Малколм Барбер - Процесс тамплиеров Страница 11

Свидетельства современников короля Филиппа не слишком хорошо помогают проникнуть за ту «ширму», которой «отгородили» его от истории королевские министры. Когда эти современники бывали недовольны действиями короля, они чаще всего прибегали к расхожим аргументам. Так, например, монах Ив из Сен-Дени считал, что грабительские денежные реформы и тяжкие поборы «в значительной степени производятся по подсказке советников короля, а не по воле самого государя»91. Не все, впрочем, были настолько ограниченными. Анонимный автор, писавший в первые годы правления Филиппа IV, критиковал короля за то, что тот окружил себя «вилланами», т. е. ворами и бандитами всех мастей, людьми, которые уже по природе своей жестоки, испорченны и злобны. Эти люди, считал он, подобны язве, которую необходимо исцелить, чтобы все государство выздоровело. Справедливость и не ночевала в королевстве, потому что король почти все свое время проводит на охоте, писал этот автор92. Еще более прямо высказывался Бернар Сэссе, епископ Памье, которому пришлось сурово поплатиться за свои слова. Как то было указано в доносе на него, епископ сравнивал короля с совой, которую птицы в древности избрали своим царем из-за ее необычайной красоты, хотя на самом деле сова оказалась птицей совершенно никчемной. Епископ якобы утверждал далее: «таков и наш французский король, который красивее всех на свете, но только и умеет, что пялить на других глаза, как сова». И далее: «Хуже того: королевству французскому суждено пережить свое падение именно во время правления этого короля, поскольку он десятый по счету король со времен Гуго Капета» — так якобы говорил ему Людовик Святой, когда Сэссе был еще аббатом Памье93. Другие же современники Филиппа IV, напротив, его идеализировали. Гийом де Ногаре, чье возвышение и последовавшее благосостояние почти полностью зависели от королевской милости, выступил на заседании суда, посвященного расследованию преступлений Бонифация VIII и состоявшегося уже после кончины последнего, с таким панегириком королю:

Господин наш король — прямой потомок французских монархов, которые начиная с далекого предка господина нашего короля Пипина Короткого все были людьми богобоязненными, пламенными и стойкими защитниками истинной веры и Святой матери-церкви. Они изгнали из ее лона множество вероотступников, однако более других отличился в защите веры и Господа наш государь. Он всегда был строг и целомудрен — как до брака, так и вступив в него — и всегда отличался особой скромностью и сдержанностью как в облике своем, так и в речах, ничем не проявляя ни гнева своего, ни неприязни к кому-либо, и всех любил. Он — воплощение милосердия, доброты, сострадания и благочестия, истинно верующий христианин. Он строит храмы Божий, он добродетелен и прекрасен ликом, он великодушен и добр даже к своим врагам, когда им приходится предстать перед ним, и это его руками Господь творит настоящие чудеса, исцеляя больных94.

Современная же точка зрения по поводу Филиппа IV примерно такова: этот монарх был центральной контролирующей и управляющей силой в королевстве, организатором его внешней и внутренней политики, внимательнейшим образом следившим за исполнением своих указов, так что он никак не может рассматриваться как бесполезная и безликая фигура, «лицо» которой составляют его министры, заправляющие всем. Ближайших помощников он выбирал себе сам, и за все годы его правления ни один из них не играл в делах Филиппа первую скрипку, подменяя его самого95. Пресловутое «равнодушие» и некую отчужденность Филиппа IV молено, видимо, воспринимать как умышленную попытку соответствовать облику «христианнейшего» короля, каковым считался его дед, любимый в народе.

К 1285 г. могущество этого представителя Капетин-гов стало очевидным: было обеспечено всеобщее признание его верховным сувереном всей Франции и поддержка церкви, возвышавшая его практически до уровня первосвященника, и, наконец, он безусловно являлся потомком знатнейшего древнего рода законных правителей Франции. Однако же уязвимость подобного наследства проявилась лишь с течением времени. Четыре крупных феодальных владения не входили в состав королевского домена, и каждый из них представлял отдельную с ложную проблему, что отнюдь не способствовало процессу централизации Французского государства, столь успешно начатому Филиппом II и Людовиком IX. Это были Фландрия, Аквитания вместе с Гасконью, Бретань и Бургундия. Особое положение двух последних оказалось связанным с весьма яркими событиями XIV и XV вв., однако и Фландрия, и Аквитания с Гасконью также причинили французской монархии немало беспокойства.

Особый статус герцогства Аквитании был закреплен Парижским договором (1259) между Людовиком IX и Генрихом III Английским. Генрих III отказывался от претензий Плантагенетов на утраченные территории бывшей Анжуйской державы, однако договор подтвердил его права на это владение как герцога Гасконского, вассала короля Франции. Французской монархии всегда хотелось покорить Аквитанию, как и уже присоединенные к королевскому домену территории, или же, по крайней мере, сделать ее более послушной центральной власти. Возможности для этого предоставлялись достаточно часто, ибо, согласно сеньориальному праву, аквитанские вассалы английского короля имели право обращаться с жалобами в королевский суд, т. е. в Парижский парламент, если считали, что с ними обошлись несправедливо. Однако в данном случае французское вмешательство в подобные споры имело куда более серьезные последствия, чем в большинстве других феодальных владений, ибо создавалась конфликтная ситуация не просто с герцогом Аквитанским, но с королем Англии, который мог мобилизовать не только ресурсы этого герцогства, но и прочих своих владений, а также обратиться к союзникам среди других государств Европы. В 1295 г. латентная форма соперничества, порожденная необычным статусом данных земель, вылилась в яростное морское сражение между Аквитанией и Нормандией. Реакция была обычной для сеньориального права. Филипп IV приказал Эдуарду I — как сеньор своему вассалу — предстать перед парламентом. Короля в суде представлял его брат, Эдмунд Ланкастер. Было решено передать основные крепости герцогства Аквитания под контроль представителей французского короля на сорокадневный период, в течение которого будет длиться судебное расследование. Однако представители французской монархии спровоцировали конфликт — в полном соответствии с методами феодальной захватнической политики, столь характерной для Капетингов, — тем, что явно не спешили возвращать крепости их прежним владельцам. Разразилась война. В 1294-1296 гг. королевские войска захватили большую часть Гаскони, а на следующий год даже собрали флот для вторжения в Англию. И, хотя в 1298 г. по инициативе папы Бонифация VIII было заключено перемирие и шли переговоры о браке <Маргарита, сестра Филиппа, вышла замуж за Эдуарда I, а Изабелла, дочь Филиппа, — за Эдуарда II.>, основные проблемы оставались нерешенными96.

В этот период король Эдуард I был серьезно озабочен собственными проблемами — с Уэльсом и Шотландией — а потому весьма рассчитывал на субсидии со стороны своих «континентальных» союзников, наиболее важным из которых был Ги де Дампьер, граф Фландрии. Основная власть во Фландрии принадлежала крупным феодалам, однако там имелись уже и крупные города, обязанные своим благополучием текстильной промышленности, которая бурно развивалась за счет английской шерсти. Власть в городах оспаривали городской патрициат и ремесленные цехи, и, желая прибрать к рукам эти города, французская монархия обязана была принимать во внимание все факторы. Французы яростно настаивали на своих правах, поскольку граф Фландрии был вассалом французского короля, и ввели жестокие налоги. Пятидесятая часть общего годового налога, которую должны были уплатить дополнительно города Фландрии для поддержки военных действий против Англии, оказалась столь тяжким бременем, что это подтолкнуло графа Фландрии к союзу с Англией. Тут же последовал ответный удар со стороны Франции — она ввела войска на территорию Фландрии и в 1297 г. одержала над ней победу. Когда король Эдуард в 1298 г. заключил с французами мир, Ги де Дампьер оказался в изоляции. К 1300 г. французы легко сумели захватить главные города графства, и дело шло к аннексии Фландрии. Однако граф по традиции обратился за поддержкой непосредственно к городским ремесленникам, ибо городской патрициат, т.е. правящая верхушка городов, всегда был отчетливо профранцузским. Попытки французских оккупационных сил собрать дополнительные налоги с городских общин лишь обострили конфликт — патрициат городов перенес всю тяжесть новых поборов на ремесленников. Результатом явилось восстание в Брюгге, начавшееся 18 мая 1302 г. и известное как «Брюггская заутреня», во время которого погибло множество французов. Это восстание послужило началом затяжной и дорогостоящей войны против французского господства во Фландрии. В июле 1302 г. сильное французское войско было разбито фламандцами при Кур-тре, где погиб Пьер Флот. Франция так и не смогла оправиться от этого серьезного поражения, хотя в Мон-ан-Пе-вель в августе 1304 г. фламандцы были вынуждены отступить и заключить в Ати-сюр-Орж мирный договор. Формально условия договора были весьма жесткими: прекращение сопротивления городов, выплата графом Фландрии огромной контрибуции, отправка жителей Брюгге в искупительное паломничество — однако этот договор так никогда и не был до конца воплощен в жизнь, потому что у французской монархии не хватало сил для решающего удара. Несмотря на то что несколько фламандских городов были оккупированы французами в качестве гарантии выполнения условий договора, несмотря на переговоры в Турне в 1311 г., несмотря на аннексию Дуэ, Бетюна и Лилля и присоединение их к королевскому домену, Фландрию не удалось окончательно покорить, и эта проблема еще долго продолжала тревожить преемников Филиппа IV97.