузвельт три недели провел в душной комнате в Олбани, лично допрашивая Уокера. Он вел дело с большим достоинством, с каждым днем процедура становилась все свирепее. Информация о расследовании в Олбани не сходила с первых страниц газет, комментаторы гадали о степени наказания для Уокера – увольнение или просто суровый выговор губернатора. ФДР не мог решиться. Внезапно пришла телеграмма. Уокер сам подал в отставку. ФДР вышел из трудной переделки с минимальными политическими издержками. Правдолюбие губернатора превозносилось печатью, не было объяснено только одно: как случилось, что член «мозгового треста» юрист О’Коннор представлял интересы Уокера во время расследования. Все без исключения американские биографы ФДР либо умалчивают об этом, либо только мимоходом упоминают этот факт…

Босс Таммани Кэри все же решил отомстить. Не осмелившись больше замахнуться на ФДР, он сорвал назначение Розенмана членом Верховного суда штата Нью-Йорк, что было давней мечтой Сэма. Рузвельт успокоил Розенмана: «Запомни, что у меня крепкая память и длинная рука для друзей». Менее чем через год Розенман занял желанное место, где оставался до 1943 года, а Кэри выбросили из руководства Таммани.