Генри Киссинджер - Мировой порядок Страница 39

Когда начались переговоры (2003), Иран имел 130 центрифуг. На момент написания этой книги число центрифуг достигло примерно 19 000 (лишь половина используется). До начала переговоров Иран не имел возможности расщеплять уран; в промежуточном соглашении за ноябрь 2013 года Иран признал, что обладает 7 тоннами низкообогащенного урана (с учетом количества центрифуг в стране, этот запас может быть превращен в оружие за несколько месяцев, и его хватит на производство 7–10 бомб наподобие той, что была сброшена на Хиросиму). Да, Иран пообещал ликвидировать около половины своего запаса, но не напрямую: 20 %-ный уран всего лишь переведут в форму, из которой его легко восстановить до исходного состояния, и мощности для этого у Ирана найдутся. В любом случае, с таким количеством центрифуг обогащение до 20 процентов уже видится несущественным, поскольку уран, обогащенный до 5 процентов (пороговое значение, выдаваемое за достижение переговорщиков), можно обогатить до нужной степени за те же несколько месяцев.

Точки зрения представителей обеих сторон на переговорах отражают различную трактовку мирового порядка. Иранцы фактически открыто заявили, что не откажутся от выбранного курса, и их не пугают возможные атаки ядерных объектов Ирана. Западные участники переговоров убеждены (и, подчеркивая свою приверженность миру и дипломатии, периодически говорят об этом вслух), что последствия военного нападения на Иран несравнимы с рисками дальнейшего развития иранского ядерного потенциала. Их доводы подкрепляются «мантрой» профессионалов: из каждого тупика есть выход – новое предложение, за которое они несут ответственность. Для Запада главный вопрос состоит в том, возможно ли найти дипломатическое решение или потребуются военные меры. В Иране же ядерная программа рассматривается как один из пунктов борьбы за новый региональный порядок и идеологическое доминирование, борьбы, что ведется всюду и везде, способами мирными и военными – от военизированных операций до дипломатии, официальных переговоров, пропаганды, политических диверсий, и все эти способы равно усиливают общий эффект. В этом контексте стремление к соглашению должно учитывать тот факт, что Тегеран хотя бы изучит шансы на смягчение напряженности, чтобы избавиться от санкций, но сохранить атомную инфраструктуру и максимальную свободу действий, а к реализации ядерной программы вернуться позже.

По временному соглашению в ноябре 2013 года Иран согласился приостановить обогащение урана в обмен на снятие некоторых международных санкций, наложенных за нарушение резолюций Совета Безопасности ООН. Но поскольку соглашение позволяло Ирану продолжать обогащение еще полгода, срок договоренностей истечет к моменту, когда должно быть готово постоянное соглашение. Практические последствия очевидны: Запад де-факто признал иранскую ядерную программу и не стал уточнять (как говорили у нас) ее масштабы.

Переговоры о постоянном соглашении продолжаются. Условия – или хотя бы возможность их выработки – пока неизвестны, но ясно, что они, как и многое на Ближнем Востоке, затронут «красную линию». Станут ли западные переговорщики (от лица группы П5+1) настаивать, что ограничения коснутся процесса обогащения, как сформулировано в резолюциях ООН? Это чрезвычайно сложная задача. Ирану придется сократить количество центрифуг до уровня, соответствующего правдоподобным цифрам гражданской ядерной программы, и уничтожить или законсервировать остальные. Такой исход, фактический отказ от военной ядерной программы, сулит перспективу кардинального изменения отношений Запада с Ираном, особенно если стороны согласятся вдобавок сообща бороться против суннитского и шиитского воинствующего экстремизма, активно угрожающего региону.

Учитывая неоднократные заявления верховного лидера Ирана, что Иран не откажется от мощностей, которыми уже располагает, – эти заявления подкреплял своими разъяснениями целый сонм старших иранских чиновников, – иранцы, судя по всему, намерены договариваться об отказе от производства боеголовок или о сокращении числа центрифуг до минимума, который позволяет при необходимости вернуться к реализации военной ядерной программы. При такой схеме Иран продемонстрирует международному сообществу верность фетве своего руководителя о недопущении производства ядерного оружия (текст этой фетвы не публиковался, и его никто не видел – только иранские лидеры); он готов взять на себя обязательства по отказу от создания ядерного оружия и допустить инспекторов для контроля выполнения соглашений. Конечно, все будет зависеть от количества времени, которое потребуется Ирану на создание ядерного оружия после нарушения договоренностей, буде их удастся подписать. Иран сумел построить два секретных комплекса по обогащению урана буквально в разгар международных инспекций, а потому при подготовке соглашения нужно учитывать возможность подобных действий с его стороны и в дальнейшем. И нельзя оставлять Иран в качестве «виртуальной» ядерной державы – ведь эта страна способна стать ядерной куда быстрее, чем к такому варианту сможет подготовиться любой «неядерный» сосед или успеет вмешаться любая ядерная держава.

Иран с исключительным мастерством и ловкостью реализует провозглашенную цель подрыва государственного строя на Ближнем Востоке и вытеснения Запада из региона. Не важно, создаст он и испытает ядерное оружие в ближайшее время или «просто» сохранит такую возможность, – последствия подобного исхода для регионального и глобального порядков сопоставимы. Даже если Иран удовлетворится потенциальным шансом создать ядерное оружие, он добьется этого вопреки самым всеобъемлющим международным санкциям, когда-либо налагавшимся на какую-либо страну. Геостратегические конкуренты Ирана, то есть Турция, Египет и Саудовская Аравия, тоже примутся разрабатывать или приобретать ядерное оружие, ибо желание догнать Иран станет непреодолимым. Риск израильского превентивного удара значительно возрастет. Что касается Ирана, он, выдержав санкции и создав ядерный арсенал, укрепит свой авторитет, припугнет соседей и усугубит свои способности к традиционным методам ведения войн.

Утверждалось, что новый подход к американо-иранским отношениям сформируется в ходе переговоров по ядерной программе, и это позволит компенсировать «отступление» Запада с исторических позиций. Часто ссылаются на отношения Америки с Китаем, которые эволюционировали от враждебности к взаимному признанию и даже сотрудничеству за относительно короткий период времени в 1970-х годах. Иран можно убедить, как иногда говорят, не размахивать столь вызывающе виртуальной ядерной «дубиной» в обмен на добрую волю и стратегическое сотрудничество с Соединенными Штатами.

Сравнение, увы, хромает. Китай имел сорок две советские дивизии на своей северной границе после десятилетней эскалации взаимной вражды, да и внутри страны начались неурядицы. У него были все основания искать «альтернативную» международную систему, в которой можно закрепиться. В отношениях Запада с Ираном столь очевидные поводы к кооперации отсутствуют. За последние десять лет Иран увидел крушение двух своих самых серьезных противников – режима талибов в Афганистане и режима Саддама Хусейна в Ираке (по иронии судьбы, оба свергнуты американцами) – и усилил свое влияние и военное присутствие в Ливане, Сирии и Ираке. Два нынешних главных конкурента за влияние в регионе, Египет и Саудовская Аравия, заняты внутренними проблемами, тогда как Иран быстро их преодолел (видимо, успешно), подавив оппозицию в ходе демократического восстания 2009 года. Лидеров Ирана принимают в международном респектабельном обществе, не требуя сколько-нибудь значимых изменений текущей политики, а западные компании были готовы инвестировать в страну даже в период санкций. Как ни удивительно, рост суннитского экстремизма вдоль границ Ирана может заставить Тегеран задуматься. Но столь же вероятно, что Тегеран рассматривает нынешний стратегический ландшафт как складывающийся в его пользу, а свой революционный курс – как вполне оправданный. Какой именно вариант выберет Иран, зависит от его собственных предпочтений, а не от американских представлений.

До сих пор Иран и Запад вкладывали каждый свой смысл в саму концепцию переговоров. Американские и европейские переговорщики с осторожным оптимизмом рассуждали о перспективах соглашения по ядерной программе и проявляли максимальную сдержанность в публичных комментариях в надежде обеспечить благоприятную атмосферу – а аятолла Хаменеи назвал ядерные переговоры частью «вечной религиозной борьбы», когда переговоры – разновидность сражения, и компромисс недопустим. В мае 2014 года, за шесть недель до истечения промежуточного соглашения, верховный лидер Ирана, как сообщается, описал переговоры по ядерной программе следующим образом: