Молитвы человеческие - Елена Черкашина Страница 46

– Елеазар!

– Не сможешь сдержаться? Так трудно?

– Смогу.

Он тепло улыбнулся – и исчез.

Я тут же позвонил Насте и сказал, что приеду. Вызвал такси и уже через полчаса подъезжал к её дому в тихом проулке.

– Исключительные обстоятельства? – спросила она, встречая меня.

– Более чем.

Подробно, не торопясь, я рассказал ей о разговоре с Елеазаром. Она задумалась, прошлась по комнате, остановилась у окна. Хрупкая, нежная женщина, так легко превращающаяся в воина! Но и здесь в ней было что-то от той, небесной Насти: чёткие жесты, строгая линия движений, ничего лишнего, всё согласовано, как и в бою. Я невольно залюбовался. Распущенные волосы покрывали плечи, и теперь она стояла в обрамлении светло-русого ореола, напомнившего мне её плащ. Мой милый воин, моя любимая! Что ты ответишь мне?

– Ты знаешь, Елеазар прав, – неожиданно обернулась Настя. – Я думала об этом весь день. Я привыкла прощать этого человека, понимать, идти навстречу. Но там, наверху, уже нет места прощению. Каждый сделал свой выбор. А привычка прощать может сыграть злую роль: я поставлю под удар или себя, или кого-то из вас. Я принимаю решение Елеазара, не буду сражаться, пока… Пока он не исчезнет.

Слов нет, что я испытал! Будто скала с плеч упала! Но не подал и виду, встал и просто сказал:

– Идём пить чай!

Дни шли за днями. Мы ждали, хоть и не говорили об этом. Как и просил Елеазар, ни Настя, ни я не поднимались наверх, спали, как обычные люди, но теперь я ночевал у неё, устроившись на диване. И всё же напряжение чувствовалось, оно висело в воздухе, и каждое утро я просыпался с мыслью: когда? И не прольётся ли ненависть чёрного воина на кого-то из наших братьев?

Через три дня, к вечеру, мое ранение внезапно «проявилось». Мы готовили ужин, я чистил овощи, и нож, скользнувший с моей руки, нанёс мгновенную глубокую рану. Застыв, я смотрел, как лилась густая кровь. Порез был не выше и не ниже: именно там, где я получил его в бою. Настя обернулась – и вскрикнула. Пришлось ехать в больницу. Мне наложили несколько швов – и отпустили.

Глубокой ночью я лежал в темноте и думал о взаимосвязи миров. Тонкий мир с его тонкими формами: вечный, неизменный, и мир земли, постоянно сотрясаемый бурями. Они взаимно соприкасаются, взаимно обогащаются. Они сосуществуют в собственной правде, в соответствии со своими законами. Но духовный мир – чище и выше. Он проникает в мир людей и облагораживает его своими прикосновениями. Потому так важно не пренебрегать им, соучаствовать в нём, поднимать голову от земли и вдыхать его тонкое благоухание! Он меняет нас, если мы – с ним. Его чуткие токи проникают в душу человека, делая её неизмеримо светлее и чище. Я вспоминал своих собратьев и поражался тому, сколько красоты было в них. Согласие духа и тела: вот что я видел в воинах! Ни одной грубой черты, ни одного лишнего слова или движения! Покой, благородство, мужество. Такой была Настя, такими были мои братья по мечу. И таким очень хотел стать я сам.

Ночь текла незаметно. Сейчас там, наверху, идёт бой. Меня будоражит одна мысль об этом, но если я отойду от Насти хоть на шаг, она может не выдержать – и подняться. Именно этого ждет тёмный воин. И тогда беды не избежать. Я мысленно возвращался к последнему бою. Сколько лет нужно воспитывать в себе зло, чтобы так отточить удар? Неужели он, умирающий на земле, сознательно ненавидит жизнь и стремится уничтожить её до того, как сам будет утянут на дно ада? Ненависть, движущая им, – это ненависть ревности или глухое неприятие всего, что освящено любовью? Как понять то, чему я чужд? Конечно, и во мне есть зло, и порою я слышу его жёсткое дыхание, и моя душа подвергается злобным нападкам эмоций, однако с годами выработанный контроль позволяет мне молниеносно «схватить» зло за самую нить, вычленить его из постоянно взаимодействующих мотивов, а потом – отбросить, отринуть от себя. Главное – не разрешать тёмным движениям души захватить тебя всецело, опутать тебя, овладеть твоим рассудком. Это – школа, которую проходит каждый христианин в течение всей жизни. Суровая борьба со злом, которое часто вырастает из глубин твоего собственного существа. В этом – суть христианства, постоянный выбор: куда ты идёшь – к свету? Или к тьме?

Часы мерно отсчитывают минуты, я не сплю: жду, что вот-вот появится Елеазар, и его широкие крылья заполнят всю комнату. Но он не даёт знать о себе. Что происходит там, наверху? Неведение мучит меня, и я хотел бы подняться, но сдерживаю себя, потому что если поднимусь, то тут же схвачусь за меч. А этого делать нельзя. Рядом – бойцы, геройство здесь неуместно, каждый из нас защищает другого. А для сражения с тёмным воином нужна вся сила, всё умение, всё мастерство. Готов ли я сейчас? Хотел бы сказать, что – да, но рана ещё свежа, и любое неосторожное движение бьёт по нервам резкой, сильной болью.

Ещё день прошёл. Ожидание становится невыносимым. Я по-прежнему «охраняю» Настю. Это нелёгкое время для нас обоих. Мы не говорим о тёмном воине, но неотступно думаем о нём. Никто не хочет смерти земному человеку, но там, наверху, – другая реальность, безжалостная, и если не будет убит он, то погибнут многие братья. Во мне нет сомнений, а вот Настя раздвоилась, ей тяжело. Тяжело думать о нём как о враге и невозможно – как о друге.

Но для нас – утешение, что мы вместе. Днём разбегаемся по работам, а вечера проводим вдвоём. Долгие, удивительные вечера. Говорим немного: она скупа в словах, но – немой разговор взглядов, жестов, улыбки. Когда мне хочется поцеловать её, – а мне хочется этого постоянно, – я привлекаю её к себе, очень бережно приподнимаю зовущее лицо с серыми озёрами глаз и целую осторожно и нежно, так, чтобы не зажигать её и не зажигаться самому. Она долго не отпускает меня, прячется в объятиях, словно ищет защиты. Я остро наслаждаюсь каждым мгновением рядом с нею. Но спать мы разбегаемся отдельно, по своим комнатам: я берегу её,