Альфрид Лэнгле - Person. Экзистенциально-аналитическая теория личности. Страница 24

Кто, собственно, меня замечает, обращает на меня внимание, относится ко мне с уважением? За что меня можно уважать, а за что — порицать? За что я сам могу себя ценить? Могу ли я оправдать перед собой собственное решение или желание? Имею ли я вообще право на что-то Собственное? Могу ли я отвечать за свое поведение и в глубине души чувствовать, что все сделано правильно? Если ответы на эти вопросы отрицательны, возникает одиночество, человек прячется за стеной стыда, у него развиваются истерические реакции. Если ответы положительны, то человек находит самого себя, обретает аутентичность и самоуважение. Сумма опытов такого рода образует его самоценность и открывает доступ к бытию Person, глубочайшую ценность его Я.

На глубине третьего базового условия экзистенции человек стоит перед самим собой как перед непостижимостью: что такое мое Я, где это Я находится?

К основе своего Я мы приближаемся, когда, оставшись наедине, вслушиваемся в себя, замечая при этом, что нечто внутри нас вновь и вновь «просит слова», что-то хочет нам сказать, на что-то указывает, вызывает в нас те или иные чувства и нас же в нас самих удивляет. Нечто, что мы можем обозначить как «это» («оно»), говорит во мне, поднимаясь, как из источника, — говорит мне и обо мне[50].

Итак, если во мне существует такой «источник», то возникает вопрос: как мое Я обходится с тем, что говорит из персональной глубины?

Быть Person, по сути, означает встречать себя, идти навстречу себе как тому, кому доверяешь.

«Встречать себя» — значит быть готовым к тому, что во мне говорит. Парадоксальным образом оно воспринимается не как нечто чуждое, но как «относящееся ко мне», как «мое». Но я также понимаю, что управлять этим я не могу, и даже не уверен, что это говорю Я. То, что я чувствую, так это подлинность этого, а также то, что идет оно из очень большой глубины, превосходящей мое Я и мое сознание.

«Доверять самому себе» означает следующее: персональное во мне — «то, что говорит из непостижимой глубины», динамичное, раскрывающееся, — отдано в руки моему Я, которое определяется, занимает позицию, принимает решения и действует. Во мне есть кто-то, кто отвечает за меня, — это Я сам! Я являюсь для себя реальностью, я дан себе — и несу за эту реальность ответственность.

Это доверие к себе проявляется в том, что я обхожусь с собой (со своей персональностью) столь бережно, как если бы нес на руках маленького ребенка. Образ взрослого, несущего на руках дитя, — это точное выражение сущности того, как человек мог бы обращаться со своим единственным и неповторимым бытием. Я несу свое бытие на руках, и каждый человек несет свое. Я изначально дан самому себе таким, какой я есть, и с годами я все больше доверяю себе, своей персональности. Я одновременно и этот ребенок, и тот, кто призван о нем заботиться. Так как я сам себе дан и сам собой распоряжаюсь, я и ответственен за себя. И потому я обязан бережно обходиться с собой и относиться к себе всерьез.

Мое Я — это, по сути, и есть то, что способно открываться для встречи с собой и с миром. Я раскрывает объятия всему, что приходит из внешнего мира и что возникает в его сердцевине, идет из него самого: словам, которые говорит мне другой человек, и собственному всхлипу, и слезам, и смеху, и самой своей жизни с ее тайной, и самому себе, каков я есть настоящий.

«Место» этой встречи никогда не будет публичным, оно интимно. Защищая интимное, человек охраняет сокровенное — Person. И тогда персональное в нем может говорить и человек может слышать голос своей духовной сущности. Быть Person означает в своей основе быть постоянно одариваемым самим собой.

Через внутренний диалог — встречу с самим собой — мы можем подойти к пониманию аутентичности: там, где я открыто себя встречаю, я переживаю момент зарождения аутентичности. Аутентичность личности — это установка открытости по отношению к самому себе и честная встреча Собственного, «так как это во мне есть». Если я даю себе быть таковым и живу в соответствии с внутренним (а вовне отдаю то, за что готов отвечать), тогда я аутентичен. Предпосылка аутентичности — уважение к себе, благодаря которому человек не манипулирует собой, а позволяет «этому» говорить в себе и может свободно быть перед самим собой. Если я отношусь к себе подобным образом, то проживаю бытие Person. В противном случае меня как Person нет, я покинул самого себя, оставил в беде, и рядом со мной нет никого. И тогда человек не может оставаться один, потому что одиночество невозможно вынести, если отсутствуют внутренние отношения с самим собой. Тот, кто не может быть один, истинно одинок — он ушел от себя или себя не находит. С нашей точки зрения, терапия в этом случае состоит в том, чтобы научиться внутреннему разговору, установить персональные отношения с самим собой, на основании которых отношения с внешним миром также могут стать персональными.

Итак, в этом экзистенциальном измерении мы вновь обнаруживаем себя перед тайной, перед непостижимым, с которым тем не менее находимся в интимнейшем контакте. Кажется, ничто другое не может быть для нас более близким, чем то, что течет из самой глубины нас (а это идентичность, наше ЯЛ Оно постоянно проявляется в нас и вместе с тем неизменно ускользает от нашей власти. В формулировке Ясперса: «Мы оказались в мире не благодаря самим себе... наша свобода также существует не благодаря нам самим, но нам дарована... Откуда? Очевидно, не из мира» (1984, S. 48).

Если у меня есть силы и возможности быть здесь, если мне нравится жизнь и я способен найти в ней себя, то для исполнения экзистенции не хватает четвертого фундаментального условия: я должен распознать, о чем в моей жизни должна идти речь. Недостаточно просто быть здесь и найти в жизни себя: каждый человек старается раскрыться и воплотиться в чем-то, его превосходящем. Выйти за пределы себя, трансцендировать — вот изначальное устремление людей. Иначе они чувствуют свою бесплодность: как если бы человек жил в доме, в который никто не приходит в гости.

Жизнь не вечна, она проходит, и этот факт ставит нас перед вопросом смысла: я есть — ради чего? Чтобы ответить на этот вопрос, снова необходимы три вещи: поле деятельности, структурная взаимосвязь и ценность, которая должна быть воплощена в будущем. Есть ли область активности, где я нужен, где могу быть продуктивным? Ощущаю ли я себя принадлежащим к некой большей системе взаимосвязей, которая придает моей жизни структуру и ориентацию? Есть ли что-то ценное, что еще должно произойти в моей жизни в будущем? если у меня ничего этого нет, то возникает пустота, фрустрация, даже отчаяние, и вслед за ними — зависимое поведение. Если же я знаю, что все это у меня есть, то я способен к действию и самоотдаче. Сумма подобных опытов составляет экзистенциальный смысл жизни человека.

И все-таки недостаточно просто находиться в каком-либо поле деятельности, знать, что ты включен в систему взаимосвязей, и ориентироваться на что-то ценное, что должно быть воплощено в будущем. Нужна еще феноменологическая установка, экзистенциальный подход к своему бытию. Это установка открытости по отношению к миру, которая позволяет мне слышать запрос ситуации (Frankl, 1987). «Чего хочет от меня этот час, на что я должен дать ответ? То есть речь идет не только о том, чего я могу ожидать от жизни, но в равной степени и о том (в соответствии с диалогической основой экзистенции), чего жизнь хочет от меня, что я могу и должен сделать сегодня, сейчас для других людей, а также для себя. Моя задача — в этой установке открытости привести себя в согласие с ситуацией, проверить, хорошо ли то, что я делаю, для других, для меня самого, для будущего, для мира, в котором я нахожусь. Если я так действую в ситуации, то это приводит к осуществлению моей экзистенции».

Виктор Франкл (1987, S. 315) называл смысл «возможностью, прочитываемой между строк действительности». Говоря другими словами, я бы определил смысл как «самую ценную возможность ситуации». Таким образом, экзистенциальный смысл — это то, что здесь и сейчас, исходя из реальности фактов, является для меня возможным. Может быть, это то, что мне необходимо сделать, или то, что хочется сделать, — и это самая ценная и интересная из имеющихся сейчас альтернатив в пользу которой я принимаю решение. Мое чутье успешно сокращает это мыслимое многообразие возможностей, и я могу проживать ситуацию выбора.

Помимо экзистенциального смысла, обращенного лично ко мне, существует онтологический смысл - смысл существования мира, меня, других людей, то есть того целого, в котором есть также и я. Но этот смысл зависит не от меня. Вероятно, его имел в виду Создатель. Это философский и религиозный смысл, который я могу открыть для себя в вере (о различиях экзистенциального и онтологического смысла см. Längle, 1994а).