Алексей Вальков - Философское постижение идеи нации Страница 8

В отличие от этого подхода, целестремительность трактуется не в смысле тотальной устремленности всего сущего к конечному абсолютному результату, олицетворяющему собой некое идеальное состояние, но в смысле внутренне присущего Универсуму порядка его саморазвития, имманентно несущего свою цель, смысл и ценность в каждом из своих моментов и относительно обособленных существований. События в этом случае творятся, по словам Н. О. Лосского, на основании стремления сущего к цели, но цель эта может быть поставлена ложная, или средства могут быть применены неподходящие, и цель может оказаться недостигнутой [14, с. 300].

Не надо думать, что подобная постановка вопроса релятивизирует реальность и ее познание. Поскольку она не отрицает, а утверждает развитие, постольку для нее непреходяще значимой является каждая из преходящих ступеней бытия, ибо все они обладают неповторимой качественной определенностью. Всеобщая же взаимосвязь и неразрывная преемственность этих ступеней в недрах всеединого и всеобъемлющего мироздания и позволяет нам осмыслить необходимый порядок его развития в его сущностно-непреходящих чертах. В этой связи, безусловно, прав был А. И. Герцен, когда писал, что каждый исторический миг полон, замкнут по-своему; каждый период нов, свеж, исполнен своих надежд, сам в себе носит свое благо и свою скорбь, настоящее принадлежит ему [17, с. 38].

Углубляя эту мысль, замечу, что в каждой конкретной цели бытия сущего возможно аналитическое выделение кроме «цели в себе» еще двух основных составляющих ее моментов. Оба они равнозначно положены природой самого сущего. Первый момент, строго говоря, и есть собственная цель бытия любого индивидуального существования («цель для себя»). Второй же превращает всякое индивидуальное существование в средство для последующих и иных существований («цель для другого»). И не только в качестве продолжения рода, но и как продукт, питающий иные существования.

В то же время означенная противоположность обоих целевых моментов есть в большей степени аналитическая игра ума, который с целью познания расчленяет целое на его органические составные части, не имеющие жизни сами по себе. В реальности сущее несет в себе оба эти момента цели в их неразрывном двуединстве, как две стороны одной медали. Так, например, ребенок, рожденный и воспитанный в семье, представляет собой с этой точки зрения не только средство для продолжения рода, но и самостоятельную, ни с чем не сравнимую ценность для самого себя и своих родителей. Его существование составляет, зачастую, такие же и даже более значительные моменты цели и смысла жизни родителей «для себя», как те, которые, казалось бы, направлены на рафинированную реализацию этой цели.

Представляется, что подобный подход устраняет кажущуюся противоположность цели и средств в лоне их высшего единства. А это значит, что не надо искать цель (смысл и ценность) индивидуального бытия вне его. При всей своей условной двойственности она всегда во всей целостности заключена в самом этом бытии, имманентна ему и только через него, через его неповторимое индивидуальное качествование, получает свою жизнь Абсолют великого и всеобъемлющего мироздания.

Во всей этой логической цепочке рассуждений надо, по-видимому, допустить только одну существенную поправку. Суть ее в том, что если все дочеловеческие формы существования слепо стремятся к реализации своей полноты бытия, поскольку ее границы, в своих основных чертах, изначально и принудительно предопределены природой каждого существования и, следовательно, здесь имеет место полное тождество бытия, его цели, ценности и смысла, то цель (смысл и ценность) человеческой жизни не есть просто сама жизнь. В последнем случае мы согласились бы признать таковой и самое заурядное прозябание или любое даже самое безнравственное бытие человека. А тогда напрасны все человеческие мучения и страдания, связанные с нравственным поиском и подвигом бесчисленных подвижников истины, красоты, блага, борцов за правду, счастье и справедливость. И вообще вся человеческая жизнь превращается в некую «дурную бесконечность».

Что тут сказать?! Человек, конечно, как и все сущее, безусловно, подвержен действию общих основ мироздания. Однако, на мой взгляд, основное качественное отличие человеческой природы и состоит в том, что достижение максимальной полноты его бытия немыслимо без личностного уровня развития, как высшего качествования человека, потенция которого изначально заложена в каждом человеческом существе. (Интересно, как это емко и точно выражено в основных догматах христианства, говорящих о том, что Бог сотворил все живое «по роду их», а человека «по образу и подобию своему»). Так как именно личностное развитие и есть наиболее полное развертывание потенциальной природы человека, наполнение его бытия высшим смыслом и придание человеку высшего ценностного значения, а все прочее в человеческом существовании – моменты, ведущие к этой цели или, напротив, уводящие от нее.

Подчеркивая, таким образом, безусловную значимость каждого отдельного человеческого существования, я, в то же время, отнюдь не желаю преуменьшить или унизить значимость всех иных форм бытия. Последнее, как мне думается, полнее всего находит свое выражение в исключительном стремлении к утверждению и обоснованию личного бессмертия человека, тогда как всему иному в этом отказывается. Подобный подход представляется своеобразной абсолютизацией лишь одной, временной, преходящей, как и все иное сущее, человеческой формы бытия. Он связан с глубоко укорененным в нашем подсознании в виде инстинкта самосохранения страхом смерти, утратой нашей нынешней самости и возможностью выпадения из вечного потока жизни или переходом на так называемые «низшие» ступени бытия. Но, таким образом, фактически отрицается или умаляется всеединство Универсума, сведенное до признания преимущественной ценности одних его «высших форм», так как в этом случае все предшествовавшие формы и существования признаются лишь средством для более высших. Однако в лоне всеобъемлющего всеединства наши традиционные ценностные характеристики утрачивают свой общепринятый смысл. Они становятся формами преходящего мироощущения, так же как и определяемое ими «высшее» и «низшее». Здесь (то есть с точки зрения философии всеединства) абсолютной признается ценность бытия каждой формы, каждого индивидуального существования, в каждом из которых мировое универсальное целое по-своему качествует и выражает себя.

Рассматриваемый в этом же ключе вопрос о смысле жизни человека логически состоит из двух аналитически выделяемых частей. Первая содержит ответ на вопрос о смысле его существования в данной, человеческой форме. Вторая, снимая этот вопрос (т.е. соподчиняя его себе), в свою очередь предполагает ответ на вопрос о смысле бытия мироздания как целого, частью или моментом которого является бытие человеческое. Ответ на второй вопрос логически полагается как актом рождения (и возникновения) человека, так и пожизненным переходом человеческой субстанции к иным формам бытия, в целостном лоне которых собственно человеческое бытие есть только преходящий момент в вечности бытия Универсума. Тем самым оба означенных вопроса, как и ответы на них, теснейшим образом связаны между собой и представляют по сути разные грани одного великого вопроса о смысле бытия сущего. А посему «высшее» и «низшее» признаются здесь лишь различными относительными моментами этого саморазвивающегося универсального целого, моментами, каждый из которых представляет собой неповторимое качественное звено всеединой цепи мироздания и каждый из которых находится на своем месте и в свое время.

Определив развитие, развивающееся, его источник, цель, смысл и ценность, мы еще не выяснили вопрос о том, как совершается восхождение от простого к сложному, а не однообразное повторение одних и тех же бытийствующих форм. Иначе говоря, необходимо вкратце охарактеризовать «механизм» саморазвития мироздания.

На мой взгляд, всякое поступательное развитие в мироздании (и мироздания) совершается в силу того, что продукты распада всех ранее бытийствующих форм, завершив цикл своего «прижизненного» существования, не возвращаются заново к своему исходному состоянию, но разлагаются на более сложные комбинации элементов, несущих в себе более организованное духовно-материальное начало. При этом, чем выше был уровень этой бытийствующей формы на условной «шкале развития», тем более сложные комбинации сохраняются от нее при распаде и вновь востребуются к бытию. Подобная постановка вопроса означает, что разрушение или смерть сущего есть не абсолютное исчезновение его духовно-материальной субстанции, что в общем-то является банальной истиной, но переход ее в иное качество бытия (причем «переход» – это тоже момент бытия), с последующим вовлечением в состав более совершенной ступени саморазвития мироздания.