Коллектив авторов - Богословие, история и практика миссий. Альманах Миссионерского факультета. Выпуск 2 Страница 6

Потифар, видя благонравие юноши, его обширные познания и честность, все, что ни имел у себя, отдал в руки прекрасному Иосифу, как родному сыну, а сам совершенно не знал, что и как делал Иосиф. Потифар не касался сего даже словом, а только ел хлеб в урочный час, ибо знал, что Иосиф весьма верен, особо изведав на опыте, что все имения его умножились в руках Иосифовых; и великая была радость рабам и рабыням, которые под смотрением Иосифа наслаждались всеми благами[21].

Иосиф был очень хорош собою. В Ветхом Завете описывается красота лишь нескольких мужчин. По мусульманской традиции, он был настолько прекрасен, что знатные дамы, узрев его входящим в зал, потрясенные его красотой, порезали себе руки острыми ножами, которыми чистили лимоны. Жена Потифара, которую по позднейшей еврейской традиции называют Зулейкой (соблазнительницей)[22], воспылала по отношению к Иосифу порочной сатанинской страстью. Внешний облик египетских женщин и их манеры должны были сильно поразить сына патриархального пастуха, получившего строгое религиозное воспитание, но госпожа, по словам святого Ефрема Сирина, «видя Иосифа, украшенного красотою и сведениями, уязвилась к нему любовию и сатанинскою страстию, и сильно желала пребыть с ним, желала этого честного юношу, этот источник целомудрия ввергнуть в пропасть распутства. Расточая тысячи ухищрений и нарядов, думала подействовать на обольщение молодого человека; каждый час переменяя одежды, придавая блеск своему лицу, убираясь в золото, сатанинскими взглядами и мерзкими улыбками приманивала несчастная святые очи праведника; она предполагала, что этими своими приемами легко запутает в сети свои душу святого. Но Иосиф, огражденный страхом Божиим, не обращал на нее даже и взгляда. И она, видя, что многие придуманные ею убранства не действуют на праведника, распалялась еще большим пламенем и сильно задумывалась, не находя, что еще сделать с ним. Наконец, задумала открыто вызвать его на бесчестное дело и, выждав время, когда бы, подобно разъяренному аспиду, излить на него весь яд распутства, с бесстыдным лицом сказала святому: “Лязи со мною” (Быт 39. 12). Но этот, и телом и душою, адамантовый камень не поколебался в душе, особливо среди такой бури, и, отразив все страхом Божиим и приличным прекрасным благонравием, убеждал ее Божиим словом, говоря ей так: “Нехорошо это, жена, сделать мне грех с тобою, госпожою моею. Бога боюсь я; ибо вот господин мой все имение свое и в доме и в полях отдал мне, и ничего уже иного нет, что не было под моими руками, кроме тебя одной, госпожи моей. Потому непристойно мне обратить в ничто такую любовь такого господина, особливо же столько меня полюбившего. Как сотворю такой грех пред Богом, испытующим сердца и утробы?”»[23].

Потифар был язычник. Праведность и глубокая вера Иосифа поразили его с самого начала. Он проникся к нему доверием и, несмотря на то что сам не веровал в истинного Бога, не ограничивал религиозной свободы Иосифа. Потифар осознавал, что достаток и изобилие, наполнявшие его дом, не могли быть следствием только лишь сноровки и пусть даже самоотверженного и квалифицированного труда человека. Сверхъестественные способности Иосифа особенно подчеркиваются в позднейших устных преданиях, в которых описывается, например, как кубок в руке Иосифа сам собой делается горяч, если Потифару хочется горячего вина, и холоден, если ему хочется холодного, и т. п.[24]

Потифар чувствовал мистическую связь личности Иосифа с реально существующей сверхъестественной силой, гарантией чему для него являлось в первую очередь безупречная нравственность Иосифа – по его разумению глубокая вера Иосифа не позволила бы ему совершить какое бы то ни было нравственное преступление, будь то воровство, прелюбодеяние или тому подобное, в отличие от воззрений египтян, для которых эти человеческие слабости были настолько привычными, что даже не считались преступлением. Потому и доверил Потифар Иосифу свою семью и весь дом. И когда госпожа обвинила Иосифа в посягательстве на честь семьи, это, конечно, было оскорбительным для Потифара, но гораздо болезненнее для него было разочароваться в новообретенной вере. Вопреки респектабельной логике он доверился иудею – рабу и проникся верой, благодарностью и уважением к его Богу, и вдруг и раб, и этот неведомый Бог так его подвели и оскорбили! Мир пошатнулся для Потифара, и его едва смягчившееся сердце ожесточилось, и чтобы никогда в жизни не слышать более его имени, он заточил Иосифа в самую глубокую темницу, в самый страшный острог.

Минуло два года. Тяжелая травма еще не была полностью забыта Потифаром, когда фараон с другими визирями призвал его, представил ему Иосифа, восседавшего в его собственной колеснице, и потребовал от всех поклониться ему как наместнику фараона. Это было еще более страшным ударом для Потифара: с одной стороны, ошибся обожаемый им фараон, за которого он не задумываясь отдал бы жизнь; с другой стороны, он должен был поклониться бесчестному человеку и, следовательно, признать его абсолютно неприемлемую и чуждую систему ценностей; и, несмотря на его верность и беспрекословное повиновение фараону, Потифар внял голосу совести и покинул дворец, не поклонившись лжи.

С появлением Иосифа многое изменилось в жизни Потифара. Вначале он по зову сердца совершил непонятный и странный для его социального круга поступок, объявив полное доверие иноплеменному рабу и доверив ему дом и семью, в чем его упрекала даже жена (Быт 39. 17). Затем странно повел он себя и во время заточения – принял решение, толком и не разобравшись в происшедшем: если поверил тому, что слова египтянки правдивы, то Иосиф заслуживал уже не заключения в темницу, а смертной казни – самого высшего наказания, если же он не верил жене, то не следовало заключать его в темницу. Господь являет свой промысл и смягчает его сердце – так этот железный человек стал кротким[25].

Благие порывы были, очевидно, не чужды Потифару и раньше. Он любил своего фараона и служил ему верой и правдой; он был превосходным воином; наделен и другими добродетелями, но был язычником, жил в языческой среде, где повседневность определяется инстинктом самосохранения, основанными на нем общественными правилами, а не голосом совести, который должен привести человека к Богу.

Иосиф же, напротив, жил как глубоко верующий человек, соблюдая традиции предков и прислушиваясь к совести, что особенно отчетливо проявилось в той новой среде, в которой он оказался в доме Потифара.

Для Потифара встреча с Иосифом была примером, свидетельством того, как человек должен осуществить свой жизненный план, исполнить моральные обязательства перед Богом и людьми и в то же время быть успешным в земной жизни. То, что совмещать жизнь согласно совести с мирским величием невозможно, он хорошо знал на своем примере, – не найдя другого выхода, он вынужден был пойти на компромисс с совестью и предпочесть мирские блага, так как тогда не знал истинного Бога. По мере сближения с Иосифом ему постепенно открылось, что есть истинный, живой, сущий Бог, который помогает верующему совершить невозможное. Это было глубоким откровением для Потифара, озарившим его жизнь новым светом, наделившим новым смыслом.

Обращение Потифара и его челяди было бы слишком значимым достижением, которому злой дух воспротивился, использовав своим оружием госпожу, оказавшуюся впоследствии честным, благодарным и верующим человеком, она воспылала греховной страстью к Иосифу. Непоколебимая воля и нечеловеческая стойкость Иосифа, ниспосланные ему Богом, только ожесточили и повергли в отчаяние госпожу, которая до обретения истинной веры полагалась только на собственные силы, прислушивалась к разуму, ведомому злым духом. Она оклеветала Иосифа, и Потифар вынужден был прореагировать соответствующим образом. Как стало ясно впоследствии, Господь допустил это страшное испытание, обрушившееся на их семью, чтобы через сильный эмоциональный стресс и раскаяние наставить на путь служения истинному Богу.

Без разрешения покидая дворец фараона, разбитый и сокрушенный, Потифар сознавал, что тем самым отказывается от своего общественного положения и всех земных благ ради правды и чести. У него не было на свете никого ближе супруги, и он, разумеется, открылся ей. Госпожа и сама сожалела о случившемся. Искушение, по допущению Господа посланное ей, оказалось сильнее ее. Она вела себя неподобающим образом. Иосиф был рабом, к тому же по возрасту годился ей в сыновья, что даже теоретически делало этот мезальянс невозможным, и все же ее безумство дошло до того, что она ежечасно меняла наряды, золотые украшения и макияж, дабы обольстить его. И в случае успеха для сохранения греховной связи она помышляла даже убить ни в чем не повинного, верного ей мужа.

К тому времени, когда Иосиф спасся бегством, обуревавшая госпожу греховная страсть переросла в ярость; она окончательно отчаялась заполучить Иосифа. Умертвить его было единственным способом освободиться от страшного влечения, и она обвинила его в преступлении, караемом смертной казнью.