Лансель Серж - Ганнибал Страница 38

Зимовка в Цизальпинской Галлии (январь-апрель 217 года). Начало определения италийской политики

Рим торопился поскорее перевернуть позорную страницу своей истории и с надеждой ждал наступления нового, 217 года. В марте, как всегда, приступали к своим обязанностям вновь избранные консулы. В соответствии с законом один консул избирался из числа патрициев — им стал Гней Сервилий Гемин, выходец из древнейшей фамилии родом из Альбы Лонга, — а второй из плебеев; на сей раз выбор пал на столь выдающуюся личность, как Г. Фламиний Непот.

Фламиний не в первый раз достигал власти. Народный трибун 232 года, именно он добился раздела так называемых Пиценских и Галльских владений, то есть земель на побережье Адриатики, прежде принадлежавших сенонским галлам, в пользу римского плебса. Эта акция, ознаменовавшая начало его политической карьеры, тогда же превратила его в своего рода бельмо на глазу римского сената, состоявшего из аристократов и не привыкшего делиться с плебсом завоеванными землями. Полибий, неизменно служивший выразителем интересов знати, не жалел слов осуждения, сурово бичуя политику, которую он считал не только демагогической по форме, но и вредной по существу (II, 21, 8) [58]. Несмотря ни на что, карьера Фламиния шла по восходящей. В 227 году он в качестве претора первым стал управлять новой провинцией — Сицилией, присоединенной к Риму в результате Первой Пунической войны. В 223 году его в первый раз избрали консулом, и это избрание сопровождалось шумным скандалом. Знать пыталась отменить результаты выборов под тем предлогом, что Фламиний и его коллега П. Фурий Фил были выбраны при неблагоприятных предзнаменованиях. Несколько позже та же самая знать постаралась лишить обоих консулов заслуженного триумфа после победы, одержанной при Адце над инсубрами. На сей раз консулы провинились, проигнорировав отправленное сенаторами письмо, в котором им предписывалось воздержаться от битвы все из-за тех же дурных предзнаменований. Но консулы поступили по-своему: они сначала выиграли битву, а уж потом прочитали письмо! Воспоминание об этом случае надолго застряло в памяти консула 217 года… Незадолго до Тразименского сражения, когда римский лагерь готовился сняться с места, к Фламинию прибежал один из командиров и доложил, что никак не удается выдернуть из земли слишком глубоко воткнутое знамя, что, безусловно, являлось зловещим предзнаменованием. Консула это сообщение привело в ярость. «Может, у тебя есть для меня и письмо от сенаторов с запретом вступать в бой?» — закричал он на подчиненного (Тит Ливий, XXII, 3, 13). Чтобы завоевать репутацию опасного вольнодумца, с избытком хватило бы и меньших грехов. Этот «новый человек» — так называли в Риме государственного деятеля, не имевшего знатных предков — получил должность цензора еще сравнительно молодым, в 220 году, и его деятельность в этом качестве оставила по себе заметный след. Моммсен считает, что именно он вместе со своим коллегой, патрицием Л. Эмилием Папом, провел реформу избирательных комиций, в результате которой несколько возросло политическое влияние римских граждан «второго класса» и соответственно снизилось влияние класса «богатых». В историю имя Фламиния вошло благодаря сразу двум крупным «проектам», не равноценным по важности, но одинаково популярным. Во-первых, в южной части Марсова поля он построил знаменитый «цирк», служивший местом народных собраний, а во-вторых, проложил не менее знаменитую Фламиниеву дорогу, ведущую через Апеннины от Рима до Римини. Эта дорога, связавшая город с северной частью Адриатического побережья, имела огромное стратегическое значение. Таков в общих чертах далеко не однозначный образ выдающейся личности, которую судьба определила Ганнибалу в противники.

В античные времена зимой, как правило, не воевали, если, разумеется, к этому не вынуждали особые обстоятельства, например, те, что подтолкнули Ганнибала к активным действиям в конце декабря 218 года. Короткий световой день, плохая погода, трудности со снабжением людей продовольствием, а животных фуражом не очень-то способствовали проведению боевых операций. Однако, если верить Титу Ливию, то окажется, что Ганнибалу после победы при Требии прямо-таки не сиделось на месте. Согласно римскому историку, Ганнибал то бьется при Плаценции, где его ранили (XXI, 57, 8), то, буквально через несколько дней, нападает на селение Виктумулы, между прочим, отстоящее от Плаценции на 140 километров. Потом, чуть-чуть отдохнув, — правда, Тит Ливий умалчивает, где именно, — Ганнибал якобы собирается вести свое войско в Этрурию, однако страшная буря в горах, описанная историком в апокалиптических тонах (XXI, 58), заставляет его оставить попытку преодолеть Апеннины и вернуться к Плаценции. Здесь он якобы навязывает Семпронию, успевшему вернуться из Рима, еще один бой (XXI, 59, 1–9). После всего этого он наконец удаляется в земли лигуров (XXI, 59, 10). Обратим внимание, что эти передвижения, измеряемые в сотнях километров и происходившие в разгар зимы, умещаются у римского историка в считанные недели, максимум в три месяца. Выглядит такая «беготня» совершенно неправдоподобно, и мы не можем принять ее на веру только на том основании, что и Корнелий Непот, и Зонара следовали той же ошибочной версии, что и Тит Ливий.

Последуем лучше за Полибием, даже если порой придется читать между строк. Можно считать точно установленным, что, одержав победу на Требии, Ганнибал переправился с армией на правый берег реки и занял там удобный и хорошо защищенный лагерь, воздвигнутый Сципионом для римских солдат (III, 75, 2). Чуть позже он двинулся по направлению к Болонье, где жили его союзники-бойи и где он мог чувствовать себя в безопасности. Безопасности относительной, насколько можно судить из анекдота, сдержанно передаваемого Титом Ливием (XXII, 1, 3) и чуть более сочувственно Полибием (III, 78, 1–4). Историки обычно отмахиваются от этого анекдота, считая его несовместимым с достоинством карфагенского полководца и выдуманным теми, кто всячески раздувал миф о пресловутом «пунийском вероломстве». О чем же идет речь? О том, что Ганнибал, опасаясь покушений, якобы прибегнул к «чисто финикийской уловке» (у Полибия — «phoinikikon stratagema»): приказал изготовить для себя целый набор париков, воспроизводящих разнообразные прически — от юношеских до старческих, и носил их по очереди, подбирая в каждом случае соответствующий возрасту «прически» костюм. Эти переодевания делали его неузнаваемым даже для близких людей, гласит анекдот. Вполне возможно, что перед нами одна из тех «историй, что передают друг другу в лавке брадобрея» и которыми Полибий обычно пренебрегал, оставляя их другим рассказчикам [59]. Но нельзя отрицать, что она служит наглядной иллюстрацией того, что взаимоотношения карфагенского полководца с его свежеиспеченными галльскими союзниками успели эволюционировать от горячей симпатии к недоверчивой подозрительности.

Само собой разумеется, Полибий особо подчеркивает пресловутое галльское непостоянство — еще одно клише. На самом деле, галлы предъявляли Ганнибалу две серьезные претензии. Во-первых, в ходе битвы при Требии они убедились, что главнокомандующий, оберегая жизни африканцев и даже иберов, предпочитал жертвовать галльскими солдатами, заставляя их занимать наиболее уязвимые тактические позиции. Нет никаких сомнений, что самую большую цену за победу над римским войском пришлось уплатить именно галлам. Во-вторых, они злились, что военные операции по-прежнему велись на их территории, не принося им никакой выгоды, тогда как они жаждали скорее проникнуть на земли римских союзников — в Этрурию и Умбрию, а оттуда двинуться непосредственно в римские владения и попытаться повторить успех своих далеких предков, в начале IV века до н. э. разбивших римлян в битве на реке Аллии, а там, как знать, может быть, занять и сам Рим! Ганнибал понимал их нетерпение, как понимал и то, что оно требует ответных мер с его стороны. Однако пока его занимали другие заботы: он стремился в первую очередь быть услышанным народами, связавшими себя с Римом союзническими отношениями.

Солдат, захваченных в плен при Тицине и особенно при Требии, в карфагенском лагере разделили на две группы. С первой, которую составили римские граждане, обращались очень сурово и держали едва ли не впроголодь, зато вторая, в которую вошли представители союзных Риму народностей, пользовалась, как утверждает Полибий (III, 77, 4), всякого рода послаблениями. Вскоре Ганнибал приказал собрать этих пленников вместе и выступил перед ними с речью, смысл которой сводился к следующему. Мы воюем не с вами, а с Римом, говорил им пунийский главнокомандующий, и мы пришли на италийскую землю с одной целью — освободить вас от римского господства и вернуть вам земли, захваченные Римом. Затем, подтверждая свои слова делом, он без всякого выкупа отпустил этих пленников на свободу. Ближайшим результатом этой акции стала, как мы уже видели, добровольная сдача Кластидия, которому отныне принадлежала роль гаранта политической линии, проводимой Ганнибалом в Италии.