Коллектив авторов - Лев Толстой в зеркале психологии Страница 3

– Идеалы тоже могут быть подлинными и мнимыми.

– То учение Христа, которое я исповедовал, дает направление, указывает Путь жизни, тот путь, по которому людям легко и радостно идти. Всякое отклонение от него наказывается страданиями. Мнимые идеалы – приобретение богатства, например, – могут быть легко разрушены. Подлинный же идеал неразрушим, потому что находится вне нашей индивидуальной жизни. Несчастье всех нас то, что мы забываем, что жизнь для себя, для своего счастья есть погибель.

– Есть ли в сознании человека механизм, который способствует реализации основного, общечеловеческого, смысла жизни?

– Этот механизм – совесть. Совесть и есть не что иное, как совпадение своего разума с высшим.

– В какой форме совершается движение жизни?

– Человечество, не переставая, движется от низшего, более частного и менее ясного к высшему, более общему и более ясному пониманию жизни. Но это движение может быть упорядоченным только в определенной форме – религиозной. Отсутствие этого основного направления порождает хаос.

– Как во всяком движении, кто-то идет впереди, кто-то отстает. Кто может быть лидером в этом движении?

– Есть люди, яснее других понимающие смысл жизни. Из всех этих передовых людей всегда один более ярко, доступно, сильно – словом и жизнью – выражает смысл жизни. Выражение этим человеком смысла жизни вместе с теми преданиями и обрядами, которые складываются обыкновенно вокруг памяти этого человека, и называются религией. Религии суть указатели того высшего, доступного в данное время и в данном обществе лучшим передовым людям, понимания жизни, к которому неизбежно и неизменно приближаются все остальные люди этого общества. И поэтому только религии всегда служили и служат основанием оценки чувств людей.

– Каков основной нравственный критерий, заложенный в христианстве?

– Отношение к нищете и страданиям людским. Делать добро людям – это не только поддерживать их жизнь, давая деньги. Чтобы делать добро, не деньги нужны, а нужна, прежде всего, способность хоть на время отречься от условностей нашей жизни. Нужно не бояться запачкать сапоги и платье, не бояться клопов и вшей, не бояться тифа, дифтерита и оспы. Нужно быть в состоянии сесть на койку к оборванцу и разговориться с ним по душе так, чтобы он чувствовал, что говорящий с ним уважает и любит его, а не ломается, любуясь на самого себя. Нужно приобщение к их проблемам, как к своим собственным. А это возможно, только когда человек находит смысл жизни вне себя.

– Вы – оптимист или пессимист?

– Я терпеть не могу пессимистов. Если мир так уж не нравится, то нужно его покинуть и не мешать жить другим. Сколько есть людей, всем не довольных, все осуждающих, которым хочется сказать: подумайте, неужели вы только затем живете, чтобы понять нелепость жизни, осудить ее, посердиться и умереть? Не может этого быть. Подумайте. Не сердиться вам надо, не осуждать, а трудиться, чтобы исправить то дурное, которое вы видите. Истоки пессимизма в излишней рассудочности, и если допустить, что жизнь человеческая будет починяться только разуму, то уничтожится сама ее возможность.

– Люди живут и разумом, и эмоциями, которые тесно связаны с потребностями и возможностями их удовлетворения. Каково, вашей точки зрения, влияние потребностей на развитие личности?

– Человек, живя, желает для себя блага. Однако скоро он замечает, что удовлетворение этой потребности зависит от других людей, которые не спешат делать это, а напротив, всячески этому препятствуют. Человек хочет все больше, но желания и их удовлетворение приносят мимолетные наслаждения, сменяемые страданиями. Он хочет жить, а жизнь уходит из него. Он уйдет из жизни, а другие останутся.

– Обидно.

– Несмотря на то, что жизнь едина и бесконечна, жизнь отдельного человека, или, вернее, действительность, в которой он существует, оказывается обманчивой и невозможной. Это внутреннее противоречие осознавалось человечеством с древнейших времен, а выражалось в страданиях отдельных людей.

– И этого страдания избежать нельзя?

– Можно. Но лишь при том условии, что люди перестанут стремиться к личному благу. Для этого необходимо особое внутреннее состояние, которое называют любовью. Настоящей любовью, которая подразумевает проявление деятельности личности, подчиненной разумному сознанию. Ты хочешь, чтобы все жили для тебя, чтобы все любили тебя больше себя? Есть только одно положение, при котором желание твое может быть исполнено. Это такое положение, при котором все существа жили бы для блага других и любили бы других больше себя.

– Почему же люди ведут себя не так, а иначе?

– Потому что жизнь человеческая есть ряд поступков от вставанья до постели. Но каждый человек постоянно сталкивается с выбором, как именно поступить, и чем руководствоваться в своем выборе. У него не всегда есть время хорошенько обдумать свои поступки, и не всегда есть точные сведения, на основе которых он должен сделать этот выбор.

– Как же этот выбор все-таки делается, чем он определяется?

– Человек обычно подчиняется не рассуждению, а тому внешнему руководству жизни, которое всегда существовало и существует в каждом обществе. Руководство это не имеет никакого разумного объяснения, однако движет большинством поступков. Его можно назвать привычкой жизни. Руководство это не может быть определенно выражено, потому что слагается оно из самых разнообразных, по времени и месту, дел и поступков. Это – свечки на дощечках родителей для китайцев; это – паломничество к известным местам для магометанина; это – верность своему знамени и честь мундира для военного, дуэль для светского человека, кровомщение для горца; это – известные кушанья в известные дни, известного рода воспитание своих детей; это – визиты, известное убранство жилищ, известные празднования похорон, родин, свадеб. Это – бесчисленное количество дел и поступков, наполняющих нашу жизнь. Это – то, что мы называем приличием, обычаем, а чаще всего долгом и даже священным долгом.

– Откуда берутся привычки жизни?

– Они вырабатывается поколениями, когда создаются программы воображаемых лучших жизней. Люди одни перед другими стараются как можно лучше поддержать ту счастливую жизнь, которую они наследовали от устройства родителей, или сделать себе новую, еще более счастливую жизнь. Родители закладывают эти программы в своих детей с самого раннего возраста с помощью воспитания, а дети подражают им и заражаются их чувствами. Кроме того, в каждом обществе есть представление comme il faut – как нужно. Вот этому-то руководству и подчиняется большинство людей.

– Но значительная часть этих привычек социально оправдана?

– Везде, вокруг себя, с детства человек видит людей, с полной уверенностью и внешней торжественностью исполняющих какие-либо дела – ритуалы. Не имея никакого разумного объяснения своей жизни, человек не только начинает делать такие же дела, но этим делам старается приписать разумный смысл. Человеку хочется верить, что люди, делающие эти дела, имеют объяснение того, для чего и почему они делают то, что делают. И он начинает убеждать себя, что дела эти имеют разумный смысл и что объяснение их смысла если и не вполне известно ему, то известно другим людям.

– А другие, в свою очередь, корректируют его поведение?

– Большинство других людей, не имея также разумного объяснения жизни, находятся совершенно в том же положении, как и он. Они делают эти дела только потому, что им кажется, что еще кто-то, имея объяснение этих дел, требует их выполнения. И так, невольно обманывая друг друга, люди все больше и больше не только привыкают делать дела, не имеющие разумного объяснения, но привыкают приписывать этим делам какой-то таинственный, непонятный для них самих смысл. Люди живут, стараясь уверить себя, что если они сами не знают, зачем они живут, то это знают другие – те самые, которые точно так же мало знают это.

– Может быть, им просто страшно сознавать свою смертность? Как люди пытаются защититься от мысли о смерти?

– Чтобы скрыть от себя приближение смерти, люди увеличивают наслаждения. Но это увеличение не беспредельно. Наслаждения переходят в страдания, а ужас перед смертью увеличивается. Человек ищет другие наслаждения и увеличивает их интенсивность. Потом он начинает искать наслаждение в забытьи, в котором тоже доходит до известного предела. И получается ложный круг: одно – причина другого, и одно усиливает другое. Но самое страшное то, что наслаждения подобного рода не могут быть равномерно распределены между людьми. Если кто-то усиливает их, то в другом месте, у другого человека эти наслаждения отнимаются. Так что, чем сильнее, напряженнее деятельность для достижения наслаждений, тем невозможнее становится единственно доступное человеку благо – любовь.