Теория гегемонии - Денис Роиннович Гаврилов Страница 8

опыта и чувственного восприятия внешнего мира. Это послужило основанием представления о просвещении общества как гаранта счастливого среднего класса, который занимается торговлей, культурно воспитан и не ведёт войн. Такая утопия оказалась похлещи любых марксистских представлений, однако именно в её парадигме живёт наше общество и её ценностям подчиняется, а значит отвергает собственный архетип, который лежит в основе русско-евразийской цивилизации, тем самым разрушая её культурное ядро и нас с вами. Поэтому вопрос о возвращении к собственному архетипу для контргегемонии глобален и актуален, это неизменный источник жизни, к которому мы обращаемся, минуя либеральную смерть. Мы не пустое место, не чистая доска, и пора об этом заявить на весь мир.

Выбирая собственную идентичность в противовес безликому глобализму, мы не можем не обратить внимания на социальный аспект любой гегемонии. За что вы боретесь, пролетарский класс или союз с буржуазией? Выбор не отменяет возможность следовать «золотой середины». Времена, когда всю буржуазию лишали имущества и вырезали под корень прошли, кровь и смерть людей не стоит того. Но и оставлять мировую гегемонию буржуазной нельзя, она показала на что способна у власти и на какие лишения обрекает народ. Как выразился герой одной книги: «Если вы колеблетесь между путём воина и обязательством перед кучкой жирных торгашей, богатеющих на страданиях народа, – вы не воины, вы наёмники. Вы вряд ли сможете глядеть в глаза своим детям, когда они вырастут».

Вопрос гегемонии – это не только вопрос власти. Это, прежде всего, этический вопрос. В том чья кровь уже остыла, становится эгоистом, он живёт для себя, и интересы народа ему важны, лишь пока они служат его собственным интересам. Идея буржуазной либеральной гегемонии проста: они готовы уничтожить весь мир, создавая райский уголок вокруг себя. Это скверная, но присущая многим людям в любой стране психология. В результате забвения традиционных ценностей, намеренно уничтоженных модернистами и развеянных по миру в виде пепла в постмодерн, мы приходим к негативному восприятия мира. А солнце и природа не изменились, изменяется сущность человека.

Будет ошибочно полагать, что подобное есть явление только нашего времени. Это было во все времена в тех или иных формах. Вопрос в принятии такого положения дел или борьба с ним. Логика буржуазии ясна: «Если мы начнём делиться с беднотой, то скоро станем такими же тупыми животными, как и они. Что отличает человека высшего сословия от черни? Только деньги, и то, что они несут – удобства и роскошь, лёгкую и необременительную работу, которая заключается просто в заключение сделок с нами же подобными». Любой, кто заступается сегодня за «быдло», будет наказан гегемоном. Сделать мир лучше – означает лишить определённый круг людей прибыли. А это непростительное нарушение либерального высшего светского общества. Это вызывает лишь недоумение, откуда взялся этот сумасшедший, он не знает правил рынка, по которым принято играть?

Локальный гегемон (будущий контргегемон), который избирает путь противостояния мировому гегемону, должен решить для себя вопрос уровня компромиссов, на которые может пойти. Это нелёгкий путь эквилибристики по канатной дорожке. Здесь не возникает вопрос соотношения принуждения и доверия гегемонии, решается волевой выбор. И часто на этом этапе контргегемон теряет свой потенциал. «Большинство людей достаточно разумны, чтобы подчиниться сильному, надавить на слабого, устроиться по удобнее… Они умны и начитаны, они постоянно идут на компромиссы – с окружающим миром, с собственной совестью, с законом и другими людьми. Созданы очень интересные научные теории компромиссов, живя по которым, ты в бесконечной войне жизни будешь выигрывать одно сражение за другим. Это так правильно, так удобно. Но после каждой такой победы ты оставляешь в очередной сделке частичку себя, своей души – по чуть-чуть, по капельке, пока в конце не осознаешь, что, выигрывая сражения, войну ты проиграл. Это, конечно, если в тебе останется хоть что-то от того честно и наивного юноши, который только начинает сражение за свои идеалы. А чаще всего не остаётся ничего, и человек умирает в полной уверенности, что жизнь удалась».

И остаётся констатировать, что в людях, достигших высокого положения, но равнодушно смотрящих на страдания других, способных перешагнуть через все человеческое – зверь победил, заставляя служить собственным желаниям. Вот и гадай потом, усыплять таких или изолировать от общества. А что наши учителя жизни? Что мы могли бы сказать великим европейским просветителям? Что скажут все те политики, которые одобряют геноцид своего народа? Что скажут последователи «великих учёных», которые осуществляют в жизнь все их идеи? «Живущие ради удовлетворения своих амбиций любой ценой, забыв о сострадании и милосердии, и применяющие знания и силу бездумно, ради платы, как бы велика она не была, не меньшие, а то и большие преступники, чем те, кто используют ваши изобретения. Вы мните себя суперлюдьми, не замечая, что вы – уже не люди. Вы нелюди. В вас жажда знаний выжгла душу не менее сильно, чем в других жажда власти и наживы».

Те, кто скрытно поддерживает таких людей, не смогут всегда оставаться в тени. Любой традиционалист себе и другим прямо сейчас должен сказать твёрдое «Нет!». И только тогда можно помыслить контргегемонию.

Постмодерн вырастил человека-амебу. Конечно, это не совсем то, что представлял себе либерал-Локк. И совершенно не то, что мыслил Ницше. Но какую матрицу заложишь, такой продукт и получается. Даже не осознавая, можно вылепить из праха совершенство, а из золота – зверя. Вопрос в том, кто «лепит», какие смыслы вкладывает, какое «ядро» представляет идеалом.

Становление контргегемонии

Когда Джон Локк в буржуазно-феодальной Англии смотрел в окно своего дома на мир людей, он удивлялся словам Томаса Гоббса о том, что человек плох. Вот люди идут на рынок, чтобы продать или купить произведённые товары – и продавец и покупатель довольны. Казалось бы, торговля, преследуя свои интересы, только создаёт благо людям. Отсюда впервые появился миф о «среднем классе», который обеспечит процветание нации после появления мелких буржуа, а государство после всеобщего просвещения отпадёт за ненадобностью, ведь все умные торговые люди заключат договорённости внутри гражданского общества, которому не понадобится «Левиафан». Но Маркс, руководствуясь диалектикой Гегеля, опроверг это тем тезисом, что существуют непреодолимые противоречия внутри общества, которые исходят из корыстного использования отчуждённого труда пролетариата, в ходе которого показывается на свет угнетаемый характер таких взаимоотношений. Несправедливая эксплуатация человека человеком осуждается с моральной точки зрения, а в либерализме она оправдывается рисками потери прибыли, который несёт буржуа в ходе рыночных операций.

Что для Локка было страшно? Потеря стабильности торговли, то, что последователями Адама Смитта было описано как кризис перепроизводства, в ходе которого владельцы собственности моментально банкротятся. И действительно, «Великая американская депрессия» показало всю