Елена Белякова - Церковный суд и проблемы церковной жизни Страница 23

Судебная реформа помогла бы духовенству очистить свою среду от тех людей, которые своим поведением не только роняют все духовное звание, но даже унижают имя человека, и, несмотря на все это, терпимы в духовенстве к соблазну всех прихожан, стремящихся бежать от таких пастырей в какое-нибудь разноверие[298].

Печать начала XX века о церковном суде

Недовольство состоянием консисторского суда со стороны общества в целом, а духовенства в особенности ярко проявилось после преобразований 1905 г. в связи с ослаблением цензуры. В прессе вспомнили полемику 1870-х гг. о проекте духовного суда и отмечали, что отказ от реформы пагубно повлиял на ситуацию в Церкви:

Можно пожалеть, что светлые мысли о реформе консисторий, высказанные 30 лет тому назад не получили до сих пор осуществления[299].

Вместе с тем, в духе времени высказывались предложения ввести суд чести для духовенства, в ведение которого предлагалось передать «отметку поведения причтов в клировых ведомостях и представление к наградам», а также «право заступничества, права защищать невинных перед консисторским и владычним судом». Автор одного из таких проектов считал, что введение суда чести повысит нравственное состояние духовенства,

ободрит его в пастырском труде, повысит строгость и требовательность не только к другим, но и к себе. Личная честь и достоинство будут цениться как общая всем дорогая, а не безразличная ценность; реже будет слышаться равнодушное: «моя хата с краю». Суд чести, несомненно, значительно облегчит работу епархиального начальства по разбору кляузных дел в духовенстве не только потому, что возьмет часть работы на себя, но и потому, что несомненно уменьшит число таких дел[300].

Не прекращаются жалобы на власть епископов, которые

усердно наказывали всех, кто преступал их «архиерейские» законы, нисколько не задумываясь над тем, что эти законы удобоисполнимы только в архиерейских палатах[301].

Многие авторы считали, что архиерей фактически является «единственным судебным органом»[302], поскольку может

несмотря ни на какие следствия, решить дело по своему желанию, при чем по первому впечатлению или предвзятой мысли может решения свои отменять и опять постановлять сколько угодно раз, чего нет ни в одном из других судов, даже военных[303].

Страх перед консисторским судом удерживал людей от принятия сана:

Боязнь рясы ‹…› вызвана крайне несовершенной постановкой церковного суда. ‹…› Клевете, анонимному доносу, чувству личной мстительности здесь дано столько свободы и придается столько значения, что иногда поистине «страшно впасть в руки этих судей». Тот, кому часто приходилось иметь дело с консисторскими и иными вершителями судеб рядового духовенства, не раз слыхал такую фразу: что ж делать, может он и не так виноват, но раз преосвященный представляет, надо исполнить и т. д. Далее обычно идет разговор о необходимости поддержать авторитет епископской власти[304].

Другой автор видел в недостатках суда одну из причин бегства из духовного сословия:

Когда испытываешь на собственной шкуре, когда принужден часто без всякой вины, бросая приход с налаженными уже отношениями и устроенное хозяйство, тащиться на другой конец епархии с кучей ребятишек, с беременной женой, – о, как хочется тогда сбросить рясу и навсегда развязаться с деспотами, сидящими в консистории и рядом! Насколько незащищена личность священника, видно из одного нам известного случая, когда в одной западной епархии архиепископ перевел с места на место священника – кандидата академии только по наговору какого-то светского чиновника вроде вице-губернатора. При объяснении с батюшкой владыка объяснил, что он ничего не мог сделать, – при мягкости же характера у него не хватило сил отказать в просьбе тому господину. Он не досказал, что не хватило у него также догадки предварительно наказания выслушать обвиняемого[305].

Отмечалось также, что «духовное» наказание нередко назначается за мелкие служебные проступки:

Какая-нибудь неисправность в ведении метрических книг, несоблюдение известной формальности при заключении брака, и священник может быть посажен в монастырь. ‹…› На служителей алтаря возлагается множество обязанностей, совершенно для них посторонних, вроде представления списков лиц, подлежащих призыву в воинское присутствие или различных статистических данных. И вот ошибка в подобных сведениях, доставление которых совсем не дело священников, может повлечь за собой унизительное наказание. ‹…› Наказания, которым подвергаются все граждане, налагаются на них не иначе, как по суду, притом суду гласному. Консисторский же суд происходит келейно. При отсутствии основных гарантий справедливости: наличности обвиняемого, прений сторон и т. д.[306]

Значительно реже в церковной прессе этого периода встречаются конструктивные предложения по преобразованию суда. Из них можно отметить мысль о. Александра Рождественского о сохранении в судебном процессе за архиереем только права прокурорского надзора:

Тогда суд приобретет самостоятельность в своих действиях и будет постановлять приговоры только по требованию закона и справедливости. Вместе с тем, и епископ освободится от нареканий в несправедливости, что случается нередко в настоящее время при утверждении епископом судебных определений консистории[307].

По мнению Рождественского, такое изменение не противоречило бы канонам, как и введение гласности и защиты:

Древний, канонический тип судопроизводства был состязательно-обвинительный, то есть такой же, какой существует в современном светском процессе. И, следовательно, следственный тип процесса, господствующий в духовном судопроизводстве, не только не современен, но и противоканоничен[308].

Отзывы епархиальных архиереев

В 1905 г. среди прочих вопросов о церковной реформе Святейшим Синодом было предложено архиереям выразить отношение к пересмотру «законоположений о существующих органах епархиального управления и суда и преобразовании оных согласно с каноническими соборными началами»[309]. Почти во всех отзывах содержится ответ на этот вопрос. В большинстве из них отмечались недостатки духовного суда в том виде, как он осуществлялся духовными консисториями.

Как писал епископ Псковский Арсений (Стадницкий), от неправильной организации консисторского суда страдают и сами архиереи, потому что итог дела предрешается следствием:

Епархиальному епископу, являющемуся вершителем консисторских судных дел, едва ли не более всего приходится испытывать все неудобства настоящей постановки консисторского делопроизводства. Фактическим духовным судьей ныне считается духовный следователь. Так как консисторский суд производится заочно, передопрос на суде не допускается и новые обстоятельства к разъяснению дела, кроме добытых духовным следователем, не могут открыться, то решение суда уже определенно предуказывается следствием, которое из предварительного, как бы это должно быть, превращается в окончательное. А между тем, духовный следователь вообще не подготовлен к исполнению своих обязанностей ‹…›. Результаты следствия лица, не вполне компетентного и не всегда беспристрастного, и являются единственным основанием для постановления судебного решения, которые представляется на усмотрение епископу, у которого еще менее имеется оснований для вполне справедливого решения, так как у него нет даже следственного делопроизводства[310].

На некомпетентность духовных следователей также обращал внимание митрополит КиевскийФлавиан[311]:

Назначаемые для сего лица не имеют никакой юридической подготовки, ни теоретической, ни практической. Права их до того ограничены, что они при производстве следствия находятся в полной зависимости от произвола сторон и свидетелей, по отношению к коим они не имеют никаких прав на дисциплинарные меры. Наконец, все они обременены обязанностями по приходу, по школе, часто и по другим учреждениям[312].

О неправильности организации духовного суда писал и Кирион (Садзагелов), епископ Орловский:

недостатки современного духовного суда зависят 1) от излишней централизации судебного производства, благодаря чему на рассмотрение высшей епархиальной власти епископа и духовной консистории – восходят все даже малозначащие дела, которые только затрудняют надлежащее отправление церковного правосудия; 2) от объединения в одном и том же учреждении (консистории) власти судебной и административной, вследствие чего всегда открывается широкая возможность, вместо независимого и беспристрастного рассмотрения дела, пользоваться административными средствами и соображениями; 3) от принятой в церковном судопроизводстве системы бумажно-формальных доказательств, вносящих в живое дело правосудия канцеляризм, медлительность решений и односторонность расследования[313].