Арон Залкинд - Фрейдизм и марксизм Страница 6

Основные влечения, или основные физиологические функции организма, можно разделить на три категории: область обще-биологических проявлений (питание, кровообращение, движение и пр.), область социальных проявлений (общение с себе подобными) и область половая.

В результате стойких торможений, создающихся с раннего детства современной средой по отношению к большому количеству проявлений в первых двух областях, биологически наиболее ответственных, – сумма возбуждений, сосредоточенных вокруг них, в порядке переключений центров его накопления неизбежно направляется по линии наименьшей энергической затраты («наибольшего удовольствия»), наименьших обязательств, пред'являемых в детстве средой к этой области, т.-е. по линии сгущения и обострения половых проявлений. Половая область как бы разбухает, пухнет, паразитически напившись соков, не ей принадлежащих, но похищенных у прочих областей, – у областей, которые являются более биологически сейчас ответственными, а потому в скверно организованной среде наиболее часто и тормозимыми. Половому, как мы видим, принадлежит не гордый приоритет в этом процессе, а довольно бесславная роль паука, поневоле принужденного поглощать освобожденную от активности энергию, за неприложением ее к условиям безобразно построенной современной социальной среды. Тем трагичнее становится для человека его половая проблема, которая таким образом превращается в глубоко социальную проблему, но тем менее близка к истине сексуальная теория Фрейда.

Половой материал современного человека действительно непомерно велик, но не биогенные тому причины, а социальные.

Отсюда и процесс творчества, для подавляющей части содержания которого Фрейд ищет половых корней, на самом деле питается последними лишь на втором плане («прямая» сублимация половой энергии), в основе же своей он осуществляется путем освобождения неполового, чуждого половому, материала из противоестественного полового плена. Это противополовое отсасывание должна провести хорошо организованная социальная среда – лучший противо-половой насос, лучший сублимирующий аппарат.

Подобная производная роль непомерной половой «мощи» человека (der Mensch sexsualiesiert das All – по Ницше) хорошо иллюстрируется аналогией с «великими» личностями в истории, по поводу которых Плеханов указывал на преувеличение размера дарований и мощи этих личностей, обусловленное тем, что личности эти в борьбе оттирали своих конкурентов и, заняв их место, сосредоточив на себе исключительное внимание всех, казались тем самым, при помощи содействовавших им общественных условий, во много раз более величественными, чем то было на деле. Совершенно так же обстоит и с половым вопросом. Расплющив целую серию естественных биологических проявлений, извратив пищевые, двигательные, дыхательные устремления человеческих организмов антигигиенической обстановкой производства, эксплоатации и гнилой атмосферой «культурных» городов, классовый строй создал все условия для ложного направления энергического фонда человека, для паразитического переключения его в половую область.

Кстати, подобное же явление еще Рибо назвал «законом общего эмоционального знака». Ряд разнородных, иногда глубоко чуждых друг другу психических устремлений, если они связаны во времени каким-либо общим впечатлением, и если эта связь часто повторялась, скрепляются в дальнейшем как нечто единое, и воспроизводятся неотделимо одно от другого. Это же подтверждается и учением об условных рефлексах. Такого рода нагромождением совершенно разнородных элементов, происходящих из глубоко отличных источников, об'единенных лишь случайной технической связью – «общим эмоциональным знаком», и является фонд современного полового опыта. Современная общественная жизнь, подавляя естественные – общебиологические и социальные – проявления, старательно нагнетает всю выдавленную ею из человеческих организмов энергию в сторону полового; удивительно ли, что в результате подобной «работы» нас постигло целое половое наводнение.

Какие же огромные резервы творческих сил скрываются под этой мутной водой! Не на половом, а на социальном лежит ответственность за потопление этих резервов. К счастью, их можно извлечь, – и пролетарская, революционная общественность это сделает.

Итак, в половом вопросе Фрейд во многом неправ. К счастью, несмотря на эту крупную его методологическую ошибку, все прочие психофизиологические построения остаются, как мы видели, в силе. Половой ли фонд оказывается в преимущественном торможении, возбуждении, или иной, своими отбросами или невольным избытком питающий половую жизнь, – для нас важно лишь одно: констатировать в современной социальной среде дезорганизующее построение, фатально являющееся тормозом для огромной части творческого богатства человека. Глубинные механизмы этого торможения, своеобразные пути интимных соотношений организма со средой в этом сложном процессе, способы извлечения скрытого богатства на социальную поверхность – все это впервые вскрыто фрейдизмом и сейчас находит себе добавочное подтверждение в рефлексологии. Историческая неподменимость научных заслуг психоанализа, тем самым, вряд ли подлежит опротестованию.

Фрейдизм и марксизм. Однако, какое же до всего этого дело марксизму? – скажет читатель. Недаром и Г. И. Челпанов пишет*12, что марксизм столько же должен интересоваться анализом психических процессов, сколько и минералогией. – Какое дело марксизму, марксистской социологии до чистой биологии? – скажет наш жестокий критик вместе с Челпановым. В биологии, как в минералогии, – свои методы, ничего общего с марксизмом не имеющие, вполне для марксизма безразличные, – «были бы они лишь об'ективно точны».

«Об'ективизм». Кстати об об'ективизме этого «об'ективизма». Существует ли чистый об'ективизм в условиях классовой борьбы? Видели же мы выше, что мыслительные процессы регулируются и направляются «суб'ективным интересом». Для людей подытоживающих общественную практику (а наука – итоги социальной практики, чего бы она ни касалась) таким суб'ективным интересом является классовая установка. Между об'ектом и наблюдающим всегда лежит затемняющая, извращающая, «вытесняющая», «тормозящая» пленка – даже и в области биологии, даже (о ужас! – скажет Челпанов) – и в минералогии.

Вот биология, казалось бы, об'ективнейшими методами оперирует, об'ективные выводы должна бы получать, но «почему-то» пролетарский Наркомпрос отстаивает в ней дарвиновскую точку зрения, а «внепартийный» спецовский с'езд проводит антидарвинскую резолюцию*13. В чем дело?

Боюсь, что, если минералогам поручит практическое задание по военной обороне наш Доброхим, часть их вдруг творчески потускнеет. Кристально-чистый их научный об'ективизм, стукнувшись лбом об острую классовую практику, окажется вдруг чрезвычайно хрупким…

Психология же, как мы знаем, гораздо «социальнее» и минералогии и биологии. Можем ли мы ждать психологического об'ективизма от наблюдателей, в области социологии не являющихся об'ективистами, т.-е. марксистами, ленинистами?

Права марксизма на психологию. Как это ни нелепо, но подобная «внеклассовая» точка зрения на психологию фигурирует кое-где и в отдельных марксистских высказываниях. Приходится поэтому вначале вкратце защитить права марксизма на критику различных психологических систем и лишь потом уже перейти к обоснованию прав фрейдизма на марксистскую санкцию.

Во-первых, для марксизма, который, конечно, является не только социологической, но и философской системой, совсем не безразличен методологический подход к пониманию самого существа психики. «Душа и тело», или только тело, – психофизическое взаимодействие, параллелизм, – или психофизиологический монизм – все это, понятно, не нейтральные для марксистской философии вопросы. Но дело не в одной только философии.

Для марксистской социологии тем более не безразлично то или иное психологическое учение. В частности, для ленинизма всякая теория есть лишь путь к практике. Марксистская, ленинистская практика – практика наилучшей организации пролетарской, революционной борьбы. Практика анализа и использование психических процессов человека – «довольно» острое оружие в этой классовой войне. Чего больше в человеческой психике: реализма или мистики, рационализма или фантазии, самодеятельности или подражательности, диалектики или статики, эготизма или социальности – равные ответы на эти вопросы могут сыграть разную классовую роль. Поэтому-то идеологически и важен метод, которым работает психолог около человека. Если психолог лабораторно отрывает человека от специфических именно для человека раздражителей, – от раздражителей, в основе определяющих его психизм, т.-е. от социальной среды – прячет его в замкнутую коробку, лишенную вообще каких бы то ни было раздражителей, преподнося ему затем экспериментальные возбуждения, ничего общего не имеющие с социальной диалектикой, его обычно окружающей, – это для ленинца, для марксиста-практика вовсе не «минералогический» вопрос. Если реакции, полученные в ответ на эти статизированные, выхолощенные, мертвые раздражители, психолог сочтет «естественными» реакциями для человеческого организма вообще, – и на основе этих реакций будет строить законы психических, т.-е. и всех биологических процессов (ибо это неотделимо), т.-е. и законы практического воздействия на человеческий психизм, на человеческий организм, – ленинист, марксист-практик никак не может при этом остаться эпически холодным.