Вадим Сафонов - Земля в цвету Страница 43

Ну что ж, Воронеж так Воронеж!

Наконец прибыло и оттуда долгожданное письмо. Профессор Каппер сожалел, что никаких женских тополей он на своем веку не видывал. Но унывать не следует: единственный женский тополь, насколько знает профессор, растет именно в Одесском районе, где и живут, если профессор не ошибается, его любознательные коллеги.

Тем временем пришел ответ и от Лесостепной станции. Нет ничего проще, как найти женские тополя. Их видели в Саратове («проверить не удалось», осторожно добавляло письмо). Но если уж на то пошло, надо немедленно ехать в Ташкент. Этот город сплошь населен женскими тополями. Нечто вроде древнего царства амазонок. И дорого бы дали там за веточку мужского тополя!

Искренней всех удивились такому сообщению ташкентцы:

— Что такое? Женские тополя? Вы не ошибаетесь — они так и сказали: женские тополя? Мы имеем в виду: экземпляры итальянского пирамидального тополя, приносящие цветы с рыльцами без тычинок? Именно так? Нет, увы, сроду не слыхивали ничего подобного…

А в Одесском районе… в Одесском районе сидели сами «любознательные коллеги», которые уже отчаялись найти прекрасную половину тополиного рода. И не осталось такого пыльного городского сквера, такой колхозной улицы, которых они не обшарили бы вдоль и поперек в поисках женского тополя.

И все же не зря говорится: за чем пойдешь, то и найдешь.

Женские тополя объявились сразу в четырех, и притом неожиданных местах: в Киеве, в Умани, в Млиеве и в Сагарадже.

Наконец-то драгоценные черенки в Одессе, в оранжерее и жадно, досыта пьют питательный раствор Кноппа из стеклянных банок!

В пору цветения клейкая пыльца облепила пестики.

И вот впервые за многие-многие десятки, а может быть, и сотни лет человек собрал и посеял семена пирамидального тополя.

Сеянцы росли стремительно. И, глядя на их густую, словно в пуху листву, на серебристые отливы, пробегающие до самой их макушки при легком ветерке, научные сотрудники института улыбались: нет, проклятие тополиного рода не тяготеет над ними!

Продолжение истории о тополях было напечатано в журнале «Агробиология»:[15]

«Прошло десять лет с момента получения и высева семян от скрещивания пирамидальных тополей. Сеянцы обновленного пирамидального тополя, высаженные нами в свое время на территории Всесоюзного ордена Трудового Красного Знамени селекционно-генетического института, к настоящему времени выросли в аллею мощных, долговечных, быстрорастущих тополей. Среди них имеется пять женских экземпляров. Сельскохозяйственное производство получает новую нужную породу дерева».

КАРТОМАТ

Лев головою, задом дракон и коза серединой.

В 1667 году на странице 553-й только что вышедшего второго тома «Трудов Английского королевского общества» можно было прочесть следующее:

«Пишут из Флоренции, что там есть апельсинные деревья с плодами, у которых одна половина лимон, а другая апельсин. Эти деревья не были завезены из других стран, и теперь они широко размножаются прививками».

«Такое же сообщение мы получили позднее от другого англичанина, который утверждает, что он сам не только видел такие деревья, но покупал их плоды в 1664 году в Париже, куда они посылались генуэзскими торговцами. У некоторых деревьев он находил на одной ветке апельсины и на другой — лимоны, а иногда встречались плоды, которые были наполовину апельсином, наполовину лимоном или на три четверти одним, а на четверть другим, что согласуется с заметкой из Флоренции».

Так мир узнал о бидзарии, растительном чудовище двойственной породы. Два с половиной века ученые спорили о нем. В 1927 году бидзарию снова исследовал японский генетик Танака. Танака увидел плоды, покрытые опухолями и бородавками. Золотистую кожицу померанца местами прерывали светло-желтые лимонные полосы. Нож, разрезав наружные апельсинные ткани, погружался в пронзительно кислую бледную мякоть лимона.

В 1825 году некий садовник, по имени Адам, привил в своем саду в Витри, близ Парижа, почку красивого кустарника «золотой дождь» на деревцо обыкновенного ракитника. Но день ли выдался незадачливый, или садовничья ловкость на этот раз изменила Адаму, только вся прививка его погибла… Он махнул уже было рукой на ракитник, а через некоторое время из того места, где была привита почка, показался побег. И по листьям и цветам, собранным в фиолетовую гроздь, он странно походил сразу и на привой «золотой дождь» и на подвой ракитник. С тех пор черенки нового двойного растения разошлись по всем садам. Всхожих семян оно не давало. Никому не удалось повторить невольный опыт Адама. И назвали низенькие деревца с лиловыми гроздьями «адамовым ракитником».

Его видел Дарвин. И пришел к выводу, что ракитник Адама — гибрид. Настоящий гибрид, хотя тут не было никакого скрещивания.

«Этот факт чрезвычайно важен, — записал Дарвин, — и рано или поздно он изменит взгляды физиологов на половое воспроизведение».

Словно приоткрывался краешек какой-то завесы. Оплодотворение, явление особое, исключительное, всегда подернутое флером таинственности, становилось в ряд с другими явлениями, и флер спадал. Ведь здесь не было опыления, была только прививка! Яснее становилась сущность самого важного и самого загадочного события: как две жизни сливаются, чтобы породить третью, новую.

Но тут-то и закипела самая жаркая битва!

Как, гибридизация у цветковых растений — и без цветов, без опыления, без оплодотворения вообще! Как, слияние «вещества наследственности» без парных танцев хромосом и без всех священнодействий, так добросовестно и подробно описанных биографами зародышевых клеток! И страшно вымолвить: стерта грань между зародышевыми клетками и телесными, уничтожено самое неприкосновенное убежище «вещества наследственности»!

А биологи, между тем, выучились получать прививочные гибриды. В плошках, горшках и на делянках расплодились удивительнейшие создания. Стебли их были словно склеены вдоль из двух разных половин. Иногда одно растение брало на себя роль кожи, а все внутренности состояли из другого. Были и такие, которые состояли из трех организмов. Некоторые напоминали слоеный пирог: слой из тела одного организма, соседний — из другого, потом снова слой из первого, опять слой из второго и так далее.

Увидев побег полутомата-полупаслена, ботаник Винклер впервые вспомнил о героине седого мифа — Химере. С тех пор название «химера» укрепилось за всеми этими невероятными существами. Только страшилище, убитое Беллерофоном, состояло, если верить Гомеру, из кусков льва, козы и змеи-дракона, приставленных один к другому. А тут одно живое тело, чехлом надетое на другое, два или три, словно истолченные вместе!

И самое странное, что все эти живые окрошки растут себе как ни в чем не бывало. У них ровно столько органов, сколько полагается всякому добропорядочному организму. Только каждый орган — тоже окрошка или слоеный пирог. Пушистая кожица листьев, например, — это одно живое существо, а жилки в тех же листьях и сочная мякоть — совсем другое. И, тем не менее, все вместе — одно тело!

То, что возможны такие создания, уже настолько необычайный факт, что чудеснее его, кажется, не придумаешь.

Но неодарвинисты и генетики моргановского толка пожимали плечами:

— Разве не ясно, что тут каждое из растений остается само по себе? Они не могут влиять друг на друга. Мы скорее поверили бы в огненного змея. Это просто химера.

Их вовсе не удивляло, что существуют, что возможны химеры, которые они видели своими глазами, что иногда даже микроскоп не в силах помочь различать, что к какому из «самостоятельных» растений тут относится. Нет, это не казалось им удивительным. «Просто химера!»

Но допустить, что может хоть как-нибудь измениться «вещество наследственности» (которого они никогда не видали) у живых существ, слившихся в химеру, — нет, на это они ни за что не были согласны!

Много крови скептикам испортил и Люсьен Даниель, профессор в городе Рейн, в Бретани. Он прививал турнепс на капусту, дикую морковь — на обычную, горчицу — на капусту, соединял мушмулу с боярышником. Он делал опыты, похожие на фокус: сращивал травы. Прививками обновлял картофель и виноград. Помощника себе он нашел в сыне Жане. Очень быстро молодой ботаник завоевал себе самостоятельное имя в науке. Но при этом он шел по пути отца. И отец многого ожидал от него. В 1914 году Жан уехал на войну с Германией; с войны он не вернулся. Его диссертация «Влияние образа жизни на строение двудольных» появилась в 1916 году с фамилией автора в черной рамке.

Крестьянин по рождению, упорный, неутомимый в труде, Люсьен Даниель один продолжал свое дело. Когда праздновали его восьмидесятилетний юбилей (в 1936 году), в «Биологическом саду» была открыта для обозрения изумительная коллекция: 173 кадки и горшка с гибридами, рожденными «творческой прививкой».