Евгений Попов - Социализм и судьба России Страница 42

Тем самым создается своего рода критическая социально-политическая масса, используемая не только для мирной демонстрации и поддержки КПРФ, но и для оказания психологического давления на власть. Такого давления, которое способно предостеречь «верхи» от попыток фальсификации итогов голосования и соблазна вообще пренебречь его результатами.

Одновременно думская трибуна используется коммунистами как для публичной пропаганды своих идей, так и для выстраивания переговорного процесса с властью.

Все эти три составных элемента борьбы КПРФ за власть мирным путем: выборная деятельность, врастание в социальную ткань общества и использование думской трибуны – сливаются в нужный момент воедино, обеспечивая партии общественно-политическую гегемонию. А тем самым – победу» [38, 487–492].

С точки зрения автора (ибо, как сказано выше, у каждого теоретизирующего интеллигента свой марксизм), выше приведены взгляды коммуниста, оценивающего обстановку в соответствии с реальным положением вещей, как того требует марксизм. Замечания автора, сделанные по ходу изложения, не являются существенными в той обстановке в стране, которую анализирует Зюганов.

Хотя одно существенное замечание можно сделать: самое трудное из трёх элементов борьбы – врастание в социальную ткань общества – оно слабо реализуемо. Для существенного врастания у партии нет ни кадров, ни ресурсов. Однако это замечание не опровергает того, что сказал Зюганов. То, что он сказал, правильно и нужно. Просто на период от контрреволюции 1991 г. до середины 2012 г. это невозможно было реализовать.

Глава 10

Не марксисты

В главе приведены взгляды двух явных не марксистов: А.Зиновьева и Е. Прудниковой, поскольку эти взгляды по некоторым вопросам более трезвые и правильные чем у некоторых теоретиков, объявляющих себя марксистами.

10.1.А. Зиновьев

Александр Александрович Зиновьев – известный в прошлом диссидент и критик советского социализма, который он называл коммунизмом. Был выслан из СССР. Получил на Западе широкую известность за работы по критическому анализу социализма. Взгляды А. Зиновьева до начала контрреволюции в СССР отражены в его книге «Коммунизм как реальность», написанной в 1980 г.

10.1.1. Основные положения теории

Зиновьев, по-видимому, придерживается при изучении общества так называемого «цивилизационного» подхода: «Можно выявить законы эволюции общества в рамках данного типа и общие законы такого рода в рамках любого типа. Но не существует никаких законов превращения данного типа общества в другой. Не существует не в силу каких-то эмпирических причин, а в силу определенных средств познания, без которых невозможна наука. Не существует подобно тому, как нет законов превращения мух в слонов, слонов в кроликов, кроликов и львов в удавов.» [39, 40].

Под обществом Зиновьев понимает некую совокупность людей, например, общество Российской империи, общество Британии. Ясно, что одно не может превратиться в другое, так сказать, физически. Но далее это положение он переносит на развитие одной человеческой общности, рассматривая их состояния в разные моменты времени как разные общества. Тут уже его аналогия совершенно неправомерна: «Когда, например, рухнула Российская империя, не ее месте образовалась новая человеческая общность. Но сложилась она не по неким мистическим законам перехода от одной формации к другой, более высокого уровня, а по законам складывания больших человеческих объединений в тех исторически данных условиях.» [39, 40].

Марксизм предложил движущую силу превращения – развитие производительных сил. И действие этой силы выглядит очень убедительным на больших промежутках времени. Зиновьев с этим не спорит и не опровергает, он просто этого не замечает.

А. Зиновьев критикует марксизм и считает его не наукой, а идеологией. Он отказывает марксизму в научности потому, что: «В марксистском проекте коммунистического общества не принимаются во внимание два фактора, без которых вообще немыслим научный подход к обществу: 1) неотъемлемые качества самого строительного материала общества – человека; 2) принципы организации больших масс людей в единое целое. В марксизме считается, что человек есть «совокупность производственных отношений», что стоит создать желаемые условия жизни, как люди станут воплощением добродетелей. А между тем люди сами продукт истории, и как таковые они обладают такими свойствами, которые не зависят ни от каких социальных преобразований и от которых, наоборот зависят сами возможности этих преобразований. Что касается второго фактора, то в любом большом скоплении людей, образующим целое, с необходимостью происходит образование иерархии групп и должностных лиц, что заранее превращает в идеологические фикции всякие надежды на социальное равенство» [397, 15–16].

Здесь А. Зиновьев ошибается. Например, в гидродинамике существует феноменологический (т. е. основанный на наблюдаемом явлении – феномене) подход, когда жидкости и газы рассматриваются как сплошные среды и уравнения движения, описывающие их поведение, выводятся в этом предположении без учета молекулярной структуры. Это не мешает им, однако, хорошо описывать наблюдаемые явления. В дальнейшем феноменологические уравнения движения были выведены из кинетической теории, рассматривающей газы и жидкости как совокупности молекул. Это дополнительно подтвердило верность феноменологического подхода тогда, когда молекул в рассматриваемом объеме очень много. Универсальным критерием верности любой теории является сравнение получаемых из нее выводов с практикой, а не обязательный учет всех черт моделируемого явления. Марксизм является типичной феноменологической научной теорией, основанной на том, что общество состоит из очень большого количества людей. И равнодействующая их усилий как раз и реализуется в основном через производственные отношения. Зиновьев же претендует на создание, так сказать, молекулярной теории. И тот и другой подход правомерен. Поэтому нет никаких оснований упрекать ни марксизм, ни Зиновьева в ненаучности. Можно говорить только о неполноте моделей и ограниченности применения.

Разумеется, свойства людей, «которые не зависят ни от каких социальных преобразований», существуют и их нужно использовать. И существуют «принципы организации больших масс людей в единое целое», учтенные в марксизме в Ленинском положении о роли Коммунистической партии в строительстве социализма. Т. е. второй фактор в марксизме присутствует. Здесь обвинения Зиновьева не совсем обоснованы: можно лишь говорить о недостаточном учете этого фактора.

Модель А. Зиновьева основана на введенном им понятии «коммунальности»: «Коммунальные законы суть определенные правила поведения (действия, поступков) людей по отношению друг к другу. Основу для них образуют исторически сложившееся и постоянно воспроизводящееся стремление людей и групп к самосохранению и улучшению условий своего существования в ситуации социального бытия. Примеры таких правил: меньше дать и больше взять; меньше риска и больше выгоды; меньше ответственности и больше почета; меньше зависимости от других; больше зависимости других от тебя… Коммунальным правилам поведения люди обучаются. Делают они это на собственном опыте, глядя на других, в процессе воспитания другими людьми, благодаря образованию… В большинстве случаев люди даже не отдают себе отчета в том, что проходят практику на роль коммунальных индивидов, осуществляя обычные с их точки зрения житейские поступки. И они не могут этого избежать, ибо, не обучившись коммунальным правилам, они не могут быть жизнеспособными. Хотя законы коммунальности естественны, люди предпочитают о них помалкивать и даже скрывают их.

Прогресс человечества в значительной степени происходил как процесс изобретения средств, ограничивающих и регулирующих действие этих законов, – морали, права, религии, прессы, гласности, общественного мнения, идей гуманизма и т. д. Людей веками приучали облекать свое поведение в формы, приемлемые с точки зрения этих ограничителей, и скрывать как нечто предосудительное. И не удивительно, что коммунальные правила поведения представляются им как нечто неприличное, а порой даже преступное… В законах коммунальности нет ничего бесчеловечного. Они ничуть не бесчеловечнее, чем законы содружества, взаимопомощи, уважения. Последние вполне уживаются с первыми и вполне объяснимы как нечто производное от них. А человечный или бесчеловечный тип общества сложится в той или иной стране, зависит не от самих этих законов, а от способности населения развить институты, противостоящие этим законам и ограничивающие их. Лишь в том случае, если ничего подобного в обществе нет или это развито слабо, коммунальные законы могут приобрести огромную силу и будут определять всю физиономию общества, в том числе определять характер организаций, по идее призванных ограждать людей от них. И тогда сложится особый тип общества, в котором будет процветать лицемерие, насилие, коррупция, безхозяйственность, обезличка, безответственность, халтура, хамство, лень, дезинформация, обман, серость, система служебных привилегий. Здесь утверждается искаженная оценка личности – превозносятся ничтожества, унижаются значительные личности. Наиболее нравственные граждане подвергаются гонениям, наиболее талантливые и деловые низводятся до уровня посредственности и средней бестолковости. Причем не обязательно власти делают это. Сами коллеги, друзья, сослуживцы, соседи прилагают все усилия к тому, чтобы талантливый человек не имел возможности раскрыть свою индивидуальность, а живой человек – выдвинуться. Это принимает массовый характер и охватывает все сферы жизни, и в первую очередь – творческие и управленческие. Над обществом начинает довлеть угроза превращения в казарму. Она определяет психическое состояние граждан. Воцаряется скука, тоска, постоянное ожидание худшего. Общество такого типа обречено на застой и на хроническое гниение…» [39, 64–66].