Джеймс Данн - Единство и многообразие в Новом Завете Исследование природы первоначального христианства Страница 43

30.2. Если эта гипотеза имеет под собой историческое основание, можно попытаться проследить по другим новозаветным документам стадии сближения между иудеохристианскими церквами и церквами Павловой миссии. Я имею в виду прежде всего 1–е Послание Петра и Евангелие от Матфея[247]. Здесь у нас гораздо меньше данных, и во многом приходится рассуждать исходя из косвенных признаков, поэтому необходима осторожность. Полная картина событий нам недоступна, но имеющиеся данные говорят в пользу вышеизложенной гипотезы.

1–е Послание Петра, видимо, вышло из паулинистической среды или, по крайней мере, находится под сильным влиянием Павлова богословия (см., например, специфически Павловы выражения и идеи в 2:5; 3:16; 4:10сл., 13; 5:10,14). Отметим, в частности, что Павлова концепция харизмы остается нетронутой: по словам автора, каждый получил какую‑то харизму, и "благодать Божия проявляет себя по–разному" (4:10); автор связывает харизмы с говорением и обслуживанием, — понятия достаточно широкие, чтобы одновременно охватывать многообразие Павловых перечней в Рим 12 и 1 Кор 12, но при этом сохранять Павлов акцент на харизмах слова и харизму как служение. Отметим также, что титул священника дается не какому‑то индивидуальному христианину (в Новом Завете этого вообще нет), а Церкви в целом и служение христиан в целом описывается в категориях священнического служения (2:5, 9), как и у Павла (Рим 15:27; 2 Кор 9:12; Флп 2:17 (?), 25,30). Титул "пастор и блюститель" относится только к Иисусу (1 Пет 2:25). В то же время единственный раз, когда упоминается о пророках, используется прошедшее время (1:10–12 — речь о раннехристианских пророках или в том числе о них). Более того, 1–е Послание Петра, очевидно, предполагает четко очерченный круг старейшин с относительно хорошо определенными обязанностями (5:1–5). Поэтому есть основания считать, что 1–е Послание Петра отражает ту стадию, когда Павловы церкви (или церкви, находившиеся под большим влиянием Павла) уже начали принимать и адаптировать иудеохристианскую модель церковного устройства, но еще не утратили гибкости и свободы Павловой харизматической общины[248].

30.3. Евангелие от Матфея, видимо, отражает еще более раннюю стадию сближения, но со стороны иудеохристианства. Так, например, с одной стороны, присутствует сильный акцент на действенность Закона (особенно 5:17–20 — см. ниже § 55.1); только у Матфея мы находим логии, в которых Иисус ограничивает миссионерскую деятельность иудеями (10:6, 23); в словах о твердом основании церкви и "ключах Царства Небесного" (16:18сл.) выделяется Петр. С другой стороны, в матфеевской церкви, очевидно, были книжники (= учителя) (ср. 7:29 — "их книжники"), которые не просто передавали Закон и предания об Иисусе, но истолковывали их заново (13:52 — см. выше главу IV); матфеевская церковь была гораздо более открыта и вовлечена в миссионерство, чем первоначальная Иерусалимская церковь (28:19сл.); и особо выделен не Иаков, а Петр[249], который в преданиях I в. столь же тесно ассоциируется с миссионерством, сколь и Павел (см. особенно Гал 2:8сл.)[250].

Для нашей темы особый интерес представляют отрывки 7:15–23,18:1–20 и 23:8–12. Судя по 7:15–23, матфеевская церковь потерпела некий ущерб от служения странствующих пророков: те несли харизматическое служение такого типа, который (по крайней мере с точки зрения Матфея) был сопряжен с антиномизмом (7:22сл.; ср. 24:11, 24). В данном отрывке Матфей не отвергает служение странствующих пророков по определению (ср. 10:7сл., 41; 17:20), а просто хочет, чтобы эти пророки лучше исполняли Закон. В "общинном правиле" (18:1–20) примечательно отсутствие какого‑то особого руководства, отличного от обычных членов церкви; не упомянуты даже старейшины и блюстители. Речь идет только о "малых сих", что, видимо, относится ко всем членам сразу, ибо для того, чтобы войти в Царство Небесное, нужно стать как дети (18:1–6,10). Далее "правило" требует от каждого искать потерянных овец, возвращать заблуждающегося брата, связывать и разрешать (18:12–20)[251]. Одним словом, власть "связывать и разрешать", учить и наводить порядок дана Иисусом не только Петру, или какому‑то другому лицу, или группе должностных лиц, но и каждому члену церкви (18:18–20). У Матфея Петр выделен не столько как иерарх, сколько как представитель учеников, — как и в 14:28–31, где он олицетворяет "маловерие" учеников (ср. 6:30; 8:26; 16:8; 17:20)[252]; аналогичным образом Двенадцать, видимо, понимаются как представители церкви в целом (19:28; ср. 1 Кор 6:2сл.). Наконец, 23:8–10 адресует матфеевской церкви довольно прямое предупреждение: не следует удостаивать особого ранга, титула или статуса какого‑либо индивидуального члена общины, ибо только Бог — "отец", и только Иисус — "учитель" и "наставник". Величие, к которому все призваны, не есть величие власти, но смиренного служения (20:25–27; 23:11сл.).

Матфеевскую общину, пожалуй, лучше всего охарактеризовать как братство (5:22–24, 47; 7:3–5; 18:15, 21, 35; 23:8), собранное вокруг Иисуса, который есть старший брат (12:49сл.; 18:20; 25:40; 28:10). Среди иудейской враждебности она старалась сохранить определенную открытость и служение для всех членов общины (наиболее заметными были служения Петра, пророков и учителей). Она также сознавала две противоположные опасности: иерархической структуры, которая препятствует многообразному служению братьев[253], и харизматического профетизма, который отделяет чудеса и откровения от должной верности Закону. Иными словами, матфеевская община пыталась разработать некую форму паулинистской церковности в иудейской среде и более уместным для иудейской среды образом[254].

§ 31. Иоаннова альтернатива

В христианстве I в. Пасторские послания показывают тенденцию к растущей институционализации, в направлении Игнатия и большой Церкви II в. и позднее. Однако, по–видимому, была в I в. и противоположная тенденция. Самый яркий образец этого сопротивления институционализации мы находим в четвертом Евангелии и Иоанновых посланиях. Следы его присутствуют также в Послании к Евреям и Апокалипсисе.

31.1. Индивидуализм четвертого Евангелия — одна из самых ярких черт этого примечательного документа. Его автор, подобно Павлу, мыслит богослужение в харизматических категориях (см. ниже § 34.4), но в отличие от Павла у него нет представления о харизматической общине. Конечно, некое чувство общины присутствует как в четвертом Евангелии, так и в 1–м Послании Иоанна (Ин 10:1–16; 15:1–6; 17:6–26; 1 Ин 1:7; 2:19; 3:13–17), но это не община харизматически взаимозависимых членов. Действительно, на каждого возлагается "горизонтальная" ответственность любви к братьям; в обоих текстах, как и у Павла, в этом видится особенность подлинного христианина (Ин 13:34сл.; 1 Ин 3:10–18, 23сл.; 4:20сл.). Но для Иоанна "вертикальное" взаимоотношение с Богом–Духом — дело в основном индивидуальное. Есть, в частности, взаимная связь со Христом, но не взаимозависимость: каждая овца сама слышит голос пастуха (Ин 10:3сл., 16); каждая ветвь укоренена непосредственно в лозе (15:4–7). Фразы о поедании плоти Иисуса, питии его крови или воды, истекшей из его ребра, адресованы более череде индивидуумов, чем общине, которая сама есть тело Христово (6:53–58; 7:37сл.). А кульминация "Евангелия знамений" (Ин 1–12) — воскресение отдельного человека, символизирующее скорее личное спасение (Ин 11), чем всеобщее воскресение из мертвых. Иисус действительно молится о единстве верующих, что наводит на мысль об общине, но даже здесь единство, о котором говорит Иоанн, сравнимо с единством Отца и Сына, укоренено в союзе индивидуального верующего с Иисусом, поддерживается этим союзом (17:20–23)[255].

Особенно же бросается в глаза следующее: маленькая группа, оставшаяся вокруг Иисуса после просеивания, после страшного испытания (krisis) на веру и верность (один из ведущих мотивов; см. выше § 18.4), не формирует ни иерархию, ни должностную структуру, которая отделяла бы ее от других учеников. Ее члены нигде не называются "апостолами" (ср. 13:16) и, возможно, включают часть женщин, которые вообще занимают в четвертом Евангелии важное место (Ин 4,11, 20). Ни из чего не видно, что они несут особое служение внутри общины учеников. Это просто "ученики", которые скорее всего изображены как представители всех (в том числе будущих) учеников в их общей ответственности любить друг друга и миссионерствовать (Ин 14–16; 20:22)[256]. Вероятно, это относится и к "возлюбленному ученику". Какая бы историческая реальность ни лежала в основе данного образа (ср. 21:20–24), Иоанн, очевидно, видит в нем символ индивидуального верующего в непосредственности и близости его отношений с Иисусом (13:23–25; 20:2–8). Аналогичным образом в 1 Ин 2:27 помазание Духа устраняет необходимость в учителях; Дух, пребывающий в каждом верующем, — вполне достаточный учитель. Одним словом, в Иоанновом корпусе фактически нет представления о церковном служении и уж тем более — о должности. Все рассматривается через призму личных отношений с Богом через Дух и слово[257].