Елена Белякова - Церковный суд и проблемы церковной жизни Страница 24

В отзыве Антония (Соколова), епископа Черниговского, отмечалось, что созванное им совещание

обратило внимание на то, что по каноническим правилам, управление всеми епархиальными учреждениями и духовными лицами вверялось власти епископа (8 пр. 4 Всел. Соб.); суд же над священнослужителями происходил на областном соборе, или, по крайней мере, в собрании нескольких епископов (приводится 29 пр. Карф. Соб.),

тогда как

в настоящее время духовный суд вверен консистории, постановления которой утверждаются епархиальным преосвященным; доноситель и обвиняемый сами не присутствуют и не дают объяснений на суде, свидетели не выслушиваются произносящими судебный приговор судьями.[314].

Во многих отзывах говорилось о необходимости создания свода законов для церковного суда. Как отмечал Гедеон (Покровский), епископ Владикавказский, «правильное отправление правосудия предполагает точно регламентированный закон»[315]. Об отсутствии единого судебного кодекса как главном недостатке суда писал Никанор (Надеждин), епископ Пермский:

К весьма существенным недостаткам современного церковного суда относится отсутствие в нем определенного юридического кодекса или систематического полного собрания церковных законов с самым точным указанием как пределов юрисдикции церковного суда, так и самих деяний и поступков, подлежащих ведению сего суда[316].

Анастасий (Добрадин), архиепископ Воронежский также считал желательным

издательство такого законодательного сборника, в котором все законы, определяющие церковное управление и суд, были бы сведены к единству и изложены с совершенной определенностью и точностью, преграждающей возможность усмотрения и перетолкования[317].

Большинство архиереев высказались за реформу духовного суда. Стефан (Архангельский), епископ Могилевский считал, что

многотрудный и многосложный вопрос о церковном суде желательно конечно было бы разрешить на почве предания и канонических постановлений Вселенской Церкви[318].

Питирим (Окнов), епископ Курский, считал, что суд должен быть установлен на «основных канонических началах, которые установлены правилами Церкви Вселенской». Он писал:

Было бы желательно возможное, без противоречия канонам Церкви, применение к церковному суду и тех начал судоустройства и форм судопроизводства, какие выработаны позднейшей судебной практикой и положены в основу действующих ныне судебных уставов императора Александра II[319].

Флавиан, митрополит Киевский, также признавал необходимой реформу церковного суда:

При установленной каноническими правилами полноте власти епископской, более или менее правильное функционирование судебных органов, споспешествующих осуществлению предначертаний епархиального архиерея по управлению епархией, оказывает то или иное, но всегда неотразимое влияние на все стороны жизни епархиального духовенства, то регулируя нормальные отношения между пастырем и паствой – с одной стороны, то определяя миролюбивые, традиционные отношения между членами причта, с другой. Эти функции духовного суда естественно, создают известную зависимость его от условий умственного и нравственного развития духовенства и народа и положения самой Церкви в государстве, почему и органы его должны находиться в постоянном соответствии с этими важными факторами церковно-общественной жизни. Отсюда является возможность и необходимость частичного изменения как внешних форм судопроизводства, так и постепенное усовершенствование его внутренней стороны, т. е. собственного материального права Церкви. Но, изменяясь и совершенствуясь в частностях, – соответственно с общим развитием государственной и общественной жизни, суд Церкви в основе своей должен иметь принципы постоянные, которые должны стоять столь незыблемо и непоколебимо, как и сама Церковь. Это – канонические правила и постановления Вселенских Соборов, в границах коих и должна совершаться вся реформа церковного суда ‹…›. Согласование этих правил с требованиями современной жизни и приведение их в одно гармоническое целое и составляют первейшую и нелегкую задачу для законодателя в настоящее время, обуреваемое идеями либерализма и радикальных стремлений. Но отсюда отнюдь не следует, что согласование это невозможно и не соответствует положениям церковных канонов[320].

Митрополит Флавиан считал возможным, сообразуясь с условиями современной жизни, изменить роль епархиального архиерея в церковном суде.

Как писал Арсений (Брянцев), архиепископ Харьковский,

нельзя не видеть самой настоятельной нужды в преобразовании в этой области духовного суда: это самое больное место в современной епархиальной жизни. Не касаясь здесь детальных недостатков его во всех подробностях, ибо они сколько осознаны, столько же и выстраданы духовенством в течение веков, укажем только на крайнее несовершенство в нем формального производства и недостаточность его личного состава. В этом отношении надобно согласиться вполне с основными принципами реформы суда по проекту высочайше утвержденного 12 января 1870 года Комитета по преобразованию духовно-судебной части[321].

Константин (Булычев), епископ Самарский[322], считал, что

судоустройство судебных органов в нашей церкви не соответствует канонам, ‹…› между каноническим устройством судебных органов и современным светским более сходств, нежели в настоящем устройстве судебных органов Русской Церкви, и что, следовательно, обновление современного духовного судоустройства в этом отношении может идти как по пути устройства канонического, так и по образцу светских судебных органов, ибо между ними нет разногласия и крупной разницы[323].

Макарий (Невский), епископ Томский тоже писал о том, что «духовный суд, опираясь в своем основании на канонические правила, с внешней стороны ‹…› должен применяться к существующим формам и узаконениям суда гражданского»[324].

На несоответствие существующего духовного суда и управления церковным канонам указывала комиссия, созванная Евлогием (Георгиевским), епископом Холмским:

Епархиально-консисторский строй управления и суда противоречит тем каноническим началам, которые заложены в основу церковного управления и суда. Епископ теперь есть начальник подчиненного ему духовенства, по формам правления своей власти подобный другим государственным начальникам. ‹…› Вместе с тем, епархиально-консисторский строй характеризуется полной отрешенностью от жизни и неспособностью удовлетворить самым насущным действительным ее потребностям. Современный русский епископ стоит вне живого общения со своей паствой ‹…›. Если принятый в консистории канцелярский формальный способ делопроизводства неудовлетворителен для административного управления, то в области судебной он совершенно уничтожает суд, низводя его на степень усмотрения, так как консистория не видит и не слышит обвиняемых ‹…›. Крайняя неподвижность, почти мертвенность религиозной жизни внутри Церкви и беспорядочное субъективно-произвольное развитие ее вне и за пределами Церкви – одно из прямых последствий епархиально-консисторского строя управления и суда[325].

В 28 отзывах было высказано пожелание отделения суда от администрации. В 19 отзывах такое отделение признавалось одной из первых задач церковно-судной реформы. Комиссия, собранная Анастасием, архиепископом Воронежским, писала:

Практика духовных судов, иногда прикрывающих духовных лиц от ответственности, ведет к понижению чувства законности в духовенстве. А эта практика частью зависит от того, что функция судебная и административная соединены в одном учреждении, почему, при самой щепетильной честности судей, на их решения влияют соображения административного свойства[326].

Как отмечал епископ Владикавказский Гедеон, отделение суда от администрации,

это основное положение, ставшее азбучной истинной юридической науки, не находит себе применения в действующем законодательстве. Поэтому первой задачей церковной реформы должно быть выделение из нынешней церковно-административной области судного дела и сосредоточение[327] его в особом учреждении[328].

Серафим (Мещеряков), епископ Полоцкий, также считал уместным применение в духовном суде принципа отделения суда от администрации:

в бывших ранее попытках приблизить духовный суд к формам суда светского и поставить его в уровень с последними даже в их основоположениях – не представляется ничего противоцерковного и неканонического уже в силу той тесной связи, в какой всегда находились Церковь и государство и в силу чего Русская Церковь, по примеру древней Церкви, пользовавшейся для своего суда формами греко-римского, гражданского, пользовалась в надлежащих обстоятельствах формами судопроизводства светского суда. И это позаимствование и пользование формами суда светского, гражданского в области судебного церковного права – тем возможнее и желательнее, что нормы светского гражданского права в существенной своей части нисколько не противоречат каноническим соборным началам нашей Церкви. В доказательство последней мысли можно указать на те элементарные формы духовного суда, какие общеприняты были Церковью еще на заре христианства и в период Вселенских Соборов и какие указаны в книге «апостольских постановлений» в описании т. н. «понедельничьих» судов[329].