Арон Залкинд - Фрейдизм и марксизм Страница 5

Интересно сопоставить эту об'ективную биологическую направленность со столь тоже пугающим многих об'ективистов Павловским «рефлексом цели». Автор, в частности, полагает, что подобного изолированного рефлекса в организме не существует, так как всякий рефлекс вообще является «целевым» ответом на раздражение, – устремлением к раздражителю или от него, – но, в то же время, термин «рефлекс цели» имеет полное право на существование как яркий художественный образ. Рефлекс цели, это – стойкая установка на серию специализированных, прочно организованных раздражителей, – раздражителей, часто повторяющихся и тонко варьирующихся, находящих биологическое сродство в элементах предшествующего опыта организма, совпадающих с его зонами наибольшего возбуждения, эта установка постепенно превращается в специализированную целевую установку организма, который в дальнейшем делается особенно биологически чутким к раздражителям данного порядка, к колебаниям, потрясениям именно в их составе («избирательность»?). – «Хорошо организованный рефлекс цели, – говорит Павлов (т.-е. хорошо организованная серия раздражителей, организованная среда, по-нашему), – имеет огромное физиологическое значение, возбуждая и направляя все физиологические функции». Конечно, это не преднамеренность, не метафизическая телеология, не суб'ективированная стратегия, а физиологическая реакция. Цель – не впереди, а сзади: раздражитель.

Об'ективный анализ сновидения и внушения. Анализ механизмов сновидений, элементов внушения получает такое же рефлексологическое истолкование.

Во сне, когда прекращается действие внешних раздражителей, как мы видели, слишком часто имеющих тормозящее значение, этот внешний покой сам по себе является раздражителем растормаживающего порядка.

Ряд заторможенных рефлексов получает тем самым толчок к выявлению, но, понятно, неполный, не исчерпывающий толчок, так как абсолютного покоя в окружающей среде организм никогда не имеет. Прорывающиеся к выходу заторможенные, т.-е. новые, непривычные, рефлексы («образы вытесненных желаний») вызывают необычное состояние в организме, известную в нем физиологическую встряску, нарушающую полноту, глубину сна, – частично пробуждающую спящего. Спящий тем самым частично снова связывается с элементами внешней среды, – элементами, как мы знаем, тормозящего характера: этим элементом может быть и мебель комнаты, и занавеска над постелью, и даже одеяло, подушка, так как вся среда ассоциативно окрашена для него в тона торможения по отношению к «вытесненному комплексу» (при чем восприятие этих элементов может быть спящим и не осознано). Но это торможение не полное, так как возбуждение наяву, связанное с широкой реальностью, конечно, гораздо сильнее этих мелких, отдаленно им родственных возбудителей, почему торможение и приобретает влияние лишь в меру возможностей исказить прорывающиеся рефлексы, пропустить их во вне («в сознание») в процензурированном виде, не подавляя их во сне полностью. Вот откуда возникла фрейдовская цензурирующая активность механизмов сновидения*11.

Сюда же надо отнести элементы внушения. Внушающий сам является тормозящим раздражителем для организма, становится между последним и средой, тем парализуя ее тормозящее влияние, заменяя ее собою, откуда и возникает «подавление сознания» (так наз. сознание – физиологический слой, непосредственно связывающий организм со средой). Заторможенные рефлексы, как и во сне, получают таким образом выход, растормаживаются, – но не полностью, так как взамен оттесненной среды имеют перед собой нового раздражителя, в виде гипнотизёра, на которого и «переносятся» подавленные рефлексы («перенос», или, как это называли старые гипнологи: «rapport» – связь). Внушающий, тем самым, приобретает власть над этими рефлексами, организуя их по своему произволу, давая им то или иное направление. Эта власть об'ясняется, конечно, большей его чуткостью и умелостью в сравнении с грубыми раздражениями прочей среды, почему ряд его проявлений (выражение лица, тон голоса, общее обаяние его личности: властность, нежность и пр.) оказывается вполне по пути заторможенным рефлексам, давая им некоторый выход (вплетаясь в образы прежних детских воспоминаний, связывая с «комплексом отца», матери и пр.). Гипнотизёр использует эту своеобразную послушливость организма, сочетая ряд растормаживающих моментов («компенсация», «удовольствие») с необходимыми лечебными торможениями (обязательства среды), в результате чего и формируется нечто вроде компромисса. Однако надо помнить, что этот компромисс чрезвычайно хрупок: во-первых, он обусловлен временным оттеснением живой реальности («подавление сознания»), которая, возродившись, окажется сугубым тормозом (гипнотизер – стена между гипнотиком и реальностью); во-вторых, компромисс этот связан с обязательным вмешательством искусственного раздражителя (гипнотизер), перенос на которого в дальнейшем может стать новым тормозящим агентом, так как растормаживающие факторы будут доступны лишь при появлении именно этого раздражителя – гипнотизера. В этом и заключается, по толкованию психоаналитической школы, своеобразная «стратегическая хитрость» загипнотизированного: уступка – вымогательство, спекуляция.

Фрейдизм и рефлексология. Зачем же, наконец, нужны фрейдовские суб'ективные толкования, скажет читатель, если все они находят себе рефлексологические об'яснения? В том-то и дело, что учение о рефлексах до фрейдовских открытий не имело и понятия о тех интимных глубинных процессах, которые характеризуют собой основные источники так назыв. психических функций. Учение о рефлексах поставило для анализа этих процессов лишь грубейшие вехи, построило вводные схемы. Психоанализ же, проникнув в потайные ходы психики, вскрыл там богатейший, до того совершенно неизвестный материал и преподнес его в готовом виде для рефлексологического подтверждения, не говоря уже о ряде законов – пока пусть дедукций, – обоснованием которых рефлексология должна будет заниматься еще долго – с большой для себя пользой. Здесь мы имеем несомненное плодотворнейшее взаимодействие, не учитываемое пока, к сожалению, ни самим психоанализом, ни рефлексологией.

Суб'ективистическая манера мышления действительно слишком специфична для психоаналитической школы, чем и об'ясняется полное отсутствие у нее пока связи с рефлексологическим учением. Но возможность отказа от суб'ективизма в области фрейдизма, как мы видели, вполне осуществима, – конечно, если давать анализ учения не в плане голого его описания, а в связи с теми критическими поправками, которые вносились в него по пути его развития (что и делалось нами выше). Важны ведь не личные мысли самого Фрейда, а вся его школа в целом.

Анализ сексуальной теории Фрейда. Как заметил читатель, все приведенные выше об'яснения оказались возможными без единого упоминания о так наз. фрейдовской теории полового влечения. Очевидно, не в ней основа психофизиологических открытий Фрейда. Все же и на сексуальной его теории придется несколько остановиться.

Нельзя не согласиться с Фрейдом, что первичные, частичные элементы полового влечения рождаются одновременно со всеми другими функциями. Половой аппарат в целом, в зрелом его виде, в каковом мы с ним сталкиваемся у взрослого человека, есть лишь завершение, синтезирование этого длительного предварительного роста половой функции, роста постепенного – по линии собирания разрозненных ее частиц: ощущения слизистых оболочек, кожи, волос, неоформленное любовное стремление к об'екту, сначала адресующееся ребенком самому себе (нарцизм, аутоэротизм) – все это несомненные, об'ективно подтверждающиеся факты – в самые ранние этапы детского развития.

Однако в дальнейшем у Фрейда начинаются крупные ошибки, послужившие основной причиной недоразумений, непонимания всего его учения в целом. Этим первичным элементам полового влечения, очень хрупким, безобидным, Фрейд придал слишком большое значение. Половой источник он сплошь и рядом находит в таких общебиологических и социальных проявлениях человека, которые в этом ни в малейшей степени не нуждаются. Ряд обычных детских социальных связей (ранние симпатии и антипатии), многие проявления обычного детского стремления к знанию (исследовательский рефлекс у Павлова), тяготение к вкусовым раздражениям – Фрейд сплошь и рядом пытается об'яснить выражением или видоизменением начального первичного детского полового влечения, в то время как мы об'ективно находим этому иные причины.

Дело не в первичной половой окраске этих тяготений, а в половой перекраске прочих влечений, идущих из совершенно иных, но временно заторможенных областей. Попытаемся уяснить это положение.

Основные влечения, или основные физиологические функции организма, можно разделить на три категории: область обще-биологических проявлений (питание, кровообращение, движение и пр.), область социальных проявлений (общение с себе подобными) и область половая.