Мэрилин Ялом - История груди Страница 24

Приезжавшие в Голландию в XVII веке оказывались под впечатлением от пышных прелестей голландских женщин и свободы их поведения, немыслимой для респектабельных женщин других европейских стран. «Поцелуи в общественных местах, смелые речи, прогулки без сопровождения — все поражало иностранцев, и особенно французов, как шокирующая непристойность, хотя они раз за разом убеждались в неприступном целомудрии замужних женщин»[154]. Заметные округлости голландских женщин и их свободные манеры явно не были синонимами сексуальной распущенности, как это было бы на родине иностранцев.

Шли годы, Голландия стала мощной колониальной державой, и мода отражала растущее богатство нации и растущее влияние иностранных стилей. В первой половине XVI века испанские гофрированные воротники, закрывающие шею, женщины носили повсеместно, и их головы лежали на воротниках, словно тыквы на блюде. К середине столетия эти воротники отступили, а им на смену пришли легкие кружевные воротники. Позже, следуя французскому и английскому стилям, линия выреза спустилась ниже и обнажила грудь от ключиц до начала округлостей, иногда даже почти до края соска. Насколько низким будет линия декольте, женщина решала сама в соответствии с социальной принадлежностью, религией, возрастом и, разумеется, личными предпочтениями. Многие строгие протестантки продолжали носить огромные воротники, которые образовывали подобие навеса вокруг шеи и плеч, а на голове — плотно прилегающие чепцы. Хотя среди женщин среднего и высшего классов уже вошло в моду слегка обнажать грудь и выпускать из-под чепца вьющуюся прядь волос. Как во Франции и в Англии, задававших тон, корсеты стали основной частью туалета женщин среднего и высшего классов. Это украшение, пришедшее из-за границы, поднимало грудь на неестественную высоту, и его, конечно же, строго осудили проповедники и моралисты. Они настоятельно рекомендовали голландским женщинам грудь опустить и скромно прикрыть ее косынкой.

Менее привилегированные женщины, служанки и работницы ферм, носили только зашнурованный спереди корсаж поверх нижней рубашки (илл. 40). Шнуровку легко было распустить, а рубашку — раскрыть, чтобы обнажить грудь. Проститутки носили либо корсеты под платьем, либо корсажи, чтобы поднять грудь повыше и обеспечить себе необходимую в этой профессии пышность форм.

Золотой век миновал, а репутация полногрудых у голландских женщин осталась. Французский философ XVIII века Дени Дидро сделал негалантное заявление, которое делает ему мало чести. По его мнению, голландские женщины таковы, «что не хочется и выяснять, правдива их репутация пышногрудых или нет»[155]. Разумеется, Дидро более известен как один из столпов эпохи Просвещения, когда он и его коллеги открыли для себя и приняли те республиканские ценности, которые голландское общество исповедовало уже некоторое время. Англичанам и французам потребовалось на сто лет больше, чем голландцам, чтобы увидеть связь между домашней гармонией с ее материнским грудным вскармливанием и хорошим управлением государством. А когда они это поняли, груди стали эмблемой нового социального порядка.

Глава четвертая

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ГРУДЬ: ГРУДЬ ДЛЯ НАЦИИ

За всю историю — за исключением нашего времени — никогда вокруг груди не было такого столкновения мнений, как в XVIII веке. Когда мыслители-просветители решили изменить мир, женские груди стали полем битвы для противоречивших друг другу теорий о человеческой расе и политических системах. Еще до окончания этого века грудь свяжут с идеей нации. Не будет слишком большим допущением сказать, что именно тогда новые западные демократии придумали политизированную грудь и с тех пор делают первые шаги в этом направлении.

Политические страсти не отразились на женской одежде, поскольку мода подчеркивала грудь исключительно как эстетическое и эротическое украшение. Во Франции и в Англии, задававших тон во всей Европе, корсеты и корсажи были рассчитаны на то, чтобы выпрямить спину, отвести лопатки назад и выпятить грудь. Легкое движение красавицы, и сосок показывался из выреза. Если верить цветистому языку одного из историков моды, английская кокетка пользовалась «любой возможностью показать сосок подмигивающему повесе»[156].

Определенно при дворе короля Людовика XV (годы правления 1715–1774) мало кто думал о политическом значении груди. Этот двор прославился своим распутством. Удовлетворяя аппетит на эротику, французские художники заполняли холсты сладострастными женщинами с разной степенью обнаженности. Декольте имело значение и для Людовика XV, который выговорил одному из своих министров за то, что тот не знает, велика ли грудь у будущей невестки короля Марии Антуанетты. «А ее грудь? У женщин смотрят в первую очередь на нее», — якобы сказал король.

Идеалом все еще оставалась невинная грудь, молодость и красоту которой сохраняли с помощью кормилиц. В 1700 году меньше половины английских матерей сами кормили своих детей грудью, остальных кормили нанятые женщины или использовался метод «сухого кормления», когда младенцу давали полужидкую пищу[157]. Во Франции к услугам кормилиц прибегало еще больше матерей. Если в XVI веке к кормилицам отправляли только детей знати, то в XVII веке к этому прибегали буржуазные семьи, а в XVIII веке — представительницы низших классов. Работающие женщины и аристократки одинаково зависели от молока кормилиц: первые получали возможность работать, вторые — свободу выполнять многочисленные социальные обязанности, которые накладывала на них светская жизнь.

К середине века около 50 процентов парижских детей отправляли к кормилицам в деревню. В 1769 году в Париже появилось Бюро по найму кормилиц, которое должно было следить за тем, чтобы кормилицам платили вперед[158]. К 1780 году примерно из двадцати тысяч младенцев, рожденных в Париже, лишь 10 процентов кормили грудью в их доме. Остальные 90 процентов отправлялись родителями или воспитательными домами к кормилицам[159]. Но уже к 1801 году оказалось, что половину парижских детей и ⅔ английских детей кормят грудью их матери[160]. Что послужило причиной такой удивительной перемены?

В середине XVIII века по всей Европе разнесся яростный вопль моралистов, философов, врачей и ученых. Выступая от имени природы, они решили доказать, что естественные процессы в организме полезны для политики. Физическое здоровье стало символом здоровья государства, и женские груди метонимически несли зачатки болезни или благополучия[161]. Согласно этим новым рассуждениям, груди делились на две категории: «продажные» или «заражающие» груди кормилиц и материнские груди, связанные с возрождением семьи и социума.

В Англии кампания против института кормилиц началась с нескольких эссе, в которых утверждалось, что материнское грудное вскармливание необходимо для блага конкретного ребенка и всей нации[162]. Молоко родной матери считали природным средством для борьбы с высоким уровнем смертности среди младенцев среднего и высшего классов, которых отсылали к кормилицам более низкого происхождения. В желающих стать кормилицами недостатка не было. Это оставалось одним из немногих занятий, позволявших простой женщине зарабатывать наравне с мужем-крестьянином, особенно если она кормила не одного ребенка, а так поступали многие. Мало кто задумывался о том, как страдает от этого собственный ребенок кормилицы, которого лишали материнского молока ради получения денег за кормление другого ребенка.

Еще до середины XVIII века основным аргументом против использования кормилицы было то, что с ее молоком ребенок получит плохой характер и физические недостатки той, которая его выкормила. Романист Даниэль Дефо (1660–1731) с гневом обрушился на матерей, которые позволяют своим детям «сосать кровь жизни молочницы или чесальщицы шерсти» и которые «не побеспокоятся о том, чтобы узнать характер, отрицательные качества и даже душу женщины, чье молоко он сосет, не говоря уже о ее телесных болезнях»[163]. Несмотря на литературный талант и живое воображение, Дефо явно не удалось избавиться от предубеждения, с которым представители среднего класса относились к рабочему классу.

Но главной силой в английском крестовом походе против кормилиц были не писатели, подобные Дефо, а врачи, и особенно Уильям Кэдоган. Его влиятельный труд 1748 года «Эссе о грудном вскармливании», еще до конца века неоднократно переиздававшийся в Англии, Америке и Франции, призывал матерей следовать законам «непогрешимой природы» и принять обязанности грудного вскармливания. Чтобы отец не чувствовал себя исключенным из диады мать — дитя, Кэдоган отводил ему роль сторожевого пса: «Я бы настоятельно рекомендовал каждому отцу присматривать за тем, как кормят его дитя»[164]. «Производство» молока для британских детей считалось слишком ответственным делом, чтобы оставлять его в руках женщин, учитывая, что «большинство матерей любого сословия либо не могут, либо не хотят взять на себя хлопотные обязанности по вскармливанию собственных детей».