Сергей Юрченко - Я. Философия и психология свободы Страница 13

Иначе говоря, она не проявляет себя в локальной Вселенной, которая требует антропного наблюдателя, хотя сам антропный принцип подразумевает некое обобщенное Сознание. И тут самым подходящим в научном смысле местом этого нуминозного Я может быть нелокальный мир квантовой физики, который ограничивается неравенствами Белла. Экспериментально подтвержденный постулат нелокального мира гласит: частицы, взаимодействовавшие между собой когда-либо, сохраняют связь (нелокальную корреляцию) и впоследствии. А поскольку в сингулярности Большого взрыва все было единым, то в нашей Вселенной все может иметь мгновенную связь со всем (в вечном настоящем).

Один из сторонников сильного антропного принципа Дж. Уилер выдвинул концепцию «активного самосознания», которое может воздействовать на вероятностные события в квантовом мире, вынуждая волновую функцию коллапсировать, т.е. в конечном итоге воздействовать на Вселенную. О нелокальном мире мы поговорим в статьях о Времени и Панпсихизме, а пока ограничимся цитатой физика М. Менского об открытых системах: «Если измерение описывается в терминах открытой системы, то эта система может быть сколь угодно широкой, но вне ее должны оставаться какие-то степени свободы, в которых в той или иной форме записывается информация о результатах измерения. Эта оговорка характерна для квантового измерения и соответствует хорошо известному произволу в разделении всей Вселенной на измеряемую систему и прибор…Можно называть измеряемой системой все более и более широкую систему, но вне нее всегда следует оставлять нечто, несущее информацию о состоянии измеряемой системы. Поскольку сам наблюдатель, его мозг, механизмы памяти и т.д. обычно не рассматриваются в рамках физики, мы приходим к заключению, что все собственно физические вопросы можно сформулировать и решить в рамках теории открытых систем, опираясь на механизм декогеренции (спутанных состояний)».

Уилер хотел включить самосознание в систему, сделав его соучастником Вселенной в рамках физического исследования. Поставим вопрос несколько иначе. Насколько открытой системой является нуминозное Я? Может ли самосознание, ставя медитативные опыты внутри своего мозга, воздействовать на Сознание (психоокеан) хотя бы в границах собственных отношений с ним? В положительном ответе должны быть заинтересованы как мистики, так и маги, ведь если такое воздействие невозможно, то религиозная молитва и жертвоприношение являются совершенно бессмысленными даже в статусе благочестивой просьбы. Вопрос о том, может ли самосознание пойти еще дальше, вызвав по собственной воле «нелокальные корреляции» в другом мозге, относится уже к парапсихологии, которая настаивает именно на нефизической природе таких явлений. Понятно, что обычное воздействие одного самосознания на другое локально (и уже поэтому относится к области физики). Оно же является и предметом психологии, ибо наше общение есть вербальное воздействие друг на друга. Магия же настаивает на том, что способна навести порчу, минуя локальную Вселенную, как это происходит в нелокальных корреляциях пары частиц, где воздействие на состояние одной частицы меняет информацию о состоянии другой частицы (наводит порчу на нее).

Несомненно, познание по мере своего развития будет становиться все более «психофизическим» (гуманитарным), и ответы, возможно, самые неожиданные, на подобные вопросы будут найдены. Важно то, что этот гуманитарный путь может и должен быть антиклерикальным. Как уже говорилось, интуитивно человек и животное умнее своей фактической осведомленности благодаря оставшемуся в бессознательном нуминозному Я, и когда нам не хватает аналитических знаний, чтобы сформулировать свои догадки, извлеченные из неконтролируемого нами мозга, мы все становимся мистиками. В этом смысле мистицизм является следствием нашего исторического невежества, и поэтому, обращаясь в «глубь веков», всякий антропологический исследователь погружается в сгущающуюся атмосферу Тайны. Но мистицизм становится и орудием личного невежества. Знания – это всегда труд, а интуитивные догадки сами лезут из головы. Нужно лишь подкрепить их какими-нибудь внешними аргументами. Невежественная мистика и есть то, что называют «псевдонаукой».

Религиозный мистик П. Флоренский в сочинении «Наука как символическое описание» критиковал «материалистическую метафизику» (на примере эл-магнитной теории Максвелла) за то, что она стремится описывать явления природы в формулах, игнорируя божественное вмешательство (теодицею). В другой книге «Мнимости в геометрии» Флоренский считал опыт Майкельсона – Морли о неизменности скорости света доказательством неподвижности Земли, выступая против гелиоцентрической системы Коперника. Комментируя специальную теорию относительности, он настаивал, что за пределами скорости света начинается та самая мистическая территория Божьего самодержавия.

Почему бы и нет? Но если все возможно, то ничто невозможно. И прежде всего невозможна жизнь, ибо человеческое бытие есть цепь законов, т.е. множество ограничений мысленной всевозможности. Современная физика, ища эти ограничения, дает еще больше поводов для мистицизма в исследованиях парадокса Эйнштейна-Подольского-Розена. Эксперименты с так называемой «локальной скрытой переменной» (опыты Аспекта, Цайлингера и др.) указывают на все те же мгновенные (сверхсветовые) квантовые корреляции. Вероятно, этот нелокальный мир за пределами релятивистского мира, выбранного активным по Уилеру самосознанием, и есть нуминозное Сознание, которое уже не выбирается никаким самосознанием, но лежит в основании его. Однако выводить из нуминозного Я человеческого бога – значит возвращаться в Средневековье, обслуживая теократию.

Религия – это детство человечества, и, как всякое детство, – оно милое и жестокое, наивное и отвратительное. Если в Библии говорится, что Бог (нуминозное Я) создал человека по своему образу и подобию, то можно догадаться, что было на уме у того, кто писал эти священные строки. Он создавал бога по образу и подобию своему. Солипсическая логика подсказывала ему, что если бы Творец был чудовищем, то он и свое детище сделал бы чудовищем. Бог должен быть прекрасен человеческой красотой.

Зрелый антропологический и в этом смысле бесчеловечный взгляд говорит, что космологическое Сознание не может иметь какой-то изначальной формы (ср. безличностной Брахман, лишенных каких-либо качеств, или неуловимое Дао, которое в истиной своей сути не имеет даже имени). Если это нуминозное Я в какой-то иной галактике при других физических условиях эволюционно создало чудовищ, то можно быть уверенным, что в эстетике этих инопланетян бог тоже является таким же прекрасным чудовищем, как и они сами. Стоит ли говорить, что в восприятии этих существ уродами будем как раз мы? Какими омерзительными покажутся им наши Аполлон и Венера! Примитивный солипсический бог всегда подобен тому, кто его создал. В частности, именно поэтому христианская Дева Мария оказывается белой женщиной в Европе, смуглой – в Азии и черной – в Африке. На боге сказываются даже расовые признаки верующих.

Земные метаморфозы этого бога нам хорошо известны. Библейский бог, как и боги брахманов, тоже не свободен: он заключил с человеком договор, который не может нарушить. И вот уже Иов кричит на Всемогущего Творца, обвиняя его в недобросовестном исполнении своих обязательств. Проходит еще некоторое время, и Синедрион священников сосредотачивает в своих руках всю полноту земной власти: политику, законодательство, суд, финансы, администрирование, детородство и смерть. Он никому не позволяет отзываться дурно о себе и о приватизированном им боге, а самых непокорных распинает на крестах. Священнослужитель, по язвительному замечанию Ницше, сопровождает человека от первого его вздоха до последнего, вмешиваясь во все его дела и не давая шагу ступить без своего разрешения: «И с тех пор вся жизнь устраивается так, что нигде нельзя обойтись без жреца; во всех естественных событиях жизни – при рождении, браке, болезни, смерти, не говоря о «жертве» (трапезе), – является священный паразит, чтобы лишить всё это естественности и «освятить» их, выражаясь его языком».

Жреческий бог становится злом для простого человека, оправдывая явную несправедливость мира, которую он чувствует сердцем, но нуминозное Я, которое отзывается внутри его сердца этим самым протестом, остается прежним. Сознание не предавало его, и он не смог бы отречься от него при всем своем желании. И человек живет в этом странном ощущении раздвоенности между интимным и общественным, между подсознательным единым Я и жреческим единым Богом, которые как будто должны быть одним и тем же, но они все чаще не совпадают. Ситуация всегда парадоксальна: отрицающий жреческого Бога еретик, отступивший от ортодоксальной доктрины, делает это во имя истинного Бога. Так их уже двое? Разве может быть два нуминозных Я? Это – ненормальное для психики состояние, и профессионально точным оказывается диагноз Фрейда: «Религия есть общечеловеческий навязчивый невроз». Тем не менее этот психоаналитик, положивший в основу неврозов столкновение Либидо и Табу, так и не нашел лучшего кроме страха объяснения тотальности и устойчивости этого невроза.