Алексей Леонтьев - Лекции по общей психологии Страница 22

Продвинемся на ступеньку выше по лестнице эволюции и рассмотрим опыт с планариями, плоскими червями, обитающими в водной среде. Для планарий характерно поведение, негативное по отношению к свету. При повышении освещенности в одной части аквариума планарии перемещаются в затененную часть аквариума. В опыте планарий помещали в аквариум, равномерно освещенный ярким источником света. При этом в аквариуме созданы буквально все условия, необходимые для поддержания жизни планарий. По истечении определенного срока обитания планарий в описанных выше условиях проводится проба на повышение освещенности, то есть исследуется, сохранилась ли негативная реакция на повышение освещенности. Оказывается, что планарии утратили негативную реакцию на повышение освещенности и, следовательно, свет как бы приобрел характер нейтрального раздражителя. Таким образом, мы вновь сталкиваемся с приспособлением к индивидуальным условиям существования, которое едва ли можно отнести к категории условных рефлексов.

Более высокий ранг на длинной лестнице эволюции занимают кольчатые черви. В опытах, о которых далее пойдет речь, червя помещали в прозрачную трубку, а затем толкали его стеклянной палочкой. Червь или вовсе не реагировал на прикосновение палочки, или реагировал отрицательно, то есть пытался как-то избежать воздействия. Тогда экспериментаторы делали следующее: они каждое прикосновение к червю сопровождали кормлением. После длительных опытов реакция червя на прикосновение палочки изменилась на противоположную: если в начале опыта червь старался всячески избавиться от прикосновения, то после сочетаний прикосновения с кормлением он адаптировался к прикосновениям палочки и даже начинал совершать движения навстречу прикосновению.

Для того, чтобы оттенить еще одну сторону своеобразной пластичности поведения, я приведу опыты с ракообразными, а именно с раком-отшельником. Образ жизни рака-отшельника немного похож на образ жизни кольчатого червя. У рака-отшельника есть уязвимая мягкая часть тела, которую он вынужден защищать. По этой причине он заселяет опустевшие раковины моллюсков, засовывая в раковину уязвимую часть своего тела. Заняв раковину моллюска, рак передвигается вместе со своим домом. Один японский ученый исследовал пластичность поведения у рака-отшельника. Он механически раздражал абдоменальную часть рака-отшельника. Вначале в ответ на прикосновение рак-отшельник вынимал абдомен из раковины, то есть покидал свой дом. Однако спустя некоторое время он вновь возвращался в раковину. В ходе опытов регистрировались временные интервалы последовательности: толчок – выход – возвращение. По мере продолжения опытов временной интервал между толчком и возвращением в раковину резко сократился. Рак-отшельник, образно говоря, превратился в настоящего формалиста. После прикосновения к абдомену он буквально на мгновение высовывался из раковины, а затем возвращался обратно. Таким образом, в процессе опыта прикосновение утратило свое первоначальное сигнальное значение («сигнал к уходу из раковины») и приобрело для рака-отшельника совсем другой смысл: оно стало сигналом к выниманию абдомена из раковины.

Из приведенных выше опытов с парамециями, планариями, ракообразными можно сделать вывод, что даже на относительно низких этапах биологической эволюции мы имеем дело со сложными приспособлениями поведения животных к изменениям индивидуальных условий существования. Поведению животных в целом присуща большая пластичность. Я специально подчеркиваю, что именно всему поведению животных присуща пластичность, так как во всех приведенных примерах нет четкой дифференциации на видовое поведение, то есть поведение, передающееся по законам биологической наследственности, и на поведение, приобретенное в индивидуальном опыте, которое как бы наслаивается на видовое поведение, обслуживая его в условиях приспособления к непрерывно колеблющимся изменениям среды.

Достаточно четкое различие между видовым и индивидуально приобретенным поведением появляется лишь на более поздних этапах биологической эволюции. Видовое, или инстинктивное, поведение было и продолжает оставаться предметом многочисленных исследований. Особенно ярко видовое поведение выражено у насекомых. Не случайно мир насекомых можно назвать миром видового фиксированного поведения. Однако и в этом мире фиксированное поведение не похоже на поведение, развертывающееся подобно записи на магнитофонной пленке. Если бы поведение насекомых развертывалось таким образом, то они бы не смогли существовать в условиях изменяющейся предметной среды.

Остановимся на классических исследованиях замечательного натуралиста и писателя Фабра, который особенно способствовал развитию представлений об инстинктивном поведении как об автоматически срабатывающей и «не видящей» перспективы системе. Я приведу опыт Фабра с одиночно живущими пчелами. Эти одиночные пчелы строят для своего будущего потомства гнездо, откладывают в него яички, снабжают будущую личинку продовольствием и запечатывают выход из гнезда прочной массой. После появления на свет молодая пчела, сбросившая защитный хитон, прогрызает челюстями мягкую глиноподобную массу, закрывающую вход в гнездо, выходит на поверхность и совершает свой первый ориентировочный полет. Фабр поставил следующий вопрос: «Способна ли молодая одиночная пчела изменить эту последовательность поведенческих актов?» Чтобы ответить на этот вопрос, Фабр проделал следующий опыт с одиночно живущими пчелами. Он взял лист плотной бумаги и закрыл одну группу гнезд так, что бумага непосредственно прилегала к самому гнезду, а другую группу гнезд он закрыл сделанным из такой же точно бумаги конусом, стенки которого несколько отстояли от гнезда. Гипотеза, которая легла в основу этого опыта, заключается в следующем: «Если пчела не сможет прогрызть стенку гнезда, а затем стенку бумажного конуса, то ее поведение представляет собой механическую цепь наследственно фиксированных актов. Если сможет, то наследственной жесткой последовательности актов не существует». Оказалось, что пчелы, которые вывелись в первой группе гнезд, прогрызли естественную «дверь» своего гнезда, а вместе с ней и бумагу, и вышли на свободу. Пчелы же, которые вывелись из гнезд второй группы, также прогрызли прочную стенку гнезда, но прогрызть затем стенку бумажного конуса, отделенную от гнезда некоторым пространством, они не смогли и оказались обреченными на гибель. Из этого эксперимента Фабр сделал вывод, что насекомое может лишь несколько продолжить инстинктивный акт прогрызания при выходе из гнезда, но возобновить его в связи с обнаружившейся второй преградой оно не в состоянии, как бы ничтожна ни была эта преграда, то есть, что инстинктивное поведение может выполняться только по заранее выработанной шаблонной последовательности, совершенно слепо.

На первый взгляд опыт Фабра кажется очень убедительным. Однако один из соотечественников Фабра усомнился в результатах этого эксперимента. Он повторил опыт, заменив бумажный конус широкой стеклянной трубкой, которую прикрепил к естественному конусу гнезда. Входное отверстие этой трубки было запечатано глиноподобной массой. Таким образом, молодая пчела, после того как она прогрызла естественную стенку гнезда, оказывалась в стеклянной трубке, закрытой глиной. Если бы был прав Фабр, то на этом опыт должен был бы завершиться. В действительности же пчела, оказавшись в стеклянной трубке, прогрызла пробку, которой был закрыт противоположный конец трубки, и, выйдя из трубки, начала ориентировочный полет. Пчелы в опытах Фабра погибали из-за того, что Фабр не учел анатомии насекомых. Пчелы оказались в ловушке не потому, что они не смогли приспособить своего поведения ко второй, необычной в нормальных условиях существования, преграде (вторая бумажная стенка вокруг гнезда), а просто потому, что в силу устройства своих челюстей они не в состоянии захватить гладкую поверхность бумаги, хотя и пытаются это сделать. Следовательно, акт прогрызания у пчел может в случае необходимости возобновляться и, значит, их инстинктивное поведение не является полностью подчиненным заранее предустановленной последовательности составляющих его актов.

Вопрос о пластичности поведения животных относится к одному из самых запутанных вопросов зоопсихологии. В последнее десятилетие этот вопрос стал постепенно проясняться. Прежде всего, надо четко различать пластичность самого процесса поведения, с одной стороны, и, с другой стороны, возможность изменения биологического смысла воздействия. Биологическим смыслом воздействия мы будем называть отношение этого воздействия к удовлетворению какой-либо из биологических потребностей животного. Биологический смысл тех или иных воздействий не является постоянным для животного, а, наоборот, изменяется и развивается в процессе его деятельности в зависимости от объективных связей соответствующих свойств среды.