Зигмунд Фрейд - Фрагмент анализа истерии (История болезни Доры) Страница 11

Так как вновь и вновь, с убийственной монотонностью возвращались обвинения в адрес отца и при этом еще продолжал сохраняться кашель, я должен был неизбежно прийти к мысли о том, что этот симптом может иметь какое-то значение, связанное с отцом. Требования, которые я привык выставлять для понимания симптома, без этого не могли быть выполнены. По одному из правил, которое я постоянно находил подтвержденным, мне лишь не хватало мужества заявить об этом публично, любой симптом означает представление (изображение) какой-нибудь фантазии сексуального содержания, то есть сексуальную ситуацию. Но лучше бы сказать, что, по меньшей мере, хотя бы одно из значений симптома соответствует сексуальной фантазии, в то время как для других значений такое ограничение в содержании не существует. То, что симптом имеет более одного значения, служа, одновременно, для изображения нескольких ходов мысли, в действительности познается очень быстро, если начинаешь входить в психоаналитическую работу. Я бы хотел еще добавить, что по моей оценке одного бессознательного хода мысли или одной фантазии вряд ли когда-нибудь будет достаточно, чтобы образовался симптом.

Такая возможность наделения ее нервного кашля толкованием посредством фантазируемой сексуальной ситуации появилась очень скоро. Однажды она опять подчеркнула, что госпожа К. любит папу только потому, что он зажиточный мужчина. Я заметил, на основании определенных побочных признаков в этой повторяющейся сцене обвинения госпожи К., которые я здесь, как и большинство того, что касается лишь техники в аналитической работе, оставляю в стороне, я нашел, что за всем этим скрывается совершенно противоположная мысль. Отец – неимущий мужчина. Такое может подразумеваться только сексуально, то есть отец, как мужчина, неимущий импотент. После того, как она действительно подтвердила это толкование, я упрекнул ее в том, что этим она попадает в большое противоречие. С одной стороны, она уверена, что отношения отца с госпожой К. являются обычной любовной связью, а с другой стороны, утверждает, что отец – импотент и, таким образом, неспособен использовать такую связь. Ее ответ показал, что она совсем не нуждается в признании этого противоречия. Ей хорошо известно, сказала она, что существует гораздо более одного способа сексуального удовлетворения. Источник таких познаний был, конечно же, ей опять неизвестен. Когда далее я спросил, не подразумевает ли она использование для полового акта иных органов, чем гениталии, она подтвердила это. Тогда я смог продолжить: она думает как раз о тех частях тела, которые находятся у нее самой в возбужденном состоянии (шея, полость рта). Поскольку она не желала знать вообще что-нибудь из своих тайных мыслей, то они и не могли стать для нее полностью ясными, так как, прежде всего, нужно было сохранить сам симптом. Нужно добавить, что посредством своего серийно проявляющегося кашля, начинавшегося как обычно с першения в горле, она изображала ситуацию сексуального удовлетворения per os[5] между двумя людьми, любовная связь которых ее неизменно занимала.

То, что в ближайшее время после этого молчаливо принятого объяснения сам кашель бесследно исчез, естественно, очень хорошо согласуется с этой интерпретацией. Но мы бы не хотели придавать такому изменению слишком большое значение, так оно, конечно же, очень часто наступает и спонтанно.

Так как эта частица истины у врача-читателя кроме безверья, которое, конечно же, в его полной власти, может вызвать еще и неприятное, странное чувство и ужас, то я вынужден более подробно рассмотреть в этом месте обе эти реакции. Неприятное ощущение, как я думаю, вызывается от моей рискованной затеи говорить о таких щекотливых и таких отвратительных вещах с молодой девушкой – или вообще с женщиной в детородном возрасте. Ужас вероятно вызывается предположением, что девственная девушка могла бы знать о такого рода практике и заниматься ею в своих фантазиях. В обоих пунктах мне бы посоветовали сдержанность и благоразумие. Но ни там, ни тут нет никакой причины для возмущения. С девушками и женщинами можно говорить о любых сексуальных вещах без всякого вреда для них и, не навлекая на себя подозрение. Конечно, если при этом, во-первых, выбрать правильный способ, как это делать, и, во-вторых, если у них можно пробудить сознание того, что это является неизбежным. Вот именно в таких условиях и позволяется, конечно же, гинекологу, подвергать женщин всевозможным обнажениям. Лучший способ говорить о таких вещах – прямой и сухой. Одновременно, он наиболее далеко удален от похотливости, с которой эта тематика чаще всего и обсуждается в «обществе» и к которой как девушки, так и женщины очень быстро привыкают. Я называю все органы и процессы их настоящими именами и их же сообщаю даже там, где эти названия кажутся неизвестными. «I^appelle un chat un chat»[6]. Я часто слышал от медиков и не медиков, что они шокированны какой-либо терапией, связанной с такими обсуждениями, которые, казалось, завидовали мне или пациентам из-за соблазна, возникающего при этом, по их мнению. Но я все же хорошо знаю добропорядочность этих господ, чтобы раздражаться из-за них. Я попытаюсь обойти искушение написать на эту тему какую-нибудь сатиру. Только одно я хочу еще упомянуть. Я часто с большим удовлетворением слышу от какой-либо пациентки, которой открытость в сексуальных вещах давалась нелегко вначале, следующее несколько позднее восклицание: «Нет, Ваше лечение все же намного пристойнее, чем разговоры господина X!»

«В неизбежности соприкосновения с сексуальной тематикой необходимо быть убежденным еще до того, как предпринимаешь лечение истерии, или, во всяком случае, нужно быть готовым позволить себе убедиться в этом на самом опыте. Поэтому говоришь себе: pour faire une omelette il faut casser des oeufs[7]. Самих же пациентов убедить легко, возможностей для этого во время лечения предоставляется слишком много. Не нужно только при этом упрекать себя, что приходится с ними обсуждать явления нормальной и патологической сексуальной жизни. Если хотя бы в малейшей степени соблюдать осторожность, то остается лишь переводить им в сознание то, о чем они уже знают в своем бессознательном. Все воздействие курса лечения основано, конечно же, на понимании того, что аффективное воздействие бессознательной идеи сильнее, а в результате того, что оно неукротимо вреднее, чем воздействие осознанной. Нет никакой опасности в том, что можно развратить неопытную девушку. Там, где в бессознательном отсутствует вообще знание о сексуальных процессах, там и истерический симптом не может появиться. Там, где находишь истерию, уже больше не может быть и речи о «невинности в мыслях», невинности, о которой утверждают родители и воспитатели. Наблюдая 10-, 12– и 14-летних детей, мальчиков и девочек, я убедился в чрезвычайной верности этого высказывания.

Что же касается второй эмоциональной реакции, которая теперь направлена не против меня, как я по справедливости считаю, а против пациентов, то я хотел бы подчеркнуть, что находить ужасным перверзный характер их фантазий, – такая страстность в осуждениях врачу не присуща. Я нахожу, среди всего прочего, излишним и то, что врач, который пишет об извращениях сексуальных влечений, использует любую возможность, чтобы включить в сам текст проявление своего личного отвращения к таким дик им вещам. Здесь перед нами находится один из фактов, к которому мы должны постараться привыкнуть по мере подавления нашей личной ориентации вкусов. О том, что мы называем сексуальными перверсиями, выходом за пределы сексуальных функций в области тела и в сексуальных объектах, нужно говорить безо всякого возмущения. Уже существующая неопределенность границ для так называемой нормальной сексуальной жизни у различных рас и в различные временные эпохи должна была бы охладить пылких ревнителей нравственности. Мы же не должны забывать, что дичайшая для нас среди всех перверзий, телесная любовь мужчины к мужчине, у одного из так сильно превосходящего нас по культуре народа, у греков, не только и не просто допускалась, а и снабжалась еще важными социальными функциями. Каждый из нас в своей собственной сексуальной жизни перешагивает хотя бы на какую-то малость то здесь, то там границы, возведенные для нормальных людей. Перверсии не являются ни зверством, ни вырождением в патетическом смысле слова. Это развитие зародышей, которые все вместе содержатся в недифференцированной сексуальной ориентации ребенка. Их подавление или обращение на более высокие, несексуальные цели – сублимация – способствовало предоставлению энергии большому числу наших культурных достижений. Так что, если кто-то явно и грубо стал перверсным, то здесь правильнее будет сказать, что он остался (на старом месте), что он представляет собой задержку развития. Психоневротики, все вместе, являются лицами с прочно сформировавшимися, но в течение развития вытесненными и ставшими бессознательными, перверсными склонностями. Их бессознательные фантазии показывают поэтому то же самое содержание, что и реально проявляющиеся действия перверсных людей, даже если они и не читали «Сексуальную психопатию» фон Краффт-Эбинга, которой наивные люди приписывают так много совиновности в возникновении перверсных склонностей. Психоневрозы являются, так сказать, негативом перверсий. Сексуальная конституция, в которой содержится проявление наследственности, воздействует на невротиков совместно со случайными событиями жизни и нарушает развитие нормальной сексуальности. Воды, потоки которых встречают какое-либо препятствие на своем пути, наводняют вновь уже оставленное ложе. Энергия влечения для формирования истерических симптомов предоставляется не только вытесненной нормальной сексуальностью, но и бессознательными перверсными побуждениями. [Эти предположения о сексуальных перверсиях находятся в превосходной, выпущенной несколько лет назад книге И.Блоха «Проблема этиологии сексуальной психопатии» (1902 и 1903 г.) См. и мои появившиеся в этом году (1905) «Три очерка по сексуальной теории»]