Рудольф Баландин - «Клубок» вокруг Сталина Страница 8

Итак, надо отдавать себе отчет в том, за что и против чего велась скрытая, но острейшая борьба в руководстве СССР и ВКП(б). Со времен власти Горбачева-Ельцина стало ясно, к чему могла привести в СССР победа оппозиции и, в частности, Троцкого, которого непомерно превозносят антисталинцы. Еще Хрущев начал проводить активнейшую антисталинскую политику, в результате чего были нанесены сокрушительные удары по нашему сельскому хозяйству, промышленности, руководящему аппарату, а мир был поставлен на грань атомной войны. Именно тогда началось беспрецедентное для развитых стран второй половины XX века повышение смертности населения (при снижении рождаемости).

Конечно, можно лишь гадать, к чему бы привело страну господство троцкистов после смерти Ленина. Но то, что господство Сталина привело к победам в социалистическом и культурном строительстве, в войне и послевоенном укреплении и расширении коалиции социалистических государств, быстрому восстановлению народного хозяйства, — это неоспоримо и очевидно. Столь же очевидно, что эти победы дались нелегкой ценой, потребовали огромных жертв, в частности, множество погибших от голода и болезней.

Напряжение сил было огромным. Но разве известны истории великие победы без немалых жертв? Надо же иметь в виду, что страна находилась постоянно на военном положении, в осаде, под угрозой вторжений с Запада и Востока, среди враждебных держав, имевших огромный экономический и военный перевес. Все это требовало буквально военной дисциплины не только внутри правящей коммунистической партии, но и вообще в стране. Вспомним, как демократические полисы Древней Греции в подобные периоды управляли диктаторы или тираны. В России это произошло стихийно.

Почему после смерти Ленина партийное руководство пошло за Сталиным, а не за Троцким?

В окружении тяжело больного Ленина преобладали, судя по всему, антисталинские настроения. Во всяком случае, Крупская была чрезмерно оскорблена резким замечанием Сталина о том, что она ухудшает состояние Ленина, обсуждая с ним партийные дела. Он пригрозил вызвать и проработать ее поведение в ЦКК. Как вспоминала Мария Ульянова, «Надежду Константиновну этот разговор взволновал чрезвычайно: она была совершенно не похожа сама на себя, рыдала, каталась по полу». Это произошло 22 декабря 1922 года.

Эпизод показывает, что Сталин не был хитрым и лицемерным царедворцем, иначе он не стал бы настраивать против себя самого близкого к больному Ильичу человека. Крупская рассказала Ленину об оскорблении, которое нанес ей Сталин. По-видимому, это она сделала из каких-то политических соображений, потому что не могла не знать, что сильное волнение только повредит ее мужу. Видно, ее желание навредить Сталину было сильней заботы о здоровье Ленина. (Ведь она напомнила Ленину об этом эпизоде 5 марта, когда первоначальная реакция обиды должна была сильно ослабеть.) Взбешенный Ленин продиктовал:

«Товарищу Сталину. Строго секретно. Лично. Копия тт. Каменеву и Зиновьеву.

Уважаемый т. Сталин! Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву…»

Создается впечатление, что именно Зиновьев и Каменев, которые вскоре образуют вместе с Троцким объединенную оппозицию Сталину, подтолкнули Крупскую (или кого-то еще?) на столь опасный для здоровья Ленина шаг: сообщение о размолвке Сталина с Крупской. В данном случае видна работа профессиональных интриганов и провокаторов.

Завершим письмо: «Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас известить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения. С уважением,

А до этого, 4 января 1923 года, Ленин в дополнении к письму съезду партии писал: «Сталин груб… Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина… и назначить на его место другого человека, который во всех отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью…»

Так оно и показалось подавляющему большинству крупных партийных работников, делегатам съезда. Они решили, что если Сталин и груб, однако он справедлив и прямолинеен в своих словах и действиях. К тому же всем было известно, что Троцкий совершенно пренебрежительно, если не сказать нагло, относился и к «товарищам», и к тем поручениям, которые давал ему ЦК партии. Позже он признался в автобиографии: «Я не гожусь для поручений: либо рядом с Лениным, если бы ему удалось поправиться, либо на его месте, если бы болезнь одолела его».

Серьезные расхождения со Сталиным и согласия с оппозиционерами были у Ленина по так называемому национальному вопросу. Об этом многие историки предпочитают умалчивать, но необходимо учитывать тот факт, что при Ленине и многие годы после него у кормила власти в РСФСР, а затем СССР, в карательных органах, системе пропаганды стояло непропорционально много представителей еврейской национальности. Например, в Совете Народных комиссаров из 20 членов их было 14, а русских всего двое.

А при этом Ленин более всего опасался и чаще всего подвергал критике именно русских за национализм, который для них едва ли можно считать характерным (скорее, это проявляется у малых народов). Он при создании СССР более всего опасался: приняты ли достаточные меры, как он писал, «чтобы действительно защитить инородцев от истинно русского держиморды? Я думаю, что мы этих мер не приняли, хотя и должны были принять. Я думаю, что тут сыграли роль торопливость и администраторское увлечение Сталина, а также его озлобление против пресловутого «социал-национализма».

Чуть позже он высказался еще определеннее: «Политически ответственным за всю эту поистине великорусско-националистическую кампанию следует сделать, конечно, Сталина и Дзержинского…» Надо заметить, что после этого Ф.Э. Дзержинский стал кандидатом в члены Политбюро, а с 1924 года еще и председателем ВСНХ СССР; на этой должности он пробыл недолго, неожиданно и, пожалуй, загадочно умерев на июльском 1926 года Пленуме ЦК после резкого выступления против оппозиции.

Странно, конечно, что грузин Сталин-Джугашвили и поляк Дзержинский оказались, по Ленину, руководителями «великорусско-националистической кампании». По сути дела, они выступили в защиту демократических прав русских, составляющих цементирующее большинство советского народа.

По отношению к русскому народу Ленин и Троцкий находились примерно на одних позициях, почти прямо противоположных сталинской. И в этом, пожалуй, состояло одно из важнейших преимуществ Сталина перед оппозиционерами в глазах партийных и беспартийных масс. Все-таки русский народ не был тем «быдлом», за который его принимал Троцкий и целый ряд крупных партийных деятелей.

Кстати сказать, ленинское указание на «администраторские увлечения Сталина» следует, по-видимому, толковать как излишнее внимание к государственным, а не партийным делам, отчуждение от идеи мировой революции (в чем упрекал Сталина и Троцкий). Но при всех несправедливых и справедливых нападках на Сталина, Ленин обратился именно к нему с просьбой дать ему яду, чтобы избавить от мучительной болезни. Сталин просил Ильича успокоиться и верить, что при необходимости он (Сталин) исполнит это его желание. Выходит, из всех своих соратников Ленин в личном плане больше всех доверял Сталину, рассчитывая на его честность и порядочность.

И все-таки удивительно, что Ленин обвинил в великорусском национализме не кого-то из русских, а грузина и поляка. Получается, что сами-то русские таким пороком не страдают, а за них заступаются представители двух национальных меньшинств. Судя по всему, отстранение Сталина от руководства явилось бы катастрофой для русского, да и многих других народов СССР.

После смерти Ленина и во время его похорон Троцкий находился в Сухуми. Свои ощущения он достаточно аляповато, но «красиво» отразил в своей биографии: «Вместе с дыханием моря я всем существом своим ассимилировал уверенность в своей исторической правоте». Ассимиляция эта, как показала история, его жестоко обманула. По-видимому, он полагал, что в результате смятения, вызванного смертью вождя, партийное руководство осознает, что только Троцкий способен занять место Ленина. Его будут вызывать, умолять, восхвалять и призывать «на власть», как некогда новгородцы Рюрика, или как беспринципного, но незаурядного человека и полководца Алкивиада изгнавшие его жители Афин. Ничего подобного не произошло. Партия верила Сталину больше, чем Троцкому.