Шалва Амонашвили - Как живете, дети? Страница 21

Но так ли это в действительности? Девочка в тени нашего общего внимания — хорошо ли это? Обычно учителя радуются таким детям — с ними хлопот мало, только давай им уроки и общие наставления. Но вот, всматриваясь в ее скромный, аккуратный, незаметный, бесхитростный автограф на форзаце книги, я чувствую себя неловко. Как будто слышу тихий, спокойный, застенчивый голос девочки: «Дорогой учитель, все же не забудь и обо мне, хорошо?»

Да, даже хорошие, очень хорошие, как говорят, по природе своей, дети, а не только так называемые сорванцы требуют специального педагогического внимания и воспитания, особого подхода. Дети эти вежливые, дисциплинированные, застенчивые, умные, в общем как бы уже воспитанные, лишь бы им расти такими до зрелого возраста. И вот такие дети отодвигаются в сторону они находятся в тени. К ним педагог реже подходит, меньше общается, о них товарищи говорят мало. Им никогда педагог не делает замечаний, на них дети не жалуются, потому что они этого не заслуживают; и хвалят их тоже редко, потому что в этом они как будто бы не нуждаются.

Такова и наша Эка.

С чем я приходил к ней в школу? Почти что ни с чем, если не считать воспитательных планов и намерений, которые были предназначены для всех и, разумеется, для Эки. А я должен был сделать так, чтобы обратить внимание детей на Эку. Она-то скромная, но мы же должны ценить скромных, ставить их в пример, благодарить их за доброту души! Разве мало в жизни случаев, когда скромный человек трудится с большим усердием, на благо общества, но его скромность покрывает завесой его заслуги, и люди их не замечают. Другим почет, награды, потому что они всеми средствами давали о себе знать — выступлениями, требованиями, заявлениями, а скромные и трудолюбивые, не умеющие, да и не желающие показывать себя, забывались. Но они же могли, в конце концов, обижаться на людей, товарищей! Свою воспитательную задачу я вижу не в том, чтобы избавить Эку от застенчивости и чрезмерной скромности. Нет! Это ценнейшие качества личности, и они украшают Эку. Но надо же поставить дело так, чтобы мои ребятишки, члены будущего общества, умели видеть и ценить людей скромных, вступаться за них, выдвигать их, не опережать их, а ставить впереди себя. И, кроме того, в Эку как члена того же самого будущего общества я обязан уже сейчас вселять веру, что бескорыстные люди ее скромность обязательно увидят и оценят.

Значит, тень, в которой оказалась Эка из-за того, что я допустил ту же самую ошибку, что и некоторые руководители предприятий, не видя нужд своих скромных работников, должна быть изгнана ярким, радостным, добрым лучом.

Виктор буквы своего имени поставил в круг, все они разноцветные. Почему вы, дети, так часто ссоритесь с Виктором, отказываетесь играть с ним? Совсем недавно ко мне пришли девочки — Нато, Лела и Ия. «Вы хвалите Виктора, а он совсем недобрый мальчик!» — сказали они. Я удивился, а они мне фактами начали доказывать: обижает девочек, обзывает мальчиков, которые слабее его, никогда ничем, даже конфетами, не делится с товарищами. «Когда ему говоришь — не делай этого, он делает назло и еще смеется, радуется, что злит тебя!» «Но, девочки, вы же могли все это сказать ему самому?» «А Вы думаете, мы не говорили? Но он отталкивает нас, говорит, уходите, вы мне не мамы!» «Давайте тогда вместе подумаем, что с ним делать, как его образумить». «А мы уже подумали! — отвечают девочки. — Сейчас мы хотим договориться со всеми, чтобы прекратить дружить с Виктором. Пусть останется один, а мы на него и смотреть не будем... А может быть, будет лучше, если мы все тоже начнем обзывать его, пусть испытает на себе, что значит злословить!»

Ой, как тяжело будет Виктору, дети, если вы так жестоко поступите с ним! Подождите, не делайте пока этого, я попытаюсь найти более педагогические меры, чтобы Виктор понял, как плохо он поступает, а вы помогите ему больше проявлять свои хорошие личностные черты, скажем трудолюбие. Вы же не будете отрицать, что он умеет убирать класс, ухаживать за своим деревцом, да и помогать тоже умеет, если добрыми словами попросить. Знаете, что мне слышится, когда я всматриваюсь в написанное кружочками имя «Виктор» на форзаце книги Сухомлинского? «Шалва учитель, не допускайте, чтобы товарищи отвернулись от меня, я без них жить не могу, без них свой жуткий характер тоже не смогу исправить!» Вот что! А вы говорите, отвернемся!..

Русико написала свое имя вертикально — сверху вниз. Она еще не совсем отвыкла лгать. Любит она говорить неправду, которая порой вызывает целую серию недоразумений.

Вот, например, приходит она в школу с опозданием и говорит всем нам в отдельности, что у нее мать тяжело заболела. Мы все проявляем сочувствие и беспокойство. Мать у нее добрая, трудолюбивая. А Русико говорит: «Ее вчера в больницу уложили, операцию будут делать». В тот день мы жалели Русико, говорили ей много добрых слов, уверяли, что мать скоро поправится и опять придет в школу дежурить. Русико расчувствовалась, заплакала, а мы с трудом ее успокоили, ласкали, дарили разные вещицы. Кто мог тогда посметь обидеть ее!

На другой день она принесла весть, что маме стало еще хуже, и мы опять погрустнели, стали еще ласковей к ней.

На третий день в школу пришла мать Русико. «Как хорошо, что вы так быстро поправились! А мы волновались за вас». Она изумленно уставилась на нас: «А я и не думала болеть. Какая больница?! Кто вам это сказал?!» А Русико улыбается как ни в чем не бывало. «Я просто пошутила!» — сказала она нам, не испытывая никакой неловкости.

И вот после того вы перестали верить Русико. Что бы она ни рассказывала, вы тут же: «Знаем, знаем, обманшица!» — и отворачиваетесь. А теперь я читаю ее имя, написанное вертикально на форзаце книги Сухомлинского, и мне слышится ее беспокойный шепот: «Неужели мне никогда никто не будет верить?!»

Дорогие дети, вам надо вернуть Русико нашу веру в нее! Давайте будем принимать ее небылицы не как стремление лгать нам, вводить нас в заблуждение, а как умение фантазировать, выдумывать. Только научим ее, чтобы она всегда так и говорила: вот это — выдумка, а это — правда. Без вашего доверия, без моей поддержки она станет настоящей лгуньей. А разве мы этого хотим?..

Гия свое имя написал крупными буквами, обвел их кружочком

Он очень добрый мальчик, не так ли, дети? Ему никогда ни для кого ничего не жалко. Он ни словом, ни действием не обидит кого-либо из вас. Гия предан вам, живет вами. Но вы же знаете, как он болезненно воспринимает малейшее слово, действие по отношению к нему, если только они задевают его самолюбие! Он ждет от каждого из вас такого же уважения, дружелюбия, какие сам проявляет ко всем. Вот сказала ему Ния, занятая оформлением газеты: «Отойди, не видишь, что мешаешь!» Он отошел к окну и чуть было не заплакал.

Что делать, дети, такой он у нас, этот Гия. Не будем же раздражать его обидчивость. Может быть, будет лучше, если по отношению к нему мы проявим осторожность, предусмотрительность. Со временем он сам поймет, что нельзя на все обижаться. Но ведь и вы должны знать, как просить прощения у товарища, сердце которого только что ранили своим необдуманным, непреднамеренным словом или поступком. «Пусть только не обижают меня, я не умею защищаться!» — вот о чем говорит мне его имя, написанное на форзаце книги Сухомлинского и обведенное кружочком. Он не умеет защищаться, но ведь мы можем его защитить! Вот какая у нас общая забота в связи с Гией...

Каждое ваше имя, дети, написанное на форзаце дорогой для меня книги большого педагога, я воспринимаю как напоминание о моих педагогических проблемах с каждым из вас. Сколько бы раз ни приходилось мне решать подобные проблемы, все равно их теперь решать заново, так как каждый из вас, так же как и каждый из предыдущих моих воспитанников, неповторим и уникален. Я вновь и вновь убеждаюсь:

Сила воспитательного влияния зависит от того, насколько оно индивидуально для раскрытия духовных сил и становления личностных черт каждого отдельного школьника и насколько оно способно внушать общий дух дружелюбия и доброты в каждого из детей.

Вот и заканчивается учебный год, мы еще раз расстаемся на 100 дней, и пока вы, дети, будете бегать, шалить, отдыхать, закаляться, познавать и взрослеть, я 100 раз раскрою эту книгу. Еще и еще раз перечитаю ее страницы и буду углубляться в свои 38 педагогических проблем, которые вы закодировали на форзаце и которые мне предстоит разрешить в будущем учебном году.

Глава IV. Так же, как Орфей... (20 ноября)

II класс в системе начальной школы, обучающей детей с шестилетнего возраста, я считаю переломным в силу ряда причин. Мы, я и мои дети, — одна семья — это раз. Интересы детей и сферы их познавательной деятельности резко расширяются — это два. Дети тянутся к общественным и коллективным делам — это три. Они взрослеют настолько, что воспитание их значительно усложняется, — это четыре. Дети начинают задумываться над общением с ними взрослых — это пять.