Борис Соколов - Коллонтай. Валькирия и блудница революции Страница 40

Глупо, глупо делают женщины, каждое свое увлечение "поэтизируя", переводя возлюбленного в мужа. Тогда-то и наступает всему конец. <…> Чем богаче личность, тем любовь многограннее, красивее, богаче, тем меньше места для узкого сексуализма. В будущем любовь будет разлита во всем. К половой особи — чистый Эрос, без примеси привычного преклонения, жалости и других привходящих эмоций, искажающих Эрос. <…> Любовь — это творчество, выявление лучших сторон своего я дает удовлетворение. Любовь без возможности себя проявить — мука".

Отвечая на письмо одной из своих юных поклонниц, Коллонтай сделала довольно забавный, вульгарно-социологически-эротический разбор творчества Ахматовой: "Вы спрашиваете меня, мой юный товарищ-соратница, почему вам и многим учащимся девушкам и трудящимся женщинам "близка и интересна" Анна Ахматова, "хотя она совсем не коммунистка". <…> В ее трех белых томиках трепещет и бьется живая, близкая, знакомая нам душа женщин переходной эпохи, эпохи ломки человеческой психологии. <…> Ахматова на стороне не отживающей, а создающейся идеологии. <…> Ахматова вскрывает весь наивный эгоизм любящего мужчины, наносящего легко и небрежно глубочайшие раны своей подруге… <…> Пролетарская идеология в области отношений между полами построена на иных принципах, она не может допустить неравенства даже в любовных объятиях. <…> У каждой женщины — прежде всего долг служения коллективу, а затем уже обязанности к мужу и детям".

В Норвегии Александра Михайловна по мере сил пропагандировала достижения советской власти в обеспечении равноправия женщин. Еще в ноябре 1920 года Совнарком разрешил легально производить аборты в медицинских учреждениях. А теперь в Христиании Коллонтай записала в дневнике: "Я с увлечением рассказывала норвежской общественной деятельнице Тове Мур, врачу по профессии, какие благоприятные результаты принесло нам проведение закона, допускающего аборты. Во-первых, уменьшилось количество женских заболеваний от варварским образом проведенных нелегально абортов; во-вторых, уменьшилось число детоубийств, совершаемых чаще всего одинокими, брошенными женщинами. Это огромные достижения за короткий срок действия закона об абортах…

Когда она ушла, я вспомнила, как у нас без сопротивления прошел закон, допускающий аборты. На заседание женотдела при ЦК партии, на которое собрались руководительницы московского и районных женотделов, пришла Надежда Константиновна Крупская, и Вера Павловна Лебедева как заведующая отделом материнства и младенчества сделала доклад и горячо высказалась за рассматриваемый проект закона об абортах.

Но я помню, как при встрече Ленин сказал мне, что хотя он считает это мероприятие своевременным, но с укреплением социалистического хозяйства, с поднятием благосостояния всего советского населения и широким развитием всей сети охраны и обеспечения материнства и младенчества закон об абортах отомрет сам собою, он станет тогда излишним. Я думаю, что еще долго в Советской России нам нужны будут врачебные консультации для женщин как в отношении общей гигиены, так и по вопросу превентивных методов".

И здесь правда осталась за Коллонтай, а не за Лениным. Запрет абортов и отсутствие средств контрацепции (а в Советском Союзе они появились не ранее 60-х годов XX века), как показывает опыт многих стран, приводят не только к неблагоприятным последствиям для здоровья женщин в результате криминальных абортов и к детоубийству, но и к большому числу нежелательных детей, как правило у матерей-одиночек. Социализация таких детей оказывается чрезвычайно затруднена, а уровень преступности среди них особенно высок.

Коллонтай была также сторонницей военной службы для женщин, считая ее признаком равенства: "С призывом женщины в войска окончательно закрепляется представление о ней как о равноправном и равноценном члене государства".

Сегодня, в начале XXI века, для европейских армий, в том числе для армий США, Канады, Австралии, Новой Зеландии и Израиля, в службе женщин, в том числе и в боевых частях, уже нет никакой экзотики. Это всего лишь обыденная повседневность.

"Ты, конечно, знаешь, — писала Шуре Зоя Шадурская, — что у нас чистка членов партии непролетарского происхождения. Об одной студентке вуза, комсомолке, мне сказал один ее товарищ: "Лену вычистили". — "Помилуйте, за что? Она же ради партии из дома ушла, она такая преданная!" — "Верно, но они с Николкой обособились. Любовь, говорят. То мы жили все вместе, даже переживания вместе переживали, и все другое тоже вместе, по желанию и по справедливости, а они теперь не коллективно, а только вдвоем. Это же конфликт с коллективом". — "Да что же, разве уж и жениться нельзя?" — "Сейчас? Жениться?! Да вы что!.. Почитайте товарища Коллонтай". Отвечаю со смехом: "Я читала". — "Значит, плохо читали. Почитайте еще раз".

Ни в дневниках, ни в письмах Коллонтай не осталось никакой реакции на смерть Ленина. Только Боди в своих воспоминаниях указал, что однажды, гуляя по Хольменколлену, он спросил у Александры, был ли ленинский сифилис наследственным или благоприобретенным. Покраснев, Коллонтай ответила: "Приобретенным". И уточнила: смерть Инессы Арманд обострила болезнь Ленина, которая и привела его к смерти. И еще она говорила своему французскому другу, что "никаких следов демократии в партии не осталось". И призналась: "Ради этого мы делали революцию? За это боролись? Об этом мечтали?" Коллонтай заявила Боди, что "все ОНИ, — окончательно поверив в порядочность нового друга, сказала ему Коллонтай, — мазаны одним миром. Я для себя решение приняла: отстаивать долговременные, постоянные интересы России, а не интересы политиков, которые там сегодня у власти".

Норвегия в 1924 году признала Советский Союз, но обусловила признание de jure предоставлением ей ряда концессий и закупкой новой партии рыбы. В связи с заключением соответствующего договора Коллонтай побывала у Сталина, который полностью одобрил ее работу. "Уходя от Сталина, — записала она в дневнике, — бегу, не дождавшись лифта, по лестнице с чувством величайшего счастья и благодарности". А вернувшись из Москвы, сказала Боди: "Борьба за власть будет жестокой, продлится несколько лет, и повторится пример французской революции. Очень скоро Сталину придется прибегнуть к насилию, чтобы ИХ победить, и он прибегнет, будьте уверены. Ничто его не остановит". Непохоже, что в тот момент Александра Михайловна будущее сталинское насилие осуждала. Скорее считала необходимым и неизбежным.

Александра так разволновалась, что ночью у нее начался сильный сердечный приступ, осложненный острой почечной коликой. Коллонтай запретила Боди вызвать "скорую помощь" и о чем-нибудь сообщать в полпредство. Дождавшись утра, она сама позвонила Эрике. Под величайшим секретом ее устроили в частную клинику, а Боди объявил сотрудникам, что Коллонтай переутомилась и просит ее не беспокоить. Сотрудники не поверили и стукнули в Москву. Литвинов телеграфировал: "Немедленно сообщите что случилось". "Спасибо за беспокойство полностью выздоровела", — ответила Коллонтай, хотя до выздоровления было далеко. Она объяснила Боди: "ОНИ ТАМ рады не рады, если я заболею. Пришлют какого-нибудь интригана — временно меня заменить. А временное станет постоянным".

Александра Михайловна понимала, что в стране творится что-то неладное, но исправить ничего не могла. 14 февраля 1924 года она записала в дневнике: "Нет, женотдельская работа и агитация на фронте или в Наркомсоцобесе куда приятнее, чем эти сложности, заминки и вечные волнения в дипработе". Но на самом деле именно дипломатия стала ее стихией, и на этой работе она по-настоящему нашла себя. Здесь очень пригодился опыт общения с социал-демократическими лидерами, которые, кстати сказать, потом оказались у власти в Норвегии и соседних Швеции и Финляндии.

25 апреля Коллонтай с похвалой вспомнила епископа Отенского: "Я уже убедилась в правоте слов Талейрана, что в дипломатических вопросах чрезмерное усердие, совершенство в обладании благами — способность, благодаря которой ее обладатели управляют сами собой, и спешка часто ведет к плохому".

Пришел циркуляр со списком запрещенных книг, которые требовалось изъять из посольской библиотеки. В списке, среди прочих — Библия, Коран, Шопегауэр и даже Жюль Верн, чья фантастика считалась слишком безыдейной. Коллонтай иронически отметила в дневнике: "Меня пока там нет. Буду".

Дыбенко прислал свою книгу "Мятежники" — рассказ о том, как лихо он расправлялся с восставшими "братишками" в Кронштадте. Книга имела посвящение: "Эти воспоминания посвящаются другу и соратнику на революционном поприще Александре Михайловне Коллонтай". Вероятно, эту книгу писала уже Валентина. А на своей книге про свободную любовь Александра сделала дарственную надпись: "Марселю Боди — незаменимому соратнику, ценному советнику, очень дорогому другу".