Алексей Леонтьев - Становление психологии деятельности Страница 16

В поведении человека мы можем, разумеется, открыть все эти различные формы усвоения опыта, все эти различные формы памяти. Однако, исследуя у человека только образование условных рефлексов, нам никогда не удастся изучить его память, ибо специфической для человека формой памяти является не эта механическая память, а ее высшие, возникшие в историческом развитии человечества, формы. Через исследование упражнения в стрельбе из лука, в писании на машинке или в механическом заучивании бессмысленного материала мы меньше всего можем приблизиться к пониманию этих высших форм памяти, хотя именно этот путь настойчиво диктуется современными «максималистами» в объективной психологии, определяющими память как «общее понятие для выражения того факта, что после периода неупражнения в некоторых навыках функция их не утрачивается, но сохраняется как часть организации индивидуума»[52]. Это определение в сущности только повторяет старые воззрения Рибо и других представителей эмпирической психологии и отличается от них лишь большей решительностью и безоговорочностью своих формулировок. С точки зрения автора, оно «вполне соответствует таким наружным навыкам или функциям, как отесывание или рубка деревьев, игра в теннис или плавание; таким сочетаниям наружной и внутренней деятельности, как прием телеграмм, печатание на машинке, заучивание правил, повторение вслух заученных в детстве стихов; таким чисто внутренним навыкам, как («мысленный») счет про себя или повторение ряда бессмысленных слов, заученных про себя 24 часа назад; или таким действиям, как называние предметов, лиц, мест или дат после долгого перерыва»[53]. Однако то, что понимается под таким определением памяти, хотя и может, конечно, соответствовать перечисленным действиям, но лишь в совершенно искусственных условиях лаборатории; конечно, можно добиться в эксперименте от испытуемого, чтобы, например, его запоминание бессмысленного материала представляло бы собой такой же процесс, как совершенствование в рубке деревьев или в игре в теннис, чтобы оно было «schrecklich sinnlos», но это – путь скорее к созданию «психологии» лабораторного испытуемого, чем к созданию психологии современного человека, живущего в реальных жизненных условиях.

В процессе общего развития поведения память коренным образом изменяет формы своего функционирования. Подобно развитию других психологических функций развитие памяти человека не сводится только к количественным изменениям, не ограничивается только развитием ее как естественно-биологического свойства. Под влиянием исторического характера своего развития, под влиянием своего социально-культурного опыта человек приобретает ряд новых и высших форм поведения, в том числе и новые формы памяти, которые не являются простым усложнением ее первичных форм, но которые имеют свои собственные глубоко своеобразные законы и механизмы; обнаруживая себя, эти новые формы памяти не повторяют собой, а скорее отрицают те элементарные формы, которые составляют их биологическую основу.

Задача, которую мы ставим перед нашим исследованием, и заключается в том, чтобы, прослеживая развитие памяти у ребенка и взрослого человека, приблизиться к пониманию своеобразия механизмов и общих законов развития и деятельности ее высших, специфически человеческих форм. Вместе с тем эта задача является и задачей гораздо более общего значения: анализируя развитие и природу человеческой памяти и ее отношение к некоторым другим психологическим функциям, мы тем самым делаем известные шаги к научному пониманию всей системы высшего, социально и культурно обусловленного поведения человека в целом.

Предпринимая наше исследование, мы не считали себя связанными с какой-либо определенной физиологической теорией. Таким образом мы ограничили себя чисто психологическим анализом изучаемых процессов; это не значит, разумеется, что мы принципиально отказываемся от физиологического обоснования выдвигаемых нами положений, мы думаем только, что при современном уровне развития неврофизиологии всякое исследование, с первых же шагов своих замыкающее себя в классическую для современной физиологии систему объяснений, стоит перед серьезной опасностью перенести вместе с этими объяснениями также и ту упрощенную механистическую точку зрения на психологические явления, которая присуща большинству современных физиологических учений. Наша задача – установить ряд психологических фактов и найти управляющие им общие закономерности; задача физиологии – обосновать эти закономерности данными своей науки.

Глава II. Развитие высших форм запоминания

1.

Психологическое развитие человека, и в частности развитие его памяти, вовсе не является процессом чисто количественного роста и усложнения определенных, заложенных в человеке свойств. Но именно этот взгляд, несмотря на многие и очевидные противоречия его с целым рядом хорошо изученных фактов, особенно настойчиво держался до последнего времени в психологии. С этой точки зрения обычно решалась и проблема различия между отдельными генетическими формами памяти, а вместе с ней и проблема сводимости или несводимости этих различных форм друг к другу.

С одной стороны, известный антропоморфизм, заставлявший исследователей видеть в памяти животных аналогию памяти человека, с другой стороны, упрощенческие тенденции в психофизиологических построениях, внушавших представление о тождественности механизмов запоминания на различных ступенях развития этой функции, – все это нередко весьма осложняло вопрос, выдвигая на первое место сомнительные интерпретации физиологов взамен действительных, хорошо установленных психологических фактов. Вместе с тем эта известная предвзятость объяснений, исходивших из количественного понимания процесса развития, мешала правильно наметить и пути генетического исследования памяти человека.

Самый факт существования огромного различия между отдельными формами запоминания, который с особенной настойчивостью подчеркивался А. Бергсоном и который был положен им в основу его дуалистической концепции памяти, этот факт остается исходным и для нашего исследования. Его очевидность сделала бы излишними новую аргументацию и новые наблюдения, если бы в современной психологии мы не имели значительного распространения точки зрения, отрицающей то глубокое своеобразие, которое отличает высшие формы памяти человека от ее элементарных биологических форм.

В поведении животных ничто не указывает нам на наличие у них памяти в психологическом смысле этого слова. Прежде всего, нам нет никакой необходимости допускать, что у животных есть воспоминания – основной психологический феномен памяти человека[54]. Поведение животного, хранящее на себе отпечаток предшествующего опыта и соответствующим образом модифицирующееся, еще не говорит нам ничего о том, как предстоит этот прошлый опыт перед чувствующим животным. Вспоминать о чем-нибудь – это значит прежде всего различать между настоящим и прошедшим, конструировать это прошедшее, сравнивать его с настоящим, что в свою очередь значит иметь возможность переносить это сравнение на будущее, иначе говоря, конструировать будущее, подчиняя ему свое поведение. Сохранение следов прежде действовавших раздражителей, выучка, дрессура, воспитание навыков, идентичны ли эти функции с высшей памятью человека?

«Не существует никакой памяти – существует лишь выучка или убыль способности (loss in skill), зависящая от лишения практики»[55]. Это положение, теоретически распространяемое на весь круг психологических процессов памяти, заставляет нас допустить и единство их механизмов; с этой точки зрения все различие в памяти животного и человека заключается только в запоминаемом материале. Автор, которому принадлежит приведенная цитата, иллюстрирует эту мысль следующим примером: «Если, – говорит он в своем дальнейшем изложении, – мы обучим ребенка полутора лет езде на kiddie car, затем отберем у него этот kiddie car и спустя шесть недель попросим его вспомнить об этом, ребенок ничего не сможет нам ответить. Однако если мы дадим ему возможность вновь упражняться в езде, мы увидим, что его обучение пойдет гораздо быстрее, чем в первый раз». Таким образом, здесь мы имеем образование двигательной привычки, период отвыкания и восстановление привычки (relearning). Что изменяется в этом процессе памяти, – спрашивает Watson, – в том случае, когда мы имеем дело с ребенком более старшего возраста, который умеет «сохранить воспоминание»? Все различие между ними заключается лишь в том, что ребенок 8 лет, владеющий речью, не только обучается езде, но вместе с тем и соответствующим словам, с помощью которых он об этом говорит, т. е. он учится ездить не только двигательно, не только в движении, но и в речи. К одному процессу прибавляется здесь еще и второй процесс, вполне аналогичный первому. Мы видим, что при такой интерпретации стирается, разумеется, всякое принципиальное различие между памятью-привычкой и памятью в более высоких ее формах. Однако нам достаточно обратиться к некоторым другим психологическим фактам, чтобы огромное различие не только в их содержании, но и в их механизмах, в способах их функционирования выступило со всей ясностью.