Борис Григорьев - Бернадот. От французского маршала до шведского короля Страница 44

11 августа Государственный совет, т. е. правительство, должно было собраться и окончательно "отъюстировать" кандидатуру датско-голштинского принца. Но один из влиятельных членов правительства — министр иностранных дел Ларе фон Энгестрём — неожиданно для всех остальных предложил это заседание отложить. Причина заключалась в том, что в тот вечер, когда готовился соответствующий документ тайного комитета, в Эребру прибыл знакомец Ф. Вреде — французский коммерсант Жан Антуан Фурнье, бывший когда-то консулом Франции в Гетеборге, и потребовал немедленной аудиенции у Энгстрёма. Фурнье удостоверил свою личность паспортом, выданным МИДом Франции и подписанным его главой Ж.-Б. Шампаньи, что указывало на официальный характер его миссии (частным лицам паспорта выдавались Министерством внутренних дел), и предъявил рекомендательное письмо от шведского генконсула в Париже Э. Сиг-нёля. Он сказал, что прибыл в Швецию по поручению князя Понте-Корво, показал Энгестрёму миниатюрные портреты Дезире Бернадот и её сына Оскара и заявил, что Понте-Корво, в случае его выбора наследником шведского трона, внесёт в шведскую казну 8 миллионов франков, спишет долги шведских купцов в Париже и готов поменять свои наследственные земли во Франции и Ганновере на соответствующие имения в Шведской Померании. И самое главное: сам Наполеон поддерживает кандидатуру маршала Бернадота!

Министр юстиции Энгестрём, сторонник сближения с Францией, сразу стал горячим сторонником кандидатуры Понте-Корво и бросился обрабатывать короля. Его поддержал министр иностранных дел граф Веттерстедт, после чего Государственный совет, отказавшись от собственной кандидатуры, отверг предложение тайного совета и тоже настроился на француза. Вместе они принялись обрабатывать тайный комитет риксдага, имевший на первых порах серьёзные возражения по поводу кандидатуры француза: "чужой веры, не знает обычаев, устройства и языка страны, который особенно трудно будет выучить в возрасте 46 лет", а также "вероятность мгновенной войны с Англией в случае его избрания".

Фурнье тоже не сидел в Эребру сложа руки. Он привёз с собой значительные суммы денег, полученные от своего кандидата, и пустил их в ход. Кого нужно, он щедро угощал, кому-то давал наличными, не забывал он "подкормить" и представителей прессы. Членам риксдага он раздавал портрет воинственного маршала, вынимающего из ножен саблю, — лучшего кандидата не надо было и желать.

Тот факт, что Наполеон сначала, хоть и неявно, не возражал вроде бы против кандидатуры "аугустенбуржца", француз объяснял тем, что император не хотел рассердить своего русского союзника, а на самом деле он всей душой и двумя руками поддерживает кандидатуру Понте-Корво. Сам же кандидат, по его словам, прямо-таки дрожит от нетерпения, чтобы сесть на коня и поскакать на восток отвоёвывать у России Финляндию. Одним словом, Фурнье проводил выборную кампанию в пользу Понте-Корво в необычной для шведов манере, напоминавшей стиль предвыборной кампании в США по избранию президента, и, кроме тайной обработки депутатов риксдага, прибег к такому действенному способу агитации, как газетные статьи. Доцент Уппсальского университета А.-Э. Афселиус выпустил пропагандистскую брошюру, которая, судя по всему, и послужила основой для известного меморандума Энгестрёма.

Осторожный Л. Энгестрём всё-таки на всякий случай решил не во всём полагаться только на Фурнье и запросил мнение г. Лагербьельке. Шведский посол в Париже, держа нос по ветру, составил пространный ответ, в котором, растекаясь "мыслью по древу", дал туманные разъ-яснения о том, что и Бернадот, и принц Фредрик Кристьян были бы одинаково хороши для Швеции. В качестве интерпретатора этого документа в Стокгольме выступил гофканцлер Веттерстедт: он сделал однозначный вывод о том, что посол тоже поддерживает кандидатуру Понте-Корво.

Уже 16 августа только два члена тайного комитета поддерживали принца Аугустенборгского, а остальные десять выступали за "французского капрала", как они только что презрительно называли Бернадота. Ф. Вреде принёс в комитет портрет Оскара Бернадота, опиравшегося на саблю отца, и все его члены бросились его рассматриваться. Энге-стрём представил вниманию короля и правительства свой меморандум, в котором перечислил все преимущества Бернадота перед другими кандидатами. Про датского кандидата, которому уже объявили о том, что его кандидатура рекомендована для выборов депутатами риксдага, скоро забыли. Массивная пропаганда в пользу наполеоновского маршала сделала своё дело.

На следующий день к мнению комитета присоединился Государственный совет, а 18 августа к риксдагу с рекомендацией голосовать за наполеоновского маршала обратился король. И все его единодушно поддержали: крестьянам импонировало то, что такой воинственный наследник, как маршал самого Наполеона, быстро приведёт "московитов" в чувство; буржуазии нравилось, что Понте-Корво был выходцем из их кругов; церковники, узнав, что у католика Бернадота были протестантские предки, пришли к заключению, что в душе он — настоящий лютеранин; дворяне находились под впечатлением маршальского и военно-министерского ранга и княжеского титула будущего наследника — такой человек не допустит, чтобы толпа безнаказанно линчевала дворянина, как это недавно было сделано с Ферсеном.

Сторонники Бернадота незамедлительно приступили к составлению нового документа для представления риксдагу, который и был зачитан на сессии 21 августа. Депутаты, из которых кое-кто совсем недавно полагал, что Понте-Корво и Бернадот — два разных человека, проголосовали в пользу французского маршала Жана Батиста Бернадота и князя Понте-Корво. Вдова Густава III, королева София Магдалена, сказала, что шведы сделали хороший выбор.

Шведский историк Ё. Вейбуль пишет, что риксдаг и правительство Швеции при избрании Бернадота руководствовались тремя основными и ложными мотивами: убеждением, что Бернадота поддерживал сам Наполеон; желанием иметь энергичного и способного в военном отношении наследника трона; экономическими обещаниями Бернадота, способными якобы вызволить Швецию из финансовой катастрофы.

На практике оказалось, что, во-первых, Бернадот оказался вовсе не креатурой Наполеона. Во-вторых, все надеялись, что Бернадот, талантливый военный и организатор, вернёт Финляндию под корону Швеции, но этого не случилось. В-третьих, "экономическая программа" Бернадота оказалась выдумкой Фурнье, необходимой на период предвыборной кампании. Таким образом, ни того, ни другого, ни третьего не произошло, что, впрочем, нимало не повлияло на судьбу принятого риксдагом решения — шведы не из тех, кто машет после драки кулаками.

Но история покажет, что избрание Бернадота было божественным провидением для шведского народа. Лучше кандидата в то время для него не было. Выбор наследника трона торжественно отметили, причём на празднике особо отличились представители клира: напившегося в стельку архиепископа Линдблума с трудом довели до дома двое священников, которые и сами еле держались на ногах.

3 сентября весть об избрании наследником шведского престола дошла до Наполеона. Сначала он почему-то предположил, что кронпринцем Швеции стал Оскар Бернадот, а отец стал при нём протектором. Но 4 сентября в Париж прибыл уже известный нам граф Густав Мёрнер, привёз Наполеону письмо Карла XIII, и всё стало на своё место. Уже на следующий день император отправил свой "одобрямс" в Стокгольм, сообщив Карлу XIII, что уполномочивает князя Понте-Корво занять шведский трон.

Соперники в это время встретились дважды: 23 сентября на воскресном — "отходном" — обеде в Тюильри с супругами и 24 сентября — последний раз в жизни — наедине. На этот раз Понте-Корво был уже в шведском генеральском мундире. После встречи с императором произошла церемония прощания с маршалами. Можно было себе представить насупившиеся физиономии бывших коллег Бернадота и наигранную улыбку повелителя Европы императора Наполеона!

Бывший французский консул и коммерсант Фурнье не замедлил отправить виновнику торжества свой победоносный отчёт. Из его письма Бернадоту явствует, что коммерсант на собственный страх и риск поддерживал у шведов заблуждение относительно французской экономической помощи. Ничего подобного Бернадот обещать своим будущим подданным не собирался, но Фурнье, вероятно, решив, что "кашу маслом не испортить", намеренно усилил мотивацию депутатов в пользу Бернадота.

Довольный ходом событий в Швеции, Наполеон уполномочил своего посла в Петербурге Армана де Коленкура (1773–1827) объяснить царю, что Версаль никакого участия в выборе шведского наследного принца не принимал. Бедняга Наполеон! Он и представить себе не мог, с какой лукавой улыбкой выслушивал Александр I эти извинения из уст посла! Официальный Петербург, к удивлению Коленкура, избрание Бернадота воспринял спокойно — даже слишком спокойно. Александр I разъяснил ему, что он доволен избранием Бернадота и желает Швеции счастья и мира. Сбитый с толку Коленкур послал в Париж проницательную задним числом депешу: "Представляется, что российское правительство знало заранее через Париж, что князь Понтекорво претендует на шведскую корону и что он надеется на своё избрание, в то время как Стединг и стокгольмский двор на это мало рассчитывали". Бедный Коленкур ещё больше бы удивился, если бы прочёл письмо Бернадота к Александру I, в котором, в частности, говорилось: "Ваше Величество особенно ясно доказали мне своё уважение тем, что ни в чём не помешали моему избранию в Швеции". Очень тонкая и точная, хотя и не совсем полная оценка роли царя во всём этом деле!